«Код ученого»: Александр Сорокин — о сибирских физиках, экспедиции в Гималаи и марафонских забегах
Многие знают Александра Сорокина как декана Школы социальных наук в Питерской Вышке, но раньше он занимался историей науки и изучал томских физиков. Сейчас он работает на стыке сразу нескольких направлений — антропологии, исследований науки и технологий и экологической истории, помогает нашим студентам изучать локальные сообщества в индийских Гималаях. Поговорили с кандидатом исторических наук о том, каково это — постоянно работать на стыке разных направлений, ездить в экспедиции и пробежать три марафона в разных точках земного шара.
Исследование, которым вы гордитесь
История Сибирского физико-технического института
Сейчас у меня три образования — историческое, антропологическое и менеджерское, но начинал я как историк. Первые три года я с большим энтузиазмом занимался археологией, ездил во всякие экспедиции. Раскопки относились к самым разным периодам — бронзовому веку, Средним векам и даже к XX веку. Все это было очень интересно, но на третьем курсе я решил изменить свою траекторию и уйти в историю XX века. Так я попал в лабораторию Сергея Федоровича Фоминых, она специализировалась на истории науки и образования. Проектов там было много, один из них был посвящен Сибирскому физико-техническому институту и ученым, которые там работали. Этим исследованием я занимался довольно долго — вплоть до диссертации.
Работать над этим проектом было очень интересно. Сибирский физико-технический институт сформировался в 1920–1930-е годы. С одной стороны, это была инициатива из центра: проект А. Ф. Иоффе по созданию сети физико-технических институтов в Сибири и на Урале. А с другой стороны, она совпала с инициативой томских физиков. Мне хотелось понять, как группа из нескольких десятков человек разрослась до крупной научной институции, которая обеспечивала кадрами весь Советский Союз. Более того, Сибирский физико-технический институт развивал новаторские направления: радиоэлектронику, металлофизику, физику оптики атмосферы и многие другие. Его авторитет признавали как на управленческом, так и на академическом уровне.
Я наблюдал, как в институте складывалось сообщество физиков и как формировались научные знания и уникальная организационная культура. Это ведь тоже хороший вопрос — почему одно знание получает поддержку, а другое — нет. Чтобы во всем этом разобраться, я проводил очень много времени в лабораториях физиков, консультировался с ними по тем или иным сюжетам моего исследования. В истории науки нельзя просто сослаться на кого-то и назвать какой-то проект значимым. Нужно хорошо понимать, почему значим именно он, откуда пошла такая традиция. Без регулярных разговоров с учеными в этом не разобраться.
Биографии участников Великой Отечественной войны
В лаборатории истории науки и образования в Сибири мы проводили и много прикладных исследований по заказам разных организаций, в том числе самого университета. Например, мы реконструировали биографии студентов и сотрудников Томского университета, которые ушли на фронт во время Великой Отечественной войны. Неизвестных имен было много. Мы собрали сведения о жизненном пути этих людей — до, во время войны и после нее. Бывали случаи, когда собирать информацию приходилось по крупицам — через родственников, коллег, но все получилось. В итоге наше исследование существенно дополнило мемориал, который находится в роще Томского университета.
Исследования на стыке социально-гуманитарных наук и экологии
Последние два-три года, сохраняя в себе историка науки, я занимаюсь социально-экологическими исследованиями. Они сочетают методы социальных, гуманитарных и естественных наук. Это достаточно новое направление — Environmental Humanities — ему не больше 30 лет. Сейчас меня интересует, как меняется климат в горных экосистемах и как местные жители, власти и бизнес приспосабливаются к этим изменениям.
Заняться этой темой меня вдохновил один мой коллега, с которым мы вместе писали работу по физикам. Помимо истории науки, он занимался экологической историей. Благодаря ему я узнал, что есть еще и такое направление — очень интересное, междисциплинарное. Некоторое время спустя я вспомнил о нем и создал в Тюмени исследовательский центр «Человек, природа, технологии», где мы занимались экологической историей Западной Сибири. Мы изучали, как менялись города, сообщества и природа под влиянием технологических и промышленных проектов развития Урала и Сибири. Команда сперва состояла только из историков, потом подключились и антропологи, социологи, географы и другие коллеги.
Исследование, которое изменило ваши представления о науке
Какое-то одно выделить сложно: я занимался биографиями ученых и постоянно читал их научные работы. Из всего этого я вынес главное: любое исследование должно иметь фундаментальную и прикладную основы одновременно. Без перекосов. Если фундаментальное знание не имеет применений, даже в гуманитарных науках оно превратится в башню из слоновой кости. Если фокусироваться только на прикладном знании, в проекте не будет научной новизны. Гармония здесь очень важна.
Но если выбирать какое-то одно исследование, то с ходу бы назвал «Безмолвную весну». Эту книгу написала биолог Рейчел Карсон. Она рассказала о последствиях применения пестицидов, которые вредили окружающей среде — особенно насекомым и птицам. Эта книга вызвала большую дискуссию и привела к развитию экологического движения в США, регулированию применения пестицидов и развитию экологической политики в целом.
Ученый, на которого хочется равняться
Для меня идеальный ученый — это собирательный образ. Где-то важен трудоголизм, где-то — умение работать с командой, где-то — оптимальное сочетание теории с практикой. Но вообще меня всегда восхищали люди, способные собирать научные проекты в непростые времена. В науке зачастую мыслят ресурсами. Мало кто способен мыслить глобальными проектами, зная, что их будут завершать уже другие люди. С ходу могу сказать, что меня по-настоящему вдохновляли три человека: Сергей Фоминых, в лаборатории которого я работал, и два томских физика — Владимир Кузнецов и Владимир Зуев.
Сергей Фоминых — самый настоящий трудоголик. Например, накануне моей защиты мы с ним переписывались до четырех утра, а в девять он уже был на работе. Уходил он при этом всегда не раньше семи или восьми вечера. В плане дисциплины Фоминых был жестким, зато его лабораторию по праву называли школой жизни. Все, кто там работал, добились успеха.
Владимир Кузнецов для меня — как атомный реактор. Он постоянно генерировал идеи и что-то создавал. Именно он с коллегами-физиками создал с нуля Сибирский физико-технический институт, который развивается до сих пор. Владимир Зуев мне интересен больше как организатор науки. Ведь знаете, после Великой Отечественной войны Томск проиграл Новосибирску в создании внутреннего отделения Академии наук. Но Зуев сумел сделать так, что ее филиал все-таки появился в Томске.
Источники вдохновения
Университетская среда
В университете меня больше всего драйвят люди, которые меня окружают. Особенно те, которые отличаются от меня по взглядам. Ведь если с тобой все согласны и тебя все принимают, развиваться очень сложно. Люди, которые думают иначе, помогают критически осмыслить то, чем я занимаюсь, и увидеть это по-новому.
Отдельный источник вдохновения — вышкинские студенты. Все они яркие, активные, интересные, мне очень нравится с ними работать. Когда мы организовывали экспедицию в Гималаи, студенты восхитили меня даже на этапе отбора. Да, у них очень разный бэкграунд, но они задавали действительно глубокие вопросы. Значит, Вышка создала такую среду, которая подпитывает интерес в других людях.
Спорт
В самые сложные моменты меня всегда спасает спорт. Я люблю бегать. Самая длинная дистанция, которую я пробежал, — 42,2 км, это марафон. Свой первый марафон я пробежал в 2021 году в Стамбуле и с тех пор участвую в таких забегах ежегодно.
Для меня марафон — про дисциплину и планирование. Эта дистанция не прощает ошибок. Ко второму марафону, который был в Казани, я подготовился плохо: болел. На 36-м километре я уперся «в марафонскую стену». Просто остановился и не мог бежать дальше. Мне даже хотели вызвать скорую помощь, но я справился — все-таки добежал. Так что любой забег — это шахматная партия. Нужно правильно рассчитать все ходы, чтобы дойти до конца и остаться победителем.
Конечно, любой забег — это во многом психология. На длинной дистанции где-то после 30-го километра ты отчетливо понимаешь: твой главный конкурент — это ты сам. В такие моменты у некоторых спортсменов диалог с собой превращается в сражение. Я стараюсь все-таки оставаться в диалоге. Сражаться бесполезо: больше измотаешься.
После того как несколько марафонов позади, у бегунов есть несколько вариантов, как им развиваться дальше. Кто-то начинает бегать быстрее, кто-то уходит в триатлон, а вот я предпочитаю беговой туризм. Стараюсь бегать везде, где бы ни оказался, хотя бы по полчаса. Бег позволяет туристу увидеть ту сторону городской жизни, которую он бы просто так не заметил. Вот, например, как-то я бежал по Дели и увидел очень дорогой отель, в ста метрах от которого стояли деревянные лачуги и на асфальте спали дети. Поначалу это изумляло, но потом я начал лучше понимать людей, которые мне повстречались, их жизненный уклад. Бег напомнил мне о взгляде антрополога: когда ты изучаешь какое-то сообщество, то должен попытаться понять его, отказавшись от привычных рамок.
Путешествия
Любая поездка помогает переключить внимание на что-то помимо работы — хотя бы на короткий промежуток времени. Возможно, во мне играет археологическое прошлое. Мы тогда ездили в самые разные места и жили иногда в совершенно диких условиях, поэтому я готов к любому путешествию — даже экстремальному.
Я люблю ездить в горы и изучать изолированные сообщества: как на их уклад и культуру влияют технологии, экономические изменения, развитие туризма и иные факторы. Например, как-то я ездил в экспедицию в высокогорье Алтая. Мы изучали там кочевников и влияние туризма на их жизнь — потоки туристов в том районе сильно выросли после пандемии. Во время экспедиции в индийские Гималаи у нас были схожие цели. Мы пообщались с представителями трех племен, два из них — кочевые, но их жизненный уклад перестраивается из-за новых технологий и туризма. Интересно узнавать, как к таким переменам относятся местные жители.
Главное для ученого
Для меня важна академическая честность, широта взглядов и смелость. Работать на стыке нескольких направлений крайне сложно — критика летит отовсюду. Но когда появляется результат, эти самые критики приходят и говорят: «А ведь неплохую штуку вы сделали…» Потом могут даже ссылаться на полученные результаты — со мной такое бывало.
Все мы, ученые, глубоко погружаемся в свой предмет, но это же погружение играет с нами злую шутку. Мы перестаем воспринимать новое, а это не всегда хорошо. Вот эту широту взгляда нужно сохранять — она крайне важна.
Сорокин Александр Николаевич
Санкт-Петербургская школа социальных наук: декан