Довлатов — не герой

Открытие памятника Глаше, экскурсии на рафике, лекции о культуре и литературе 60–70-х годов, интеллектуальные игры и даже разгон собравшихся в сквере Довлатова — программа Дня Д в этом году получилась насыщенной, как никогда. Татьяна Кочнева делится своими впечатлениями от фестиваля, а также размышлениями о том, почему Довлатов так популярен сегодня.

Фото Татьяны Кочневой, коллаж Катерины Маловой

Рассказывать о празднике — довольно скучное и неблагодарное занятие, почти настолько же, что и читать лекцию о книге, которую никто в глаза не видел. Сложно пересказывать сюжеты произведений Довлатова — и также сложно пересказывать события, которые произошли в первые выходные сентября: подлинные впечатления получит только тот, кто участвовал сам. С каждым годом фестиваль становится всё насыщеннее, вбирает в себя всё более богатую палитру мероприятий, отличающихся как по формату, так и по эмоциональному наполнению. Были и традиционные  экскурсии вокруг дома писателя на Рубинштейна, и неформальное зум-празднование его дня рождения с семьёй и друзьями, и даже разгон полицией участников празднования Дня Д в сквере Довлатова — то ли из-за проблем с согласованием мероприятия, то ли из-за коронавирусных ограничений (кстати, Довлатов бы, наверно, оценил этот жест — может быть, это было частью сценария?).

И каждый год фестиваль охватывает всё больший спектр тем «вокруг Довлатова»: в этот раз участники могли послушать лекции о бытовании неподцензурной литературы в СССР 60–70-х годов, о творчестве братьев Стругацких и о советской моде, посмотреть и обсудить снятые на Ленфильме кинокартины и узнать об истории самой киностудии. Героем фестиваля становится не Довлатов, а целая эпоха, частью которой он является и которая так плотно присутствует в его текстах. И всё же — почему он так популярен?

— Рюмки взяли парни из чешского землячества. Ты можешь пить из бумажных стаканчиков? 
— Мне случалось пить из футляра для очков.
Рейнхард уважительно приподнял брови [1].

Многие мои знакомые аргументируют свою нелюбовь к Довлатову пристрастием последнего к алкоголю. Эта тема действительно обыгрывается им бесчисленное количество раз и с неподдельным пониманием произносимого. Но от популяризации на алкогольной почве Довлатов страдает не меньше, чем жильцы дома 23 по улице Рубинштейна от гранитного столика рядом с памятником писателю, за которым постоянно находятся желающие расположиться и шумно порассуждать о бренности бытия.

Тот, кто любит Довлатова, любит его в первую очередь за язык, за стиль, за то, как он буквально одной фразой может обрисовать огромную арьерсцену происходящего. Потому и сложно, и бессмысленно пересказывать сюжеты его произведений (частички которых кочуют из текста в текст, незначительно меняясь и создавая ощущение подлинного живого воспоминания) — их нужно только цитировать полностью, как стихотворения в прозе. Что останется от стихотворения, если пересказать его сюжет? Примерно то же, что от пересказа «Зоны» или «Компромисса»…  Даже «Заповедник» — самое «сюжетное» произведение Довлатова, — отчасти потеряет своё обаяние, если лишить его гениальных вопросов туристов Пушгор («Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?» [2]) или лаконичных портретов героев повести («Я знал эту девицу. Экскурсоводы прозвали ее Бисмарком» [3]). 

 «Мы ведь любим Довлатова не за его сюжеты (он же не Агата Кристи и не Стивенсон), — говорит экскурсовод фестиваля “День Д” Татьяна Мучник. — Мы любим его за афористичность и меткость языка. Всем известно “золотое правило” Довлатова — все слова в предложении должны начинаться с разных букв. Но что стоит за этим правилом? Очевидно, что это никак не сказывается на звуковом рисунке фразы (иначе бы мы отметали наполненные аллитерациями и ассонансами стихи как неблагозвучные), не делает её более ритмичной. Зато это спасает от автоматического письма, это дисциплинирует, не даёт писать первую приходящую в голову ерунду. Довлатов трудился над каждым предложением своего текста — так, как трудится поэт над новой, свежей рифмой».

Хорошего редактора я встретил лишь однажды. Кажется, на «Леннаучфильме». Это была некая Хелли Руммо. Она была эстонка и едва говорила по-русски. Слабое знание языка придавало ее высказываниям особую четкость:
— Сценарий хороший. Значит, его не примут… [4]

Отсутствие возможности быть напечатанным на Родине, коммунальный быт с его унылой (но зато стабильной!) безысходностью, жизненная неустроенность, абсурд окружающей реальности – всё это плотно запаковано в историях Довлатова, всё это рисует трагикомическую эпоху «развитого социализма»: мельчайшими деталями, крошечными зарисовками, самодостаточными картинками одного большого коллажа, как в моих любимых «Записных книжках»…  В каком-то смысле по его рассказам можно изучать время — с поправкой на то, что для Довлатова, как известно, «бескорыстное вранье — это не ложь, это поэзия» [5]. Иными словами, как говорила Алиса, «некоторые слова не те», но эпоха в целом — вполне узнаваема. Чего стоит хотя бы «Компромисс Пятый»: журналиста отправляют писать материал о 400-тысячном младенце Таллина, но он, по словам редактора, должен быть «публикабельным» – и отметается сначала сын ни в чём не повинного эфиопа-марксиста («Вы пьяны? — резко спросил Туронок» [6]), а затем сын еврея, пусть даже из «партийной» семьи («А то, что Штейн — еврей. А каждого еврея надо согласовывать. Ты фантастически наивен, Серж» [7]). Этот мир — совсем как у Кафки: ты играешь в игру, не зная в точности её правил. Или же зная — но пытаясь не подчиняться им.

Россия — единственная в мире страна, где литератору платят за объем написанного. Не за количество проданных экземпляров. И тем более — не за качество. А за объем. В этом тайная, бессознательная причина нашего катастрофического российского многословья.
Допустим, автор хочет вычеркнуть какую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает:
«Ненормальный! Это же пять рублей! Кило говядины на рынке...!» [8]

Во многих текстах Довлатова изначально заложен тот «Компромисс», на который он готов был пойти. И об этом он говорит так просто и обыденно, что нам ничего не остаётся, кроме как в ответ признаться в том же... Вспомним ситуацию, наверное, знакомую многим из нас — когда выдаёшь желаемое за действительное: «Мне стало противно, и я ушел. Вернее, остался» [9]. По сути, эпоха Довлатова продолжается: «конформизм» сейчас — слово не модное, но оттого его присутствие в жизни не становится меньше. 

— Дуэль — это не современно. В наше время принято…
— Что принято в наше время?
— Надо спросить у Владика. В наше время принято, когда один человек сотворил другому подлость, противники встречаются вновь: «Ну как дела, старик? — Ничего. А у тебя как? — И у меня все в порядке. — Ну я тебя поздравляю. Привет!». Эпоха мирного сосуществования. Вот так.
Из фильма «Июльский дождь» [10].

Но Довлатов не обличает, а признаётся сам, порой, конечно, в довольно забавной форме: «Как благородно эволюционировало вранье за последние двести лет! <...> Когда-то человек гордился своими рысаками, а теперь… вельветовыми шлепанцами из Польши. <…> Даже интеллигентные люди врут, что у них приличная зарплата. Я сам всегда рублей двадцать прибавляю, хотя действительно неплохо зарабатываю… Ладно…» [11]. И это настраивает на откровенный, интимный разговор — с Довлатовым говоришь как со старым другом, ему можешь рассказать многое, даже то, в чём и себе-то не хочешь признаться…

«После прочтения произведений Довлатова, создается теплое ощущение, что ты просидел всю ночь до рассвета со старым другом на кухне и он рассказывал тебе истории. Советую всем любителей историй и тем кому не хватает таких посиделок».
Лучший отзыв на странице Сергея Довлатова на Литрес [12]. 

«Довлатов — не герой в прямом значении этого слова. Он такой же, как мы», — сказал Лев Лурье на церемонии открытии памятника Глаше в сквере на Загородном. За это мы и любим Довлатова.

Материал подготовила Татьяна Кочнева.

 

Примечания

[1] — Довлатов С. Наши // Собрание сочинений в пяти томах. Т. 2: Компромисс. Заповедник. Наши. СПб.: Азбука, 2021. С. 335—336.

[2] — Довлатов С. Заповедник // Собрание сочинений в пяти томах. Т. 2: Компромисс. Заповедник. Наши. СПб.: Азбука, 2021. С. 224.

[3] — Там же. С. 261.

[4] — Довлатов С. Наши. С. 340.

[5] — Довлатов С. Компромисс // Собрание сочинений в пяти томах. Т. 2: Компромисс. Заповедник. Наши. СПб.: Азбука, 2021. С. 18.

[6] — Там же. С. 39.

[7] — Там же. С. 41.

[8] — Довлатов С.  Соло на IBM //  Т. 5: Записные книжки. Филологическая проза. СПб.: Азбука, 2021. С. 72.

[9] — Довлатов С. Компромисс. С. 168.

[10] — Июльский дождь. Реж. Марлен Хуциев. Мосфильм, 1966. 58 минута.

[11] — Довлатов С. Компромисс. C. 18.

[12] — Лучший отзыв на странице Сергея Довлатова на Литрес, орфография и пунктуация источника сохранена. https://www.litres.ru/otzyv/980691/