Как антропологи исследуют невидимые практики рыболовного промысла
Ловля ценных пород рыб связана со множеством рисков для рыбаков. Поэтому незаконный рыболовный промысел — очень трудное поле для исследований. Масса деталей может быть невидима и недоступна для анализа. Антрополог Лидия Рахманова, специалист по Сибири и Арктике, задалась вопросом, каким образом рыбаки обходятся с потенциальными неудачами и рисками в своей рыболовной практике. Для ответа на него она применила метод включенного наблюдения — непосредственного участия в рыбалке и бесед с местными жителями в одной из деревень на берегу Оби. Что показало исследование — в материале.
Статья по результатам исследования опубликована в сборнике издательства Routledge под названием The Siberian World. Подробнее о реальности полевых исследований и буднях антрополога можно прочитать в телеграм-канале Лидии Рахмановой.
В поисках неудачи
Для охотников и рыбаков важным элементом промысла является удача. Существуют различные ритуалы и практики, в зависимости от ландшафта, религиозных представлений, этнических и культурных особенностей, направленные на привлечение удачи. Часто они становятся предметом исследования учёных-этнографов.
Антрополог Лидия Рахманова задалась несколько другим вопросом — какая логика действует в отношении предотвращения неудач в ситуации ловли ценных пород рыб. «Крайне важно показать, насколько стремление к успеху отличается от стремления устранить неудачи, или выжить, несмотря на них», — пишет она в своей статье. Поэтому этнографический материал, на котором основан анализ, раскрывает скрытые практики рыбаков, направленные не на привлечение удачи и успеха в рыбной ловле, а на предотвращение возможных неудач, поломок и несчастий.
Тема скрытых промысловых практик появилась в процессе полевых экспедиций, нацеленных на исследование организации практик лова в среднем течении Оби. То, что лежало на поверхности, было сразу описано в этнографической плоскости — например, виды рыболовства, рыболовное оборудование и т.п. «Но оказалось, что выяснив как, почему и какими методами осуществляется рыбная ловля, мы не можем раскрыть и трети информации», — пишет исследовательница.
Остальные знания остаются скрытыми — как в ходе лейтмотивных интервью, так и задушевных бесед — «не под запись». Причины этого, по мнению исследовательницы, могут быть, в том числе, в непонимании собеседниками того, что на самом деле интересует антропологов и нежелании рассказывать об историях своих неудач.
Внутри семьи рыбаков
Чтобы получить ответы на свои исследовательские вопросы, Лидия Рахманова решила погрузиться непосредственно в быт рыбаков. «Моя методология исследования заключалась в том, чтобы пожить месяц-два в семье рыбака на постоянной основе, помочь его жене со всеми домашними делами, чтобы наконец получить разрешение пойти на ночную рыбалку с хозяином дома», — рассказывает исследовательница в своей статье. Помимо этого Лидия интервьюировала многих местных рыбаков в окрестных деревнях, чей заработок основан исключительно на ловле дорогих и редких видов речной рыбы.
Полевые исследования проходили в деревнях, расположенных на правом и левом берегу среднего течения Оби. «Самый яркий материал, побудивший меня задуматься о закономерностях неудач и провалов на рыбалке, особенно при незаконных действиях, был собран в 2017 году. Но в следующие годы — в зимние и летние сезоны — я возвращалась в сезонно изолированные отдалённые деревни, чтобы снова поучаствовать в рыбалке и набрать больше материала о неудачах и способах предотвращения рисков», — рассказывает Лидия.
Отдельный вопрос — как исследовать неудачи. Они не могут быть специально созданы в ходе полевых экспедиций. Но, как и планировалось, в процессе длительного пребывания в одной из деревень и проживания в семье рыбака Лидия Рахманова всё-таки получила возможность наблюдать за чередой неудачных для рыбаков ситуаций.
Исследовательница отмечает, что включенное наблюдение предполагало не только участие в самой рыбалке, но и помощь в ликвидации последствий «промысловой неудачи». «Успешное распутывание отрезанных и повреждённых крючками кусков донного самолова в доме хозяина позволило мне завоевать большее доверие со стороны моих информантов, чего я, возможно, не добилась бы, если бы промысловая экспедиция прошла хорошо», — комментирует антрополог.
Объяснения злоключений
В ходе включенного наблюдения — ночной рыбалки — Лидия Рахманова смогла увидеть, как рыбаки в моменте реагируют на неудачи и объясняют их. «Рыбак что-то пробормотал себе под нос. Он выглядел очень недовольным, вытаскивая со дна реки пухлый узел, полный крючков. Я слышала лишь отрывки из того, что он говорил: “Я же вам говорил... как можно... вздор! женщина на корабле — быть беде... я ей сказал!”».
«Женщина на борту» в тот вечер на самом деле была не единственным «объяснением» провалов, которые следовали один за другим. «Как выяснилось позже, вся ситуация той ночью сложилась из многочисленных пластов неудач, поломок, аварий. Они накладывались друг на друга одновременно и практически в одном месте, создавая уникальные условия для участия в наблюдении», — рассказывает Лидия Рахманова.
Отдельный эпизод статьи посвящен вечернему ожиданию полной темноты, когда можно выйти на реку. Исследовательница описывает эту ситуацию как момент, в котором присутствует очень много эмоционального напряжения. Рыбаки из близлежащих деревень собирались возле одного из домов. Два человека сообщили, что у них украли лодочный мотор, который хранился на складе рядом с домом. По предположению пострадавших, кража случилась, потому что мотор был недостаточно спрятан. Но в тот вечер, как выяснилось, произошла целая серия краж моторов — не только со стоящих на берегу лодок, но и спрятанных в малоизвестных тайниках. И разговор с обсуждения того, где небезопасно прятать вещи сместился к тому, что совместно созданные тайники уже таковыми не являются.
В этот же вечер многие рыбаки обнаружили, что установленные на дне реки (у каждого в своей точке) рыболовные снасти — разрезаны на части. «В этом обвинялись горожане, которые пользовались другими сетями, другими лодками и снаряжением, и в основном ловили рыбу ради развлечения», — пишет исследовательница.
Антрополог отмечает, что хозяин дома, где она жила, заметно волновался в ожидании момента, когда можно будет пойти проверить свое «имущество». Оно находилось во «второй избушке», не принадлежащей рыбаку, но к которой он имел доступ в случае шторма, других чрезвычайных ситуаций, а также при необходимости поменять рыболовные принадлежности — весла, шпагаты, крючки и т.д.
Трудная рыбалка
При проверке заякоренных снастей/донных самоловов обнаружилось, что один из тросов на дне «заилен» и завален корягами. Его вес увеличился, поэтому не удалось поднять снасть — шпагат лопнул и вместе с крюком (кошкой) — специальным приспособлением для захвата веревки самолова — остался на дне реки, рассказывает Лидия Рахманова.
Проверка продолжалась с помощью запасного — менее удобного — крюка. Ещё один став оказался разрезан пополам. «Из-за сильного течения и веса рыбы, застрявшей на крючках, концы 150-метровой веревки внизу закрутились в два узла. Их едва можно было поднять, а распутать можно было только на суше, дома».
При проверке последнего самолова произошла критическая ситуация — трос кошки намотался на винт мотора. Исследовательница отмечает, что рыбак заметно нервничал — он привык всё делать один и самостоятельно распоряжаться пространством лодки. «Было ясно, что мое присутствие вызывало дополнительный стресс. Собрав в руке всю длину троса, вытаскивая кошку из воды, он опрометчиво провел её через корму, а не через нос. Лодку качнуло, её нос поднялся над водой, и мы чуть не опрокинулись», — рассказывает антрополог. Чтобы сбалансировать вес рыбака и свой собственный ей пришлось доползти до винта двигателя и перерезать веревку, удерживающую крюк внизу. В результате хозяин лодки остался без второго — запасного — инструмента.
Процесс проверки тралов в тот вечер пришлось завершить по нескольким причинам, пишет Лидия Рахманова. С одной стороны, двумя днями ранее были проверочные рейды, и никто даже не осмеливался ночью выйти на реку. С другой — городские рыбаки или иные посторонние люди могли снова разрезать донный самолов.
«Рыбак долго думал, посмотрел на меня и взял курс на противоположный берег, вверх по течению. Мы долго плыли в темноте и остановились в устье небольшой речки. Рыбак оставил меня в пришвартованной лодке, выскочил на берег и исчез. Минут двадцать я слышала шелест травы и его тихие ругательства, потом он появился из зарослей с огромной заржавевшей кошкой в руках», — рассказывает исследовательница. Хозяину лодки пришлось достать запасной инструмент из давнего тайника. Он не использовался много лет и был организован на случай крайнего несчастья.
Пространство риска
Череда неудач в практике рыбака обернулась в итоге большим исследовательским успехом, отмечает Лидия Рахманова. В своей статье она пытается феноменологически детально рассмотреть всё, что связано с предотвращением рыбацких неудач. «Как работает “антропология” неудач и несчастий? Выявляют ли неудачи лишь особенности скрытых и неформальных/незаконных практик, или же они способны дать неожиданный взгляд на вполне обычные, безнаказанные действия и явления, которые по своей структуре кажутся настолько простыми, что не требуют исследования?», — задаётся вопросом автор.
Один из выводов, к которому она приходит, связан с пространственными структурами рисков. Здесь происходит попытка всмотреться в существующий ландшафт — насколько его физико-географические условия совпадают со «структурой и геометрией зон риска и неудач».
«Таинственный пейзаж рыбаков формируется не взглядом, а делом. Он работает именно потому, что невидим и ломается, когда попадает в “поле зрения”», — пишет антрополог. Раскрытие системы тайников проявляет «тип пейзажа, который невидим и который вложен в видимый ландшафт».
Тайник невидим в двух смыслах. Во-первых, его не могут обнаружить те, кто не посвящены в тайну. Во-вторых, это невидимый объект, потому что он не находится в настоящем. На особенности темпоральности, связанной с предотвращением неудач, Лидия Рахманова обращает особое внимание. «Тайник находится в прошлом, будучи связан с предусмотрительным действием его создателя, и в то же время он является элементом потенциального (будущего) ландшафта».
Таким образом раскрывается «сложная темпоральность рыболовства». «Эти практики не погружены в линейное или циклическое время», — пишет автор, поясняя, что мышление рыбака направлено на будущее, а задача его физических практик и действий — это работа «с прошлым его будущего».
Скрытые грани тайного рыболовства
В ходе своего исследования и анализа Лидия Рахманова также пришла к выводу, что большая часть рыбацких «инвестиций» в промысел связана не с процессом самого лова рыбы (приёмами, технологиями и т.д.), а с пополнением, содержанием и поддержкой скрытых элементов лова. «О “скрытом” я размышляла только в контексте легального и нелегального рыболовства. Но оказалось, что контроль за добычей ценных видов рыб — лишь одна из опасностей в этой системе среди многочисленных рисков и угроз, имеющих источник в структуре ландшафта, взаимоотношениях внутри сообщества и за его пределами», — отмечает антрополог.
Она поясняет, что в случае возникновения каких-либо столкновений, споров или конфликтов между рыбаками — например, кражи лодочного мотора, самой рыбы, частей донных тралов — участники не могут обратиться в полицию, районный суд и т.д. Опубличивание подобных инцидентов повлечет за собой привлечение внимания со стороны местных властей и контролирующих органов к нелегальному рыболовству. В связи с этим рыбаки должны сами минимизировать подобные риски — препятствовать совершению правонарушений со стороны конкурентов, а если они случились — найти альтернативу и, например, заменить украденный или сломанный инструмент.
Сценарии рыбацких рисков, как считает исследовательница, подобны устройству матрёшки — «противодействия одной угрозе автоматически создают почву для второй и третьей». И во всём этом ценность непрерывного рыболовного процесса оказывается в приоритете по сравнению с активностью самого рыбака, его физическими возможностями и здоровьем.
Лидия Рахманова для сравнения обращается к практике охотников, готовящихся к ловле дичи. «Как правило, в центре внимания — ритуальные действия, молитвы, заклинания, телесные практики, направленные, с одной стороны, на защиту тела и духа охотника, то есть на его “укрепление” и на установление диалога с добычей, которая должна быть достаточно податливой. Основное внимание здесь уделяется телам человека и животных», — пишет автор.
А в случае сбора предметов, создания тайников необходимо укреплять, защищать и стабилизировать сам процесс лова рыбы. «Из “тела рыбалки” могут выпадать “суставы” и другие органы: крюк, помогающий найти снасть на дне, рвущаяся верёвка, лодка, которая грозит опрокинуться».
Исследовательница заостряет внимание на эпизоде, когда шпагат от крюка зацепил винт лодочного мотора. «Думая по привычке о том, как самому спасти ситуацию и освободить застрявшую и прикованную ко дну лодку, рыбак сказал мне: “Сейчас мы прыгнем и перережем в воде веревку!”. Не думая о своем теле, здоровье, рисках утонуть или пораниться от множества собранных возле лодки крючков, рыбак думал о непрерывности процесса вылова и пополнения “непослушных частей” или потерянных инструментов», — рассказывает антрополог.
Вместо того, чтобы прыгать в воду, она предложила рыбаку использовать разницу в весе теле для балансировки лодки, что позволило подползти к корме и перерезать трос. «Проблема решилась без травм. Но если бы потребовалась срочная медицинская помощь, бинты, пластыри и жгуты, чтобы остановить кровотечение, их бы в лодке не нашлось, в отличие от запасного крюка», — комментирует исследовательница.
В целом она приходит к выводу, что промысел ценных пород рыб, не связан с удачей в сознании рыбаков. «Скорее успех в точных решениях, найденных в ответ на все проблемы и несчастья, с которыми можно столкнуться, и, конечно же, в непрерывности самого процесса, являющегося центральным в системе предотвращения неудач», — заключает Лидия Рахманова.
Рахманова Лидия Яковлевна
Департамент истории: Старший преподаватель