«Код ученого»: Адриан Селин о новгородцах в Смуту, вреде позитивизма и задачах историка
Если вы хотя бы раз бывали на встрече с Питерской Вышкой, то наверняка встречали Адриана Селина, руководителя программы «История» и декана Школы гуманитарных наук и искусств. Обычно он рассказывает о Вышке, сегодня мы расскажем о нем и работе историка. Что такое просопография, чем интересно Смутное время и почему бесполезно искать останки Рюрика — в интервью с доктором исторических наук.
Исследование, которым вы гордитесь
Наверное, моя докторская диссертация о новгородцах в Смутное время. В этом исследовании нет никакой интриги, оно важно скорее подходом. Я использовал так называемую просопографию: из 4000 индивидуальных и служебных биографий вытащил подробности о повседневной, политической и социальной жизни в Новгородской земле и объединил все это в текст. Не могу сказать, что в 2008 году эта идея была революционный, но многим коллегам она дала импульс. По крайней мере, они тоже начали использовать термин «просопография» со ссылкой на Лоуренса Стоуна…
Почему Смута? Для человека, который планирует заниматься источниками о Московии XVI–XVII веков, это точка роста. Если начать со Смуты, потом легко переключиться на что-то другое. Это яркое, выпуклое время. Судьбы тогдашних людей легко оценивать эмоционально. Вот я, например, изучал биографию человека из деревни Коречно в Лужской области. Сам он куда-то ушел, видимо, на войну, а в деревне осталась его жена с семью маленькими детьми. По смыслу сразу понятно: когда наступит зима, все эти люди, скорее всего, умрут — потому что в семье только один кормилец. Сама ситуация невозможна для выживания. Но чтобы писать о таких вещах, надо пропустить через себя этот ужас, понять его. Иначе писать о прошлом невозможно.
Со стороны может показаться, что со Смутным временем все и так понятно. Но нет. Я, например, не раз видел, как историки брали и писали биографию князя Григория Петровича Ромодановского заново. А все почему — нет никакого выверенного канона. Если создать такие биографические справки об основных действующих лицах того времени, будет уже легче. Это пригодится не только для событийной истории, но и для понимания контекста: неочевидные оттенки станут заметнее.
Исследование, которое изменило ваши представления о науке
Здесь уместнее рассказать об ученых, которые изменили мои взгляды. На старте мне был очень важен Робин Джордж Коллингвуд, он зацепил меня полным отказом от позитивизма. Аспирантуру я заканчивал в Институте истории (ИИМК РАН — прим. ред.), а там позитивизм впереди планеты всей. Историки, работающие там, привыкли неустанно следовать за источником в своих выводах. Я и сам подцепил ненадолго этот трепет перед источниками, но Коллингвуд научил меня другому взгляду: важно не то, что хочет сказать источник, а то, когда он звучит.
Изучать источники вне контекста в принципе невозможно. Мы приходим к ним живыми людьми со своим бэкграундом и положением в современной культуре. Пытаться говорить об этих источниках на языке Карамзина — глупо, да у нас и не получится. А позитивизм предполагает, что есть одно-единственное знание, и оно — навсегда.
Не меньшее влияние на меня оказал Лев Клейн, ученик Проппа, который потом стал археологом. Благодаря ему я понял, что источники могут сказать, а что — нет. Проще всего это объяснить как раз на археологии. Вот я 7–8 лет работал в Староладожской археологической экспедиции. Мимо раскопа регулярно прогуливались зеваки и спрашивали: «Ну чего, Рюрика нашли?» Мы даже можем его найти, но никогда не узнаем, что это он. Археология вообще не про это. Она о том, какой посудой люди пользовались, какими орнаментами ее украшали, в каком веке ее создавали. Вот такие вопросы как раз можно задавать археологам, а остальные — бессмысленно.
Ученый, на которого хочется равняться
Если говорить о современниках, выйдет ерунда. Часто я хорошо отношусь к человеку, зная крупные его недостатки. Вот и получается: я много на кого хочу равняться, но до конца — ни на кого. Идеал всегда связан с ригоризмом, а я и сам живой человек, далеко не идеальный.
Чтобы на кого-то равняться, нужна дистанция. Лучше ориентироваться на тех, кого не знаешь, это помогает. Не разочаруешься. В университете и в аспирантуре мне особенно запомнились Виктор Моисеевич Панеях и Александр Николаевич Немилов. Мы были едва знакомы, но то, что они говорили, оказалось для меня крайне важным.
Немилов читал мне курс по средним векам. Благодаря ему я понял: нет смысла запоминать даты, если не знаешь исторического контекста. Казалось бы, такая простая мысль, но поди скажи ее школьному учителю… Панеях помог мне переосмыслить профессию историка. Он часто говорил: «По архивам напишет [исследование] любой, а ты поди напиши по опубликованному». То есть, мы должны постоянно переосмыслять источники, с которыми работаем. В этом и состоит наша задача: говорить о прошлом современным языком.
Источники вдохновения
Моя семья — жена, дети. Если с близкими людьми плохо, а такое бывает часто, любая научная деятельность получится вымученной. Это своего рода сублимация. Бывают и добротные исследования, созданные таким вот образом, но это уже разговор про несчастье. Не надо латать наукой свои внутренние дыры.
Науку следует считать такой же деятельностью, как и любую другую. Тогда и перекосов меньше, общественных — в том числе. Ученых часто воспринимают как подвижников и энтузиастов, но это большая ошибка. Когда у общества есть деньги, оно поддерживает ученых. Когда ему нужно затянуть кушаки, все идет на самотек. А я считаю, рассчитывать на энтузиазм — это безнравственность. Не надо трудиться из последних сил. Всего должно быть в меру.
Ставить количество статей во главу угла тоже не следует. Я за медленную и вдумчивую науку. Понятно, что есть требования, но бездарные исследования — это как бездарные стихи: их и так уже наплодилось, так зачем же множить? Не стоит писать статьи, за которые будет стыдно, только ради публикационной активности.
Главное для ученого
Как я уже говорил, наука не должна быть страданием. Хороший стимул к работе — не нужда, а познание. Потогонка — прививка от качественных статей. Именно поэтому главное — хорошие условия жизни и труда. Конечно, каждый понимает этот комфорт по-своему. Мне важен доступ в архивы, вентилируемый кабинет и хороший монитор, а физикам и биологам гораздо сложнее.
Не менее важна хорошая репутация. Если для общества ее легко изобрести, то для ученого сообщества нужно медленно выстраивать. Одной честностью тут не ограничишься. Это про культуру, качество, аккуратность, надежность… И без любви все это невозможно.
Селин Адриан Александрович
Санкт-Петербургская школа гуманитарных наук и искусств: Декан