От бакалавриата до аспирантуры: как Питерская Вышка открывает путь в науку
«Наука — это круто» — главный вывод Дарьи Москвиной после восьми лет в Питерской Вышке. Выпускница бакалавриата и магистратуры по истории, а теперь аспирантка и преподаватель рассказывает, как майноры открывают новые дисциплины, зачем изучать пандемии во время COVID и почему междисциплинарность — это про будущее.
Путь в университет: ожидания vs реальность
Я поступила на образовательную программу «История» в 2016 году. В школе мне нравились все предметы гуманитарного профиля, однако четкого понимания профессиональной траектории у меня не было, и я решила попробовать — скорее спонтанно. Образ историка, который тогда у меня сложился — это Индиана Джонс с приключениями и археологическими раскопками. В реальности же рутина оказалась другой, но сидеть часами в архиве в поисках нужного фрагмента мне было также интересно. За годы обучения в Питерской Вышке мне удалось побывать и археологом — три года подряд я ездила на раскопки в качестве волонтера в составе вышкинского отряда «Монолит» вместе с экспедицией Государственного Эрмитажа.
Сейчас моя специализация находится на стыке истории и антропологии, я изучаю советскую этнографию. Мои бакалаврский и магистерский проекты были неразрывно связаны с этой областью. Но тема открылась для меня не сразу. На втором семестре первого курса бакалавриата у нас был предмет «Введение в социальную антропологию». Тогда я впервые подробно услышала об этой науке, а дисциплина оказалась очень увлекательной. На одном из занятий в качестве приглашенного преподавателя выступал Николай Ссорин-Чайков, доцент департамента истории и будущий руководитель магистерской программы, которую я впоследствии окончила. После лекции он спросил меня о планах и предложил податься в первый набор майнора по «Социальной антропологии». Я согласилась — и это стало моим профессиональным интересом на долгие годы.
Позже, уже в процессе обучения на майноре, мы с научным руководителем обсуждали тему моей курсовой работы. Я хотела связать ее с антропологией, но по формату требовалось историческое исследование. На занятиях я узнала, что история советской этнографии еще практически не изучена, в ней есть множество интересных сюжетов, ждущих своего исследователя. Это действительно оказалось так. Сначала я увлеклась самой антропологией, а затем обратилась к отечественной научной традиции.
Плавный переход из бакалавриата в магистратуру стал логическим продолжением научной работы — мне захотелось идти дальше с той же интенсивностью и вовлеченностью в предмет. Кроме того, меня привлекало сочетание истории и антропологии в предлагаемых курсах, а также обучение на английском языке в программе «Глобальная и региональная история».
Актуальная наука: от пандемий до империй
В магистратуре у нас был интересный курс Epidemiology, Medicine and Gender, где мы изучали историю эпидемий и пандемий. Тему мы проходили в разгар коронавируса. Это подчеркивает, что наша магистерская программа всегда фокусировалась на актуальных вопросах. Аналитический взгляд на болезнь действовал особенно успокоительно на фоне социальной обеспокоенности и тревожности. Другим важным курсом для меня стали «Дары империи» — предмет был построен вокруг классической для социокультурной антропологии теории дара и дарообмена, которая появилась в начале прошлого столетия для изучения традиционных, безгосударственных обществ. На занятиях мы разбирали, как эта теория читается и применяется сегодня — и в антропологии, и в истории. Благодаря этому курсу я поняла, что граница между двумя дисциплинами довольно условна. Антропологические подходы могут помочь в анализе исторических источников, а исторические данные позволяют ученым рассматривать современные явления в более широком временном контексте.
Об исследовании советской этнографии
Если вернуться к бакалавриату, то одним из любопытных сюжетов для меня стал проект этнографического изучения колхозов учеными из Академии наук СССР. А именно: история экспедиций конца 1920‑х — начала 1930‑х годов, организованных в только что появляющиеся колхозы с целью исследования «ломки и переустройства быта». Это очень интересный эксперимент, связанный с желанием ученых создать прикладную науку в те годы. В свое время у меня выходила статья на эту тему в журнале «Кунсткамера».
Параллельно я заинтересовалась вопросом организации полевой работы в советской этнографии в целом. В одной из научных статей я прочитала, что были проведены сотни экспедиций, но существовали всего два методических справочника по их организации: один вышел в 1928 году, а второй — в 1966‑м. В зарубежной антропологии существует своеобразный миф о том, что этнографическим методам невозможно научить: есть некая «этнографическая магия», которая происходит во время работы в поле. Меня заинтересовал этот вопрос.
Таким образом, я выбрала тему моего магистерского диплома: решила посвятить исследование более позднему учебному пособию — «Методика этнографических экспедиций», автором был преподаватель кафедры этнографии МГУ им. М.В. Ломоносова Геннадий Громов. Во многом этот выбор был обусловлен желанием использовать антропологические методы в историческом анализе. Для этого магистерского проекта мне удалось собрать несколько интервью с учениками Громова 1960–1970‑х годов, а также с теми, кто связан с преподаванием методики полевой работы сегодня.
Один из принципов Вышки — междисциплинарность. Благодаря учебе в магистратуре я научилась интегрировать антропологические методы в исторические исследования. Сейчас обе дисциплины сочетаются в моем аспирантском проекте. Это комбинация анализа архивных материалов и моих собственных полевых заметок — интервью с отечественными антропологами и материалами включенного наблюдения.
Научная карьера и первый педагогический опыт
Сейчас я заканчиваю работу над кандидатской диссертацией, недавно у меня вышла статья в журнале «Этнографическое обозрение» по теме исследования. Одним из важных событий стала первая социально-антропологическая конференция — Майский СБОР, организованная совместно с коллегами на базе факультета Школы гуманитарных наук и искусств.
В магистратуре я веду курс по истории российской и советской этнографии. С одной стороны, через этот предмет мы изучаем историю России и СССР. С другой — разбираемся, как создается история самой науки: кто решает, какие события важны, а какие нет, влияет ли на развитие этнографии политическая ситуация в стране или наука существует в независимости от внешних факторов.
Что важнее диплома: про настоящие университетские ценности
Самое главное — две вещи. Во‑первых, уверенность в том, что наука — это круто. Во‑вторых — сообщество единомышленников, близких друзей и коллег, которых я очень ценю. Кроме того, я получила навыки вдумчивого чтения и академического письма, а также терпение и усидчивость.
Магистерская программа «Глобальная и региональная история» — это современный подход к изучению истории без традиционного деления на «отечественную» и «всеобщую». Обучение ведется на английском языке с возможностью писать диссертацию на русском. Программа сочетает академический и практический треки: выпускники поступают в аспирантуры ведущих мировых университетов или работают в креативных индустриях, музеях, издательствах и сфере публичной истории.