«Городские легенды»: физик Михаил Глазов о любимых местах в Петербурге
Знакомьтесь — Михаил Глазов, физик-теоретик, преподаватель базовой кафедры ФТИ имени А. Ф. Иоффе в Питерской Вышке и член-корреспондент РАН. Он знает Петербург, а особенно Петроградку, как свои пять пальцев. Еще бы: у его семьи с городом большая история. Сегодня мы ее послушаем и узнаем кое-что интересное о других петербуржцах. Сколько поэтических дуэлей было на Черной речке, как Дмитрий Шостакович связан с физикой и какой вид в Петербурге растопит любое сердце — в интервью.
.jpg "«Городские легенды»: физик Михаил Глазов о любимых местах в Петербурге")
Место, которое вдохновило на исследования
Первое соприкосновение с наукой произошло в Летнем дворце Петра I. В одну из комнат была встроена мастерская с кучей вещей, которые завораживали маленьких детей вроде меня. Там были и астрономические приборы, и токарный станок, и многое другое. Все это произвело на меня огромное впечатление.
Но, конечно, желание заниматься исследованиями пришло не там, а в Физико-техническом институте имени А. Ф. Иоффе. Здание спроектировано в начале XX века. Его строили как пансион для потомственных дворян, которые обеднели и нуждались в опеке со стороны государства. Уже потом, в 20-е годы, в этом доме на Политехнической улице расположился научный институт.
В ФТИ я впервые побывал еще школьником: я учился в Лицее ФТШ как раз при этом научном институте. И вот у нас в школе была такая традиция: каждому старшекласснику следовало пройти практику в одном из научных подразделений ФТИ. Если что-то не получалось, можно было просто наблюдать за учеными, которые там работают. Был, конечно, и совсем забавный повод пройтись по территории института. Так вышло, что лицейский спортивный зал находился тоже тут. Поэтому, начиная с 8-го класса, я регулярно шастал мимо ФТИ в спортивном костюме.
И вот как-то так получилось, что именно с ФТИ я связал свою жизнь и научную карьеру. Сейчас мои исследования строятся вокруг полупроводников и конденсированных сред, и я бываю в институте каждый день.
Любимый дом в Петербурге
Начну с любимого района. Разумеется, это Петроградская сторона, где я родился и вырос. Чувствую себя там как рыба в воде. Даже если проходы во дворах поменяются, кто-то что-то перестроит — неважно. Это все как будто мое.
Самый любимый дом — мой родной, на улице Куйбышева, которая ведет от Сампсониевского моста к Петропавловской крепости. Там я прожил почти 30 лет. Само здание ничем не примечательно: обычный доходный дом конца XIX века. Что отличает его от соседей — так это наружный лифт золотистого цвета, который недавно пристроили к дому. Отличный ориентир, если приходится объяснять дорогу.
Но, конечно, на Петроградской стороне есть и более интересные дома — со всех точек зрения. Архитектурно мне больше всего нравится особняк Матильды Кшесинской. Северный модерн в лучших его проявлениях. В советское время там располагался музей Октябрьской революции, куда меня водили ребенком. Вряд ли меня хотели приобщить — скорее наоборот. Но некоторые вещи запомнились — например, пишущая машинка, на которой Ленин печатал свои воззвания.
Сейчас в особняке Кшесинской находится музей политической истории России. Последний раз я там был лет шесть назад — на мероприятии, посвященном художнику Николаю Яссиевичу. Его дочь — физик с мировым именем — тоже работала в нашем научном институте. Почему встреча проходила именно в этом музее? Там висит соцреалистическая картина его авторства, которая изображает Сергея Кирова в окопах. Но, разумеется, талант Николая Яссиевича не ограничивается соцреализмом: в гостях у его дочки мне когда-то довелось увидеть пронзительные портреты, которые он рисовал. К самой встрече была приурочена и презентация книги — сборника писем Яссиевича с картинами и набросками. Художник защищал Ленинград во время блокады — и письма были как раз с фронта.
Место, о котором хочется рассказывать всем и каждому
Это вид на Невскую губу с мостов Западного скоростного диаметра (ЗСД). Если ехать из южных районов города в сторону Васильевского острова, то можно увидеть и Маркизову лужу, и Неву, и старое здание Морского вокзала… Картина завораживает.
Как-то раз я вез по этим мостам немецких коллег — ученых. Они до этого не были в Петербурге и не очень представляли, как здесь и что. Разговор в машине не клеился. Я пытался рассказать им о городе, но чувствовал, что все как-то мимо. И тут мы проехали этот вид — и лед растаял. Они достали телефоны и немедленно начали фотографировать этот вид. Сдержанность ушла, барьеры — тоже.
Кусочек с вантовым мостом — тоже довольно симпатичный. Это относительное новшество для Петербурга. Первым был вантовый мост на КАД в сторону Рыбацкого, но вот длинная дорога над морем — что-то совсем необычное. Конечно, можно встать в ханжескую позу и проворчать: «Но эти мосты видны из центра города». Да, и такое есть. Но город должен развиваться, меняться. Его виды просто не смогут законсервироваться. Жизнь-то идет.
Место, которое хочется держать в секрете
Мне сложно назвать место, которое хотелось бы от кого-то сберечь. Наоборот, приятно делиться им с друзьями и знакомыми. Разве что есть маршруты, которые вызывают у меня сильные чувства и эмоции. Вот такую связь мне действительно хотелось бы сохранить.
Мне с детства дорог маршрут по улице Куйбышева в сторону Большой Невки и крейсера «Аврора» и обратно — уже в сторону Петропавловской крепости. Мне все равно, сколько туристов я встречу по дороге. Именно здесь я могу погрузиться в себя. Или вот моржи у стен Петропавловки — они мне тоже совсем не мешают. Когда я был маленьким, они производили на меня большое впечатление: ого, кто-то ныряет в прорубь прямо в центре города! Ну да, удивительно. Но, с другой стороны, даже в центре есть какая-то жизнь, которая поддерживает не только облик города, но и еще что-то.
Сейчас я живу в Калининском районе и регулярно хожу на прогулку в Пискаревский парк — со своей собакой. Это место стало для меня настоящим открытием, несмотря на блокадный мемориал, который находится неподалеку и всегда наводит на грустные мысли. Более строгая часть парка как раз прилегает к Пискаревскому кладбищу. Более расслабленную местные жители называют лесом и регулярно ходят туда по грибы. Вот и я там гуляю, а во время пандемии еще и бегал — парк почему-то не закрывали. Приятное место, чтобы поразмыслить над чем-нибудь за прогулкой.
Место с историей
Черная речка, излюбленное место дуэлянтов. Здесь стрелялись Пушкин и Дантес, потом — Лермонтов и де Барант, а в XX веке — Гумилев и Волошин, это последняя поэтическая дуэль. Почему именно этот пятачок земли притянул их всех? Сложно сказать. Такое вот место недоброе, макабрическое.
Но есть у меня и личная история про Черную речку — о моей бабушке. Она родилась в 1912 году. Страшное было время. Сначала — Первая мировая война, потом — революция. Страна переживала голод. И бабушку отправили к ее бабушке и дедушке, как раз на Черную речку — пригород в ту пору.
Бабушка прожила на Черной речке несколько лет, а потом вернулась на Петроградскую сторону. Говорят, что в 1950-е годы от этого дома еще оставался ледник, но в моем детстве уже не было и его — снесли и переделали.
Я все пытался выяснить, где находился этот дом и как он выглядел — однажды даже попросил бабушку нарисовать планировку: где чьи спальни, где лестница… Потом пытался высматривать дом на улицах — но тщетно… Как я понял, он располагался примерно напротив метро «Черная речка», рядом с берегом, но точно не знаю — бабушка рассказывала про те годы неохотно, ей было трудно это вспоминать.
Но и 1920-е годы были не самыми страшными для моей бабушки. Вместе с дедушкой они пережили блокаду. От самого начала и до конца, никуда не уезжали. Дедушка, которого я уже не застал, занимался связью: настраивал антенну, которая была приделана к шпилю Петропавловской крепости. Он рассказывал моей бабушке и маме, что внутри и снаружи этого шпиля было много лестниц, так он и поднимался. Истории про блокаду редки у нас дома, бабушке было трудно делиться воспоминаниями, да и мне было горько расспрашивать — слишком много родных умерло в те годы.
Любимое место в Ленобласти
Между Комарово и Зеленогорском есть место, где шоссе идет практически по берегу Финского залива. Регулярно останавливаюсь там, когда проезжаю мимо. Вода, песчаный пляж, сосны и постепенно начинающийся лесок — красота! К сожалению, это побережье сейчас застроено всякими кафе и ресторанчиками, но 100–500 метров пустоты найти можно. Летом здесь, конечно, многолюдно: все загорают и купаются. Но поздней весной и ранней осенью — в самый раз.
Еще я люблю кататься на лыжах в районе базы отдыха «Прибой» — примерно между Зеленогорском и Щучьим озером. Там несколько классических трасс — остались еще с советских времен и поддерживаются в хорошем состоянии. Это мой классический зимний досуг, а если взять с собой собаку — будет еще веселее. Раньше можно было перейти шоссе и дойти до озера Красавица, но сейчас там рельеф немного поменялся из-за застройки.
За что вы ненавидите Петербург
А я и не знаю. Ненависть — как и любовь — уместнее чувствовать к человеку, а не к какому-то месту или предмету. Конечно, у Петербурга есть свои недостатки: метро мало развито, застройка не всегда уместна… Но это просто мой город. Он такой, какой есть. Если я могу помочь ему измениться к лучшему, то буду рад. Но повлиять можно мало.
Есть ли петербуржцы, которых я не люблю? Если копнуть поглубже, с любым человеком начнутся сложности. Вот тот же Петр I — казалось бы, основал Петербург, прорубил окно в Европу, провел реформы, после которых страна стала заметнее на мировой арене. Но меры эти были очень непростыми, а подчас и драконовскими. Когда я увидел все грани этой ситуации, мне стало сложно находить положительные черты в характере Петра. И мое представление неплохо выразилось в памятнике в Петропавловской крепости, который создал Михаил Шемякин. Раньше мне казалось: это памятник какой-то не такой. А теперь думаю — дело не в памятнике…
За что вы любите Петербург
За красоту и цельность центра, за то, что город большой и разный. Я в принципе не мыслю себя вне Петербурга. Если и уезжаю куда-то, мне всегда приятно сюда возвращаться.
Люблю Петербург даже за его погоду. Раньше я иногда вставал в позу и говорил, что хочу провести осень в Западной Европе… Даже командировки подгадывал так, чтобы не ходить по слякоти, которая того и гляди замерзнет. А потом понял, что все это не так страшно, надо только одеться потеплее и не забыть зонт. И от лютой жары у нас укрыться можно — столько прекрасных озер, есть где выкупаться. Намного лучше, чем в городах, где такая жара круглый год.
Блиц: Игорь Стравинский или Дмитрий Шостакович
Конечно, Шостакович. При этом Стравинский — гениальный композитор, я слушаю его с большим удовольствием, для отдыха. Но у Стравинского и другая судьба. Он уехал из России накануне Первой мировой войны, а потом не возвращался. Его жизнь прошла вне моральных дилемм, с которыми сталкивались советские композиторы. Шостакович остался по другую сторону барьера — и творил. В его музыке вечная неоднозначность, бесконечные переживания, боль — все это есть, я тоже все это чувствую. И меня это с ним роднит.
У Шостаковича, конечно, очень непростая судьба. Советские власти критиковали его за формализм — особенно после оперы «Леди Макбет Мценского уезда», по ее следам в «Правде» в 1936 году вышла разгромная статья «Сумбур вместо музыки». Он наверняка боялся за себя — его переживания чувствуются через музыку. И из этой истории хорошо видно, что в то время ничто не могло защитить человека, даже его высокое положение. Маховик репрессий раскручивался, очень многие попали тогда под раздачу — моя семья в том числе. Мог ли Шостакович остаться прежним после этого? Это вопрос. Но здесь можно вспомнить историю Достоевского, который узнал об отмене смертного приговора в последний момент. Это многое для него изменило.
В годы оттепели композитор начал постепенно сближаться с советскими властями: получил всевозможные награды, стал во главе Союза композиторов. Естественно, за это его тоже критиковали. Потом оттепель закончилась и музыка Шостаковича стала более унылой. В ней снова появилось больше боли. Так что через биографию Шостаковича вот этот конфликт «гражданина и поэта» виден очень хорошо. Его судьба многогранна — одним лишь черным и белым такое не нарисуешь. Но в то же время она помогает взглянуть на историю с разных сторон, вникнуть в жизненные обстоятельства.
Любопытна не только биография Шостаковича, но и его связь с физикой. Она самая что ни на есть прямая. Первая жена композитора Нина — ученица Абрама Федоровича Иоффе. Она была физиком и, видимо, подавала большие надежды, но в конце концов пожертвовала научной карьерой ради семьи. А сестра Шостаковича Мария вышла замуж за физика Всеволода Фредерикса. Тот получил блестящее образование, работал в Европе, а потом, уже в России, основал школу физики полимеров. Он попал под репрессии, был осужден и отправился в ссылку. Я имел честь знать его сына, он преподавал астрономию в ФТШ. В нем чувствовалась вот эта петербургская интеллигентность — настоящая, а не то, что за нее иногда выдают. Совершенно невероятно, что все это переплелось в одной истории Шостаковича. Но именно этим и интересен его портрет.
Тем, кто заинтересовался судьбой Шостаковича, Михаил Глазов советует роман Джулиана Барнса «Шум времени». Он посвящен жизни композитора в разные ее периоды.
Глазов Михаил Михайлович
Базовая кафедра ФТИ им. А.Ф. Иоффе: Профессор