«‎Странником нельзя родиться, странником можно только стать»‎: биографические траектории старообрядцев в исследовании Игоря Кузинера

Этой осенью старший преподаватель департамента истории Игорь Кузинер защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата наук и PhD in History. Его исследование обнаруживает интересный парадокс — несмотря на радикальный изоляционизм старообрядцев-странников, их следы мелькают то тут, то там: в НКВД, на предприятиях, в торговле. Поговорили с Игорем Эдуардовичем, как так вышло.

Из личного архива Игоря Кузинера

— В чем специфика жанра «социальная история», в котором написана ваша диссертация? 

— Мы привыкли думать, что история — это всегда про политические процессы, выдающихся личностей. Такая история собственно и называется политической. Социальная же история — это абсолютно не новый жанр, ему уже порядка 100 лет. Это история масс, история групп, история тех, кому в политической истории обычно нет места, история неизвестных, история тех, кого мы не привыкли отождествлять с историческими личностями. 

— Почему за темой старообрядчества тянется шлейф таинственности? 

— Давайте начнем с того, что одной из целей моего исследования было деэкзотизировать старообрядцев — показать, что они в своем быту ничем не отличаются от других людей. Их старообрядчество в чем-то помогает им, иногда мешает. Они чувствуют себя довольно уверенно в условиях масштабных политических и социальных трансформаций. 

Мой интерес к православным христианам — странствующим или, иначе, странникам (пренебрежительно их еще называли бегунами в дореволюционной литературе) — обоснован тем, что это довольно малочисленная группа, около 3000 верующих, которая воспринималась как наиболее радикальная, эскапистская и оторванная от жизни российского общества. 

Странники находились в серой зоне — они не были вне закона, но и не были полностью легализованы в Российской империи. Нахождение в серой зоне позволяло властям относиться к странникам ситуативно в законодательном смысле — иногда карать по закону за бродяжничество, иногда просто закрывать глаза на них. Их пограничное положение вместе с радикальным богословским отказом от общения с миром вокруг стали для меня основной точкой интереса. 

— Почему странники не были полностью легализованы? 

— На протяжении почти всей истории Российской империи, начиная с церковного раскола, старообрядцы были поражены в правах. Они не могли заключать браки, поскольку официальное заключение брака осуществлялось в православной церкви, которую они не признавали. Из-за этого их дети считались незаконнорожденными. Это выливалось в проблемы с тем же наследством. Они не могли занимать государственных должностей до конца XIX века, до 1905 года они не могли пропагандировать свои идеи, публично проводить религиозную службу. Уголовным преследованиям подвергались те, кто переходил в старообрядчество из православной церкви. 

Со вступлением Российской империи в свою финальную фазу легальные ограничения ослабевали. Старообрядцы сначала получили право регистрировать свои браки в полицейских участках — это по сути было как светский брак сегодня, который мы регистрируем в загсе. В 1905 году они получили право на открытую миссионерскую деятельность, то есть у них появилась возможность открыто искать новых сторонников. Но подобные шаги со стороны государства каждый раз требовали от старообрядцев некоего ответного шага. И большинство старообрядцев на эти шаги охотно шли. Многие действительно регистрировали свои браки в полиции и занимали государственные должности. 

Таким образом, старообрядчество было полностью легализовано с одним лишь условием, что старообрядцы должны были регистрировать свои общины. Для большинства старообрядцев это не было большой проблемой, но не для странников. Для них любой контакт с дореволюционным государством, особенно с высшими его сферами, был абсолютно неприемлем. Странники ответного шага до 1917 года так и не сделали. Это и стало причиной того, что они будто бы застряли в серой зоне, в метафорическом подполье. 

— Где в основном селились странники? 

— Само название «странники» будто бы говорит нам о том, что эти люди находятся в постоянном перемещении. Это и правда, и неправда одновременно. Обязательное перемещение из места в место их богословие им не предписывало. Однако у них существовали особые представления о духовной географии, свое состояние они называли побегом. В метафорическом смысле побегом от государства, от Антихриста. Селились они в совершенно разных местах. Область их расселения — ближний Русский Север. Столица странников до революции располагалась в 15 километрах от Ярославля, в селе Сопелки, а потом в 60 километрах от того же Ярославля в городе Данилове. Ярославская губерния стала важным местом для странников. 

Немного другая история с сибирскими странниками. Они развивались по своей траектории, несколько более изоляционистски подходили к своему образу жизни в отличие от моих героев. Последних судьба заносила в совершенно разные места: и в  Петербург, и в Москву к высшим советским чиновникам. 

Как правило, странников практически невозможно было встретить на приграничных с современной Украиной территориях и на юге России. По крайней мере, мне никогда не попадались документы, которые бы свидетельствовали о расселении странников где-то южнее Москвы. 

— О каком временном периоде идет речь в вашей работе? 

— Мой интерес к этой теме начался с довольно конкретной темы. Все, что мы знаем о странниках-бегунах, говорит нам о том, что это были «‎партизаны духа»‎. То есть люди, которые порвали с внешним миром все связи. И вдруг, примерно в 1910 году, мы обнаруживаем, что у них есть свое экономическое предприятие в городе Данилове Ярославской губернии. Они владеют паровой мельницей. Община, которая образовалась вокруг этой паровой мельницы, пережила революционный 1917 год, встроилась в новые советские реалии и активно взаимодействовала с советскими властями. 

Свидетельств фактической интегрированности странников в общественные процессы много. К примеру, один из странников сделал карьеру в НКВД, став его внештатным сотрудником. 

У меня появился вопрос — как так вышло? Представители, возможно, самого пессимистического направления старообрядчества вдруг так активно включаются во внешние процессы. 

Мое исследование покрывает первую половину XX века. Мне было интересно, как странники адаптировались к социально-политической турбулентности тех времен, какие социальные ниши находили для себя в этих трансформациях. 

Получилась, на мой взгляд, целостная картина — странники не были никогда полностью оторваны от мира. Они были похожи на своих соседей. Может быть, даже чуть активнее участвовали в трансформации общества. 

— Что было объектом вашего исследования? 

—  Я использовал метод, который вызвал большую дискуссию на защите, — так называемые биографические траектории. По сути я проследил жизнь трех отдельных людей — трех странников разных поколений. 

Начал я с библиотеки Академии наук в Петербурге, которой в 70–80-е годы удалось заполучить множество рукописей странников в деревнях ближнего Севера. В процессе работы я нашел нужных мне героев и выбрал трех. После я старался следовать за ними по пятам. Если я знал, что человек был осужден в Вятке, значит, моя дорога лежала в этот архив. 

В 1913 году у этих самых странников произошел очень масштабный по меркам их комьюнити раскол по поводу того, допустимо ли участвовать в мирской деятельности. По итогу сформировалось две разные партии: одни за, другие против. Мне для целостной картины нужны были голоса представителей разных сторон. Так я оказался в Москве, где были архивные материалы другой стороны. 

Все, что нашел, я постарался сложить в единую картину. Важным было не верить авторам на слово. Потому что если мы смотрим только на документы самих странников, то они себя описывают как эскапистов, нонконформистов, борцов с Антихристом. Но если параллельно смотреть на какие-то государственные документы, то можно обнаружить, что это социально энергичные люди, готовые к компромиссу. Эти два конфликтующих представления я и постарался соединить в своей работе. 

— Возможно ли те выводы, которые вы делаете на основе биографий отдельных людей, экстраполировать на всех странников? 

— Надо сказать, что я занимаюсь не просто социальной историей, а новой социальной историей — за большими группами я стараюсь разглядеть индивидов и дать им голос. В исследовании мне важно было показать, что за спинами отдельных представителей странников стоит множество людей с похожими биографиями, опытом, историями попадания в это религиозное течение. Последнее очень важно, потому что странником нельзя родиться, странником можно только стать. Как так случилось? Они не могли заводить семьи и жениться, пребывали в состоянии близком к монашескому. 

— Кто те люди, которые стали героями вашего биографического исследования? 

— Расскажу про одного из трех героев. Это революционер и реформатор в мире странников Александр Васильевич Рябинин. Урожденный Павел Рябинин. Полукрестьянин, полугорожанин. Он родился на Урале в середине 1850-х годов. Рано стал странником, что вообще-то большая редкость. Обычно странниками становились в пожилом возрасте. 

Как-то Рябинин попал в неприятную историю. Здесь нужно оговориться. Со странниками была связана страшная легенда под названием «‎красная смерть»‎. Якобы странники практиковали ритуальные убийства — душили пожилых единоверцев, чтобы улучшить их загробный статус. Однако публике так ни разу и не было предъявлено ни одного доказательства существования этого ритуала. Так вот, будучи уже странником, Рябинин работал в магазине в Невьянске. Во время работы пропала жена его начальника. И Рябинина, и самого начальника обвинили в том, что они ритуально ее убили. Так Рябинин был приговорен к каторге, но до нее дело не дошло. В дороге странник переоделся в другого человека и обнаружился довольно далеко от Невьянска, в Ярославле, в общине Никиты Семенова. Это очень важный персонаж в истории странничества. В общине Рябинину удалось построить большую карьеру за короткое время. 

К 1905 году община странников встала перед серьезным выбором. В этот год была разрешена миссионерская деятельность. Все представители старообрядчества, за исключением странников, были готовы к этому. У странников же не было богословов, которые бы разъезжали по деревням и рассказывали про течение. К тому же их образовательный уровень был низким. Странникам понадобились деньги для организации богословской школы. Мой герой Рябинин предложил открыть торговую лавку, которая позже превратилась в паровую мельницу. Это вообще-то своего рода хай-тек производство для того времени. План Рябинина сработал. Открылась богословская школа, дела шли хорошо. В общине у Рябинина вместе с экономической властью появилась и политическая. Он стал первоиерархом странников. 

Какой-то части странников все это совсем не нравилось. С торговлей и централизацией власти сложно было говорить об автономном, обособленном существовании и борьбе с Антихристом. Произошел большой раскол, который преодолеть так и не получилось. 

В 1914 году должна была состояться очередная попытка преодоления раскола — собор. Неожиданно в этой истории возникла полиция. Противников Рябинина стали закидывать какими-то анонимками о том, что полиция собирается к ним подобраться и помешать собору. Я работал с письмами этого анонима, в них он предлагал встретиться и обсудить, как избежать полиции. По-видимому, встреча состоялась. После нее таинственным образом арестовали самого Рябинина по старому делу о ритуальном убийстве жены начальника магазина. Его вновь отправили на каторгу, где он и пробыл до 1918 года. Освободившись, Рябинин пересобрал свою общину вокруг паровой мельницы, которую позже отобрала советская власть. Но странники не разбежались, они создали свою артель, где Рябинин был основной движущей силой. 

История жизни Александра Васильевича Рябинина стала для меня фактически центральной линией. Это человек, который прожил от Николая I до Сталина, был вынужден постоянно адаптироваться заново.

Ознакомиться с полной версией исследования можно на сайте Питерской Вышки.