Что влияет на счастье людей и почему хюгге — это миф? Рассказывает Эдуард Понарин

Зачем социологи изучают счастье и субъективное благополучие? А что нас делает счастливыми, по мнению ученых? Поговорили с социологом и ординарным профессором НИУ ВШЭ Эдуардом Понариным о том, как социологи изучают общество, измеряя счастье, как социальное равенство влияет на уровень удовлетворенности жизнью и как стать счастливее.

Фото из личного архива Эдуарда Понарина

— Эдуард Дмитриевич, вы — психолог по первому образованию. Расскажите, как психологи и социологи объясняют понятие «счастье»? Есть ли разница?

— Само понятие «счастье» у психологов и социологов ничем не различается, но измеряют его по-разному. Психологи работают с небольшими выборками людей и чаще проводят эксперименты. Для них важнее тщательно измерить все аспекты счастья, поэтому они задают очень много вопросов по одной теме, а сам опросник у них небольшой. Такая социология, которой занимаюсь я, ориентирована на массовые опросы с огромными анкетами, в которых задают вопросы на очень разные темы. Поэтому количество вопросов на одну тему не может быть большим. В анкете World Values Survey всего два вопроса о счастье. Первый вопрос —  «Насколько вы счастливы?». Респонденту нужно выбрать один вариант из четырех: от «очень счастлив» до «очень несчастлив». Второй — «Насколько вы удовлетворены своей жизнью в целом по 10-балльной шкале». По ответам на эти вопросы мы строим индекс субъективного благополучия, который показывает, насколько люди довольны своей жизнью. 

— Порой социологи сталкиваются с проблемой, что люди не всегда искренни в опросах. Бывало ли, что люди необъективно оценивали свой уровень счастья?

— Да, такая возможность есть. Иногда люди преувеличивают свой уровень счастья, а иногда, наоборот, преуменьшают. Внутри каждой страны эта проблема компенсируется большими числами, ведь в опросах участвует больше тысячи человек. Но возможна и систематическая ошибка: она зависит от культуры и обычаев в том или ином обществе — где-то, например, хвастаться не принято, а где-то наоборот. Но всегда можно обращать внимание на временную динамику и сопрягать ее с изменениями экономических или демографических показателей — например, уровнем самоубийств. Когда людям в России было очень плохо — скажем, в 90-е годы — счастье было на очень низком уровне, по сравнению с предыдущими и последующими годами. И уровень самоубийств был очень высок. Поэтому в целом наш метод работает. 

— Зачем социологам знать уровень счастья и субъективного благополучия людей?

— На этот вопрос можно ответить с двух точек зрения. Первая: счастье — очень сильный мотиватор, который определяет поведение людей. Экономисты обычно считают, что каждый человек хочет максимизировать свое материальное благополучие. Отсюда стремление людей больше работать, двигаться по карьерной лестнице. Конечно, в среднем богатые люди счастливее, чем бедные, но есть и другие вещи, которые помогают людям чувствовать себя хорошо. Например, кого-то счастливым делает интересная, хотя и менее оплачиваемая работа.

Поэтому измерять счастье и то, как люди к нему движутся, — значит лучше понимать поведение людей.

Вторая причина изучать счастье — возможность понять, куда движется общество и чего можно ожидать. Вместе с материальной обеспеченностью населения меняется и представление о счастье в обществе. В очень бедных странах людям для счастья нужно то, чего им не хватает, то есть материальное благополучие и безопасность. Есть же известная пирамида Маслоу: сначала должны быть обеспечены базовые потребности, а потом те, что на порядок выше. В то же время в развитых обществах с низким уровнем неравенства — таких, как раньше социалистические страны, а сейчас скандинавские, материальное благополучие может отходить на второй план. Люди больше задумываются об общении с семьей, близкими людьми, охотнее доверяют друг другу. 

— Можно ли сказать, что социальное равенство влияет на наш уровень счастья больше, чем материальное благополучие?

— Оба фактора важны. Человеку свойственно много думать о том, на какой ступени социальной иерархии он находится. В большинстве обществ скошенное распределение дохода — большинство людей зарабатывает примерно одинаково, не очень много. Но при этом есть какая-то небольшая прослойка богатых людей, которая оттягивает средний доход на себя. Получается, что большинство людей в стране зарабатывает меньше, чем средний доход: это один из маркеров социального неравенства. Вот представим: у вас миллионная зарплата, но вращаетесь вы в кругах миллиардеров. Вроде вы хорошо живете, ни в чем не нуждаетесь, но постоянно чувствуете себя плохо — потому что сравнение с уровнем жизни других людей оказывается не в вашу пользу. И наоборот, если вы работаете в ночлежке, то вы сравниваете свое положение с несчастными бездомными и чувствуете себя гораздо лучше. 

Есть интересные примеры из недавней истории. За последние сорок лет в Китае случился впечатляющий экономический рост — страна вырвалась из отстающих в передовые. Уровень жизни вырос во много раз, но при этом коэффициент субъективного благополучия, исключая последние десять лет, падал. Это связано с резким ростом неравенства. Из-за этого у людей появилась ностальгия по временам Мао Цзэдуна, когда материальное благополучие было не таким высоким, зато уровень жизни был у всех примерно одинаковый. 

— Какие социальные группы счастливее остальных? Как стать счастливее, если не брать в расчет материальную составляющую?

— Нужно оговориться: если все совсем плохо с материальной составляющей, то быть счастливым трудно. И все-таки, как я уже говорил, есть и нематериальные факторы счастья, например религия. Если в небезопасной обстановке человек чувствует, что высшие силы на его стороне и они ему помогут, то появляется ощущение безопасности. Еще один фактор — идеология и национальная гордость: мы не очень богатые, зато душевные и вообще самые лучшие, самые сильные и так далее. 

На частном уровне помогают занятия спортом и собственным здоровьем — это тоже дает ощущение безопасности, да и, как говорили древние, в здоровом теле здоровый дух. Поскольку человек существо социальное, важно общаться с близкими людьми — в одиночестве жить сложнее. Даже не очень богатые люди чувствуют себя счастливее, когда помогают нуждающимся, в сравнении с которыми их положение гораздо лучше. Поэтому благотворительность — это тоже один из способов чувствовать себя хорошо.  

— Насколько люди подвержены изменению своих ценностей в течение жизни? Легко ли человеку пересмотреть свои взгляды?

— Основное представление о добре и зле закладывается в детстве и ранней юности — лет до 25. После этого возраста человек стабилен в своем отношении к миру и ценностных ориентациях. Конечно, иногда случаются какие-то события, когда мировоззрение меняется чрезвычайно быстро. Был такой социолог Питирим Сорокин — наш соотечественник, окончивший Санкт-Петербургский университет. В 1922 году его выслали за границу вместе с другими учеными на знаменитом пароходе от набережной Лейтенанта Шмидта. Он основал первую кафедру социологии в Гарвардском университете и оставил много интересных работ, касающихся насилия, голода и того, как меняется поведение людей в таких ситуациях. Он описывал, как рафинированные петербургские джентльмены после двух недель голода и бандитизма были готовы съесть живьем другого человека. Но это, конечно, катастрофические события. А в отсутствие таких катастроф ценностные ориентации людей остаются более-менее стабильными, хотя и не железобетонными. 

— За последние лет пять в книжных магазинах появилось много литературы о хюгге — скандинавском методе счастья. А что на самом деле делает скандинавов счастливыми?

— Скандинавские страны действительно по многим опросам благополучия занимают лидирующее место. Одна из основных причин — это как раз социальное равенство в сочетании с материальной обеспеченностью. Очень богатые люди есть, но они не кичатся своим достатком — это не принято. А до самого недавнего времени в скандинавских странах была мощная система социальной поддержки — люди чувствовали себя не только обеспеченными, но и защищенными. Правда, сейчас в условиях кризиса эта система социальной поддержки начинает сворачиваться.

Слово «хюгге» можно перевести как «уют». Конечно, в Скандинавии приятный стиль жизни — люди никуда не торопятся, много времени проводят с семьей, мало думают о материальной составляющей. Если вы там поживете, то наверняка переймете эти привычки. Но мне кажется, что наше увлечение хюгге идеализирует жизнь в этих обществах, игнорируя основные причины высокого уровня счастья скандинавов — их я упомянул выше. 

Вспомним Америку 1950-х годов. В то время экономика страны была одной из самых развитых во всем мире и в моду как раз начали входить джинсы. У всех почему-то появилась ассоциация, что джинсы — это такой атрибут американского стиля жизни. Носишь такую одежду — значит, ты тоже успешный и счастливый. Хотя джинсы изначально были рабочей одеждой. А Государственный департамент США рассылал циркуляры сотрудникам посольств, где запрещал им и их семьям носить джинсы, чтобы не позорить страну. И счастливыми американцев делала именно развитая экономика, а не джинсы. Так и хюгге — не главная причина счастья в Скандинавии.  

— Расскажите, пожалуйста, о проекте World Values Survey. В чем его основная миссия?

— Это сравнительный проект, его начал американский социолог Рональд Инглхарт в 1981 году. Он также основал у нас в кампусе Лабораторию сравнительных социальных исследований имени Рональда Франклина Инглхарта, в которой я работаю. До этого Инглхарт принимал участие в других сравнительных проектах — таких, как «Евробарометр» и «Европейское исследование ценностей». Он считал, что нужно выводить исследование за пределы западного мира — так появился проект World Values Survey, в ходе которого каждые пять лет проводятся опросы по очень широкому кругу тем во всем мире. В 2017 году в проекте приняли участие больше 80 стран, но за все время проекта хотя бы однажды в нем приняли участие уже больше ста стран. Благодаря такому масштабу исследование пользуется большим интересом у ученых. Данные последней седьмой волны опросов были процитированы в научных работах уже более тысячи раз.

— Как менялась карта культурных ценностей с 1980-х? Какое место заняла Россия?

— Наша страна пережила катастрофу — вместе с распадом СССР распалась и система мировоззрения. Утратилось доверие и к государственным институтам. Например, в 90-е годы люди нечасто обращались в милицию, потому что не особо верили, что им там помогут, а не добавят новых проблем. Рухнула система социальной поддержки: позакрывались предприятия, людям пришлось все силы тратить на выживание. 

Разруха 90-х годов заставила Россию и близкие ей страны двигаться в направлении, противоположном общемировой тенденции: страна стала более материалистической и менее секулярной. На первый план вышли ценности выживания: материальное благополучие и безопасность. Но это и понятно — люди пережили шок. 

— Как в исследовании интерпретируются данные для внутренне неоднородных стран? Даже в России ценности как будто от региона к региону отличаются. 

— Как бы ни было удивительно, Россия в плане ценностей достаточно однородная страна. Конечно, можно выделить регионы, которые сильно отличаются, но их в масштабе страны не так много: Дагестан, Чеченская республика, Ингушетия, Тыва. В остальной России отношение к жизни у всех людей примерно одинаковое. Различия можно найти между мегаполисами и небольшими городами, разными поколениями. Ценности образованных и более обеспеченных людей, как правило, тоже отличаются. И все-таки исторический опыт у всех примерно одинаковый: Великая Отечественная война, 90-е годы. Медийное пространство у жителей России тоже общее: телевизор, российский сегмент интернета. 

— Расскажите, а что для вас — счастье?

— На мой взгляд, в России всех людей в целом делает счастливыми примерно одно и то же — семья и работа. На третьем месте друзья. Люди ищут удовлетворения в простых вещах, и я не исключение — меня счастливым делает семья, дети, у меня уже и внуки есть. С работой мне тоже повезло, потому что у меня творческая и интересная профессия, которая приносит мне неплохую зарплату. Так что мне кажется, что в том, чего хочется от жизни, я не сильно отличаюсь от среднего россиянина.