«Городские легенды»: филолог и антрополог Александра Пахомова о любимых местах в Петербурге
Заходят как-то Блок, Иванов и Гумилев в одну Башню… А это не анекдот вовсе. Сегодня мы отправимся в Петербург Серебряного века и узнаем, где встречались литературные знаменитости тех лет и как они проводили досуг. Проводником по старому и новому Петербургу станет Александра Пахомова, старший преподаватель департамента филологии. Где мир впервые услышал блоковскую «Незнакомку», что искать во дворике Кунсткамеры и чем интересны фотографии Бориса Смелова — в материале.
Место, которое вдохновило на исследование
Главными для меня были и остаются линии Васильевского острова, потому что я провела там студенческие годы. Мне нравится их предсказуемый уют, как старые дома постепенно сменяются новыми… Гуляя по этим линиям, особенно по 7-й и 8-й, я вспоминала, как там ходили герои моих исследований. И не то чтобы это вдохновляло, скорее помогало выстроить контакт с этими людьми. Ведь если нас объединяет некое пространство, может, получится лучше их понять?
По линиям Васильевского острова гуляли вообще все. Вот сейчас я комментирую дневник Михаила Кузмина — гигантский текст, в котором поэт описывает в том числе и многочисленные походы в гости на Васильевский остров. Кто там только не жил! Александр Бенуа — на 1-й линии, а Осип Мандельштам — на 8-й, но чуть позже, в 1930-е.
Еще мне нравится район возле дома Набокова на Большой Морской. Не могу, опять же, сказать, что он меня вдохновляет. Это скорее прививка красоты. Всю жизнь я занимаюсь петербургской литературной и филологической традицией, она мне как родная. Ее отголоски видны во всей этой красоте — в домах и маршрутах. Они тренируют взгляд и переносят в то время.
Любимый дом в Петербурге
Наверное, Малый мраморный дворец. Раньше его помещения занимал Европейский университет, где я училась на факультете антропологии. Долгое время мы занимались в будуаре второй жены Александра II. В этой комнате, облицованной удивительным розовым мрамором, сохранилась старая печка. Так мы и работали: вопросы — современные, а печка — старинная. Именно это мне и нравится в петербургских домах. Как ни пытайся их поменять — найдется угол, из которого просочится история и тут же сделает все интереснее.
Изнутри дворец выглядит неоднородно: там есть осовремененные места. Вообще, можно по-разному относиться к стекляшкам из 1990-х и начала 2000-х, но несколько лет назад и по ним начали ностальгировать. Даже термин появился, которым все это описывают, — «капиталистический романтизм». Когда я смотрю на этих стеклянных уродцев, то думаю: «Ну что с вас взять, ладно уж…» Это как с тем затонувшим рестораном «Серебряный кит»: он ужасен, но полюбить его можно и таким, какой есть. Легко любить Эрмитаж, а вот с китом задачка посложнее…
Еще сейчас многим нравится советская архитектура 1920 годов. А для меня конструктивизм — это утопия, неотделимая от контекста. Архитектурно мне ближе сталинский ампир. Особенно дома на Московском проспекте около Российской национальной библиотеки. Они крепко «стоят на ногах», отовсюду выглядывают украшеньица… Самая настоящая мини-Москва, очень оптимистичная.
Место, о котором хочется рассказывать всем и каждому
Первое — Театральная библиотека. Чудесное место: очень тихое, спокойное, с невероятными интерьерами. Там и витые лестницы, и деревянные панели, какие-то украшения — смесь готики и ар-нуво. Долгое время в библиотеке выдавали оригиналы всяких книг и журналов 1900-х годов. И вот сидишь в читальном зале, листаешь все это — и на дворе будто снова XX век. Фантастическое ощущение!
Второе — Волковское кладбище, а точнее — «Литераторские мостки». Я люблю гулять там со знакомыми и рассказывать, где чья могила. Конечно, прогулки эти не всегда осмысленные: многие захоронения были перенесены. Такая история с Блоком: сейчас его могила — на «Литераторских мостках», но изначально его похоронили на Смоленском кладбище. Рассказывать о том, как поэта хоронили всем Петербургом, на Волковском кладбище не получится.
Самое важное для меня место на «Литераторских мостках» — могила Михаила Кузмина, поскольку я давно изучаю личность и творчество этого поэта. Об этом захоронении есть такая легенда. Дело в том, что на Волковском кладбище похоронены не только писатели и поэты, но и родственники Ленина. Это комплекс памятников, рядом с которым находится небольшая клумба. Так вот поговаривали, что Кузмин на самом деле похоронен именно там, под клумбой, а его могильная плита — всего-навсего кенотаф. Но если поднять архивные документы и посмотреть план кладбища, то станет понятно, что это обычная байка. Могила там, где ей положено быть.
Впрочем, гулять по могилам поэтов и писателей не так интересно, как по их реальным маршрутам. Если вдуматься, в начале XX века все эти люди жили довольно скученно — примерно в районе Чернышевской. Они регулярно забегали друг к другу на чай или просто поболтать. Особняком стоял Блок, который жил на улице Декабристов — будто на другой планете. При всем этом он регулярно ходил пешком в Башню к Вячеславу Иванову. А это часа два, не меньше! Сразу как-то иначе видится вся эта поэтическая жизнь…
Третье место, о котором я регулярно кому-то рассказываю, — часовня Спиридона Тримифунтского. Маленькая, желтая, находится на Васильевском острове — это обязательная точка моих прогулок по острову. Говорят, на ее ступенях нашли замерзшего насмерть фотографа Бориса Смелова. Едва ли это обязательная история. Но мне хочется, чтобы о Смелове узнало как можно больше людей, он потрясающий фотограф.
Как я сама познакомилась со снимками Бориса Смелова — уже не помню. Меня поразил его изломанный взгляд на Петербург: смотришь на снимок с каналом Грибоедова и все открывается под каким-то новым углом. Но больше всего мне нравятся натюрморты, один из них — на заставке моего телефона. Ну вот казалось бы, что связывает две ракушки и ножницы? А он как-то видит это, причем в определенной последовательности. Но конечно, описать словами ощущения от его фотографий — очень сложно. Этот опыт надо скорее прочувствовать.
Место, которое хочется держать в секрете
У меня, наверное, и нет такого. Я не то чтобы держу что-то в секрете: все готова отдать, ничего из этого города таить не хочу.
Как-то по дороге к Блоку я наткнулась на «коломенскую Венеру». До того момента слышала о ней краем уха, а тут вдруг она вынырнула так внезапно, будто из ниоткуда. И вокруг — всякие картиночки, кусочки фарфора… Сразу видно, местные ее очень любят.
Еще за Кунсткамерой есть небольшой дворик с каменными идолами, полувкопанными в землю. О том, как они там оказались, тоже есть легенды: по одной — это настоящие идолы из Южной Америки, по другой — только копии. Кажется, они стоят там уже так давно, что даже старожилы забыли об их настоящем происхождении. Гляжу я на них — и мне в голову всегда приходит мысль: «Вот привезли их в Петербург из теплых краев… Наверное, так себе удовольствие — стоять тут в снегах». Но они стоят и нас еще всех перестоят — это уж наверняка.
Особенно теплые чувства вызывает дворик филологического факультета. Это точно не секретное место, но такое, личное. Понятно, что это тот самый пейзаж, который мне регулярно приходилось видеть из окна, через него проходили все мои идеи… Это уже что-то родное. Хотя интересных впечатлений об этом дворике тоже хватает. Как-то раз я наблюдала такую картину: на статую первого президента Вьетнама опускались огромные снежные хлопья, а вокруг нее висели диковинные фонарики, росли экзотические цветы… Ну где еще такое увидишь?
Место с любимой историей
Наверное, Башня Вячеслава Иванова. Всегда приятно пройти мимо и подумать о тех, кто там бывал. А наведывались туда решительно все. Именно там, свесившись с подоконника, Блок впервые читал свою «Незнакомку»… Это, кстати, очень поэтичная история о поэте, почти выверенная. А они не все такие. Во многих мемуарах сохранились упоминания ресторанов, в которые наведывался Блок. Это ужас, что такое! Там и грязь, и медведи, и балалайки… А поэт такое любил.
Но я отвлеклась. Конечно, Башню регулярно посещали знаменитости Серебряного века. Но были и те, кого не считали нужным запомнить. В числе молодых поэтов, оказавшихся там, был и Осип Мандельштам. И запомнили его очень плохо! Поэтому в мемуарах его называли и Мендельсоном, и вообще по-всякому…
Еще, конечно, интересно погулять в районе между площадью Восстания и Чернышевской, он объединил огромное количество поэтов и писателей. Мне, например, нравится дом Маяковского на одноименной улице — он поэту очень подходит. Такой строгий, монументальный. А по соседству на улице Жуковского жили Брики. В их квартире было место не только горячим дискуссиям о литературе, но и карточным играм. Хозяева славились азартом: они часто вешали на двери плакат с надписью «Сегодня Брики никого не принимают», чтобы им не мешали играть.
Любимое место в Ленобласти
Мне симпатичен разве что Павловск, хоть номинально это и не Ленобласть. Парк там по-хорошему диковат. Но вообще все это «не моя чашка чаю». Приятно выехать раз в год в фольклорную экспедицию на лоно природы, а потом вернуться обратно — с облегчением и счастьем. Не нравится мне долго бывать за городом: там всякие жучки и паучки бегают, лягушки квакают, тишина стоит пугающая… А мне надо, чтобы что-то шумело! Желательно, город.
Хоть я и не люблю окрестности Петербурга, я расскажу одну байку. Правда, о месте, которого сейчас нет на свете. Когда-то в поселке Ваммельсуу (сейчас — Серово. — Прим. ред.) появился загородный дом «Аванс». Название ему досталось в шутку от владельца — Леонида Андреева. Писатель в то время был безумно популярным, гонорары ему предлагали баснословные. Вот он и построил эту самую виллу на деньги, которые получил авансом от издателя. Как-то раз я натыкалась на статью, которая позволяла судить о размерах этого дома. Это что-то с чем-то! Огромная дача. И обставлена она была неплохо, судя по тем фото, которые остались.
За что вы ненавидите Петербург
За то, что о нем плохо заботятся. Недавно у метро «Звенигородская» я видела заброшенный магазин. Ступенька на входе внутрь покрылась высоченной ледяной шапкой, настоящим айсбергом в полметра высотой. Ну куда это годится? Почти центр города… А потом приезжаешь после такого в Москву, видишь идеально чистые улицы, которые чуть ли не шампунем моют, сухую плитку… А у нас выйдешь на Невский — грязь, свернешь в сторону — грязь… Зачем нашему городу вся его красота, если пешеходы вечно смотрят под ноги?
И, конечно, Петербург не справляется со своими новыми размерами. Он стал мегаполисом, хотя едва ли предназначался для этого. Это даже по поребрикам на канале Грибоедова видно: больше двух пешеходов они не вмещают. А получилось по-другому, оттого и все несчастья.
За что вы любите Петербург
За то, что я умею здесь жить. Городские катаклизмы давно меня не пугают. Да, улицы плохо чистят, но ладно. Покупаешь менее благопристойные ботинки, которые не жалко похоронить, — и все, не так уж страшно. Или жара — она примерно в одно и то же время наступает. Уезжаешь из города — и вопрос решен. Жизнь в Петербурге успокаивает своей предсказуемостью. Отправляясь в ту же Москву, я всегда чувствую смутную тревогу. Думаю: «Как там вообще люди живут?» А здесь мне понятно, как. Я со всем разберусь.
Ценю я Петербург и за культуру. Здесь она обнимает со всех сторон. Я люблю пройтись мимо места, где было кафе «Сайгон», или мимо дворика Фонтанного дома… Там прошлое будто за руку берет. В других городах за этим ощущением надо ехать в исторический центр, а тут такое повсюду.
И еще я люблю Петербург за то, что он серый. Серый — цвет ясности мыслей и строгости ума. У моего любимого художника Владимира Шинкарева есть серия работ, которая называется «Мрачные картины». Это Петербург, очищенный от реклам, света и почти лишенный людей — остается только всепоглощающий серый цвет. Мне нравится, как город мгновенно может переключиться с яркого режима в этот серый. Кому-то это кажется беспросветным, но я вижу в этом однообразии большую силу.
Блиц: «Бродячая собака» или Дом искусств на Мойке
Дом искусств, бесспорно, хорош: в нем проклевываются ростки нового искусства. Но выберу я все-таки «Бродячую собаку», она мне ближе.
Дом искусств — скорее оптимистичный проект, он внушает безраздельную радость другой жизни, абсолютно чудовищную! Наверное, это самая успешная творческая коммуна из всех, что были созданы в советское время. Но по правде сказать, меня пугают коммуны сами по себе. Они как бы говорят о том, что есть общая для всех культура и под нее нужно подделаться. Но на мой взгляд, такая унификация опасна.
«Бродячая собака» — последний аккорд той культуры, которая сформировала Петербург. Все-таки мы живем в городе модерна — таким он стал до 1917 года. Да, все эти проекты 1920-х тоже интересные. Но то, что было до них, мне милее. Весь этот угар, жизнь на краю… Момент перед надломом — всегда самый сладкий. Печально, что до наших дней от той «Бродячей собаки» ничего не осталось. Есть одноименное кафе, но это какой-то суррогат.
У «Бродячей собаки» был потомок — артистический подвал «Привал комедиантов». Существовало это место недолго: сошло на нет само по себе, а интерьеры подвала были утрачены во время наводнения 1924 года. Судьбу «Привала комедиантов» здорово описал Юрий Анненков в финале «Повести о пустяках». По нему получается, что подвал не просто затопило. Нет, это само время вмешалось: город смыл с себя налет той культуры, в которой больше не нуждался.
Что почитать о Серебряном веке
Пахомова Александра Сергеевна
Департамент филологии: Старший преподаватель