«Городские легенды»: физик Игорь Шендерович о любимых местах в Петербурге
Петербург бывает очень разным — парадным, загадочным и даже смешным. Одна история в нем наслаивается на другую, главное — подметить детали. В этот раз мы изучим Петербург с Игорем Шендеровичем, академическим руководителем бакалаврской программы «Физика». На каком доме в Коломне искать тоскливого льва, что общего у Михаила Зощенко и музея Суворова и чем знамениты арки на Малой Охте — в интервью.
Место, которое вдохновило на исследование
Это целый район — примерно от Чернышевской до угла Фонтанки и Невского проспекта. Здесь оказалось все: моя школа, Лаборатория математических проблем физики ПОМИ РАН и магазин старой технической книги.
Школьные годы я провел на Кирочной улице — там находится физико-математический лицей № 239. Там же у меня проявился интерес к физике — меня вдохновил мой учитель, Виктор Максимович Терехов. Он был чутким преподавателем. Никогда ни на кого не давил, понимал, что физика интересна не всем — даже в математической школе. Но зато часами беседовал с теми, кто проявлял хотя бы минимальный интерес к физике.
Уже студентом я частенько бывал на углу Литейного проспекта и улицы Жуковского, в магазине старой технической книги. Там за какие-то копейки продавались хорошие книжки по математике и физике. Место было такое, старорежимное. Внутри стояли большие стеллажи, ковыряться в них можно было часами. Самое забавное начиналось, если какая-то книга нравилась. Нужно было подойти к продавцу, тот выписывал чек. Дальше ты шел с этим чеком на кассу, платил, а потом возвращался обратно к продавцу — за книжкой. Для советского магазина — обычное дело!
Дипломом и исследованиями я занимался в лаборатории при математическом институте имени Стеклова. Это как раз напротив Аничкова дворца. Там я и познакомился с Людвигом Фаддеевым, известным математическим физиком. Говорили о нем много и почтительно. Он был очень активным! Глядя на Фаддеева, я подумал, что хотел бы заниматься наукой. Если не с ним, то хотя бы с кем-то из его учеников. Так и произошло. А сам Фаддеев потом стал рецензентом моей дипломной работы.
Любимый дом в Петербурге
У меня есть любимый художник-график, Евгений Ухналев, который довольно много рисовал Петербург. На одной из его картин изображена заросшая арка со львом, ведущая в темную подворотню. Этот лев мне сразу запомнился: уж больно нетривиальную эмоцию выражала его морда. Он был какой-то плаксивый…
Я долго пытался найти этот дом, а как-то — совершенно случайно — проехал мимо на велосипеде. Он находится на набережной Пряжки, неподалеку от Адмиралтейских верфей. Картина Ухналева передавала атмосферу тех мест довольно точно. Все та же темная подворотня, арка, за которой не видно двора, и смурной лев, приковывающий взгляд. Уже потом, в его мемуарах, я прочел, что и картина началась со льва. Художник зарисовал его углем на пачке «Шипки».
Место, о котором хочется рассказывать всем и каждому
Неподалеку от Таврического сада находится музей Александра Суворова. Впечатлений о нем я уже толком не помню, последний раз приходил туда еще ребенком. Судьба у музея не самая простая: в 20-е годы XX века большевики продали значительную часть коллекции, которая там хранилась. Он как коробка конфет, только опустевшая.
На стенах этого музея два больших мозаичных панно — «Переход Суворова через Альпы» и «Отъезд Суворова в поход». Второе изображает зимнюю деревню, избы и толпу крестьян, а на переднем плане торчит елочка. Выглядит она убого, если не сказать сильнее. Откуда эта елочка там взялась — решительно непонятно. Но у этой истории есть разгадка.
Дело в том, что это панно выложил художник-мозаичист Михаил Зощенко. Фамилия тут не случайна — это отец знаменитого советского писателя. И он разрешил своему маленькому сыну Мише выложить елочку на этом огромном панно для музея Суворова. Этот эпизод здорово показывает, как город может быть проводником, связывать между собой разные времена, виды искусства и поколения. Когда эти слои склеиваются между собой, их невозможно игнорировать, и они часто подкидывают идеи для творчества.
Что до истории с елочкой, то подробнее о ней можно прочесть в автобиографической повести Зощенко «Перед восходом солнца». Она удивительна и контекстом, и драматической судьбой. В 1943 году вышло всего несколько глав, потом книгу запретили, а самого Зощенко затравили.
Место, которое хочется держать в секрете
Этого места уже просто не существует! Я бы сохранил в тайне Новую Голландию — ту, которая была до реконструкции. Место совершенно магическое и притягательное. Идеальный треугольник, если взглянуть сверху по карте. Само здание Новой Голландии — очень старое, построенное еще в XVIII веке. Оно помнит о Петербурге больше, чем многие другие. Да, есть Петропавловская крепость, но оттуда этот дух растащили туристы, а Новая Голландия живет в моей памяти — пустынная.
До пожара на Новой Голландии располагались склады Балтийского флота, остров был закрыт. Но ведь если в какое-то место так просто не попасть, оно всегда притягивает, верно? Зимой, когда канал покрылся льдом, я прошел к арке Валлен-Деламота и полез наверх. Внутри было очень так себе — где-то провалилась крыша, прогнили балки, зато с вершины открылся роскошный вид на Мариинский театр и Крюков канал. Конечно, хорошо, что Новую Голландию отреставрировали, нашли ей новое предназначение. Но мне хотелось бы оставить что-то от того места — чтобы его тайна была только для меня.
Место с любимой историей
Наверное, район Малой Охты, где я живу. Застраивать его начали относительно недавно — в 30-е годы, а продолжили уже после Второй мировой войны. Взялся за это архитектор Григорий Симонов, другие его конструктивистские дома расположились вокруг Тракторной улицы на Нарвской. Эти дома — что на Малой Охте, что на Нарвской — выделяются своими арками. Они потрясающе рифмуются с картинами Малевича. Головы «Крестьян» по контуру один в один совпадают с этими арками. Вряд ли это простое сходство, наверняка Симонов вдохновлялся работами Малевича.
Эти дома с арками на Малой Охте по-своему парадоксальны — потому что на них есть и террасы средиземноморского вида. Совсем как у римских или греческих домов. Зачем они там нужны — хороший вопрос. Район холодный, с Невы все время дует. Девять месяцев в году эти террасы заливает дождем и засыпает снегом. В такую погоду на них уж точно не позагораешь. А потом я понял: это общее место для советской архитектуры 30-х годов. Тогда была идея, что человеку подвластно все, даже природа. И если построить дом с южной террасой, то климат к этому прислушается. Но архитекторов почему-то не услышали…
Арки на Малой Охте засветились в стихотворении Бродского. «Парадиз мастерских и аркадия фабрик», — писал он об этом районе. Поэт приходил сюда к девушке, которая жила в общежитии Гидромета — это как раз почти по соседству с моим домом. А сейчас на улице Стахановцев есть памятник, посвященный Бродскому, с такими строчками: «Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок».
Любимое место в Ленобласти
Север Ленобласти — нечто уникальное, очень мощное. Но эту силу не так просто почувствовать. Однажды я провел неделю на берегу замерзающей Ладоги — буквально в сотне метров от озера. Был сильный ветер, и Ладога постоянно гудела, как двигатель самолета. А как-то утром я проснулся и понял, что шум прекратился. Вышел на берег и увидел волны, застывшие в движении. Вот там мне и удалось поймать эту мощь, которую наверняка чувствовали все моряки, пересекавшие Ладогу с запада на восток.
От Ладоги можно придумать довольно длинный маршрут. Для начала — отправиться на безлюдный берег озера. Потом проехать через Карельский перешеек, посмотреть на разрушенные фундаменты финских домов, которые остались там со времен Советско-финской войны. Мне тяжело на это смотреть, потому что я чувствую за этим многовековой труд финских крестьян, сдернутых с обжитого места. А если ехать дальше, с востока на запад, — начнется Комарово. Особенное место для культурно-научного Петербурга. В верхней части поселка жили композиторы, поэты, художники и писатели, а в нижней находились дачи состоявшихся ученых. За пару дней осмотреть это все вполне реально.
За что вы ненавидите Петербург
За то, что «он невелик и со всех сторон окружен Ленинградом», как писал публицист Самуил Лурье. Для меня это верно и в прямом смысле, и в переносном.
Если присмотреться к городу, его исторический центр окружен серым индустриальным поясом. Большинство зданий, к нему относящихся, превратились в бараки или автосервисы и давно не используются по своему прямому назначению. В итоге люди, которые живут за пределами центра, практически полностью оторваны от него. Минимум час они тратят на то, чтобы пересечь этот пояс с утра по дороге на работу, а потом — чтобы выбраться обратно. А это уйма времени!
Петербург поглощен промзоной, но явно пытается из нее вынырнуть. Безжизненные пространства превращаются во что-то полезное. Такова судьба Новой Голландии, «Севкабель Порта» и газгольдеров на Обводном канале. Город явно меняется, но не всегда так, как хотелось бы. И уж точно не так быстро.
В переносном смысле выбраться из Ленинграда тоже легче, чем кажется. Любой человек, который захочет соприкоснуться с Петербургом, сделает это без особых затруднений. Все-таки Петербург — настолько мощный источник своей самости, что преодолеет и переживет Ленинград. Да и мы сами тут только на время, а город останется.
За что вы любите Петербург
За то, что он такой многогранный. Парадность здесь соседствует с полной разрухой, иногда даже в пределах одной улицы. На открыточный город Петербург тоже не похож, но это и к лучшему — мне было бы тяжело в таком жить.
Петербург сочетает в себе огромное количество характеров и районов, каждый из которых хорош по-своему. Для любого настроения в городе найдется место. Если хочется московской сутолоки, идешь на Невский проспект — кстати, поэтому я почти никогда там не бываю. Если хочется алкоголического романтизма, направляешься в дальнюю Коломну, а если артистического — то в ближнюю. За модерновым шиком, конечно, нужно идти на Петроградку. Ну а если понадобилось побыть на другой планете — это на Васильевский остров. Я однажды почувствовал себя в другом городе, когда оказался там. Шел по Среднему проспекту и вдруг увидел за стеклом витрины какие-то ботинки. К ним прилагалась реклама, написанная от руки: «Самые низкие цены на острове». То есть категориями «дальше острова» там люди просто не мыслят. Остального не существует, они реально на острове живут!
Блиц: Иосиф Бродский или Лев Лосев
Конечно, Лосев — нечто среднее между профессором и поэтом. После отъезда в Америку он преподавал русскую литературу в Дартмутском колледже, написал труды о «Слове о полку Игореве» и многом другом. Словом, абсолютно кабинетный человек — и тут вдруг стихи.
Про Бродского я, разумеется, узнал раньше, еще школьником, но потом про него стали много говорить. То, что поначалу казалось привлекательным, померкло. Бродский очень неровный: хороших стихов у него много, но хватает и плохих. У него скорее надрывная интонация — причем как в стихах, так и в голосе, это слышно по записям. Бродский — из тех, кто может выйти на трибуну. А Лосев держит слегка отстраненную интонацию спокойного профессора, хотя пишет о вещах очень неспокойных.
У Лосева много иронии, он не стесняется играть с читателями. Взять, например, стихотворение «Натюрморт петербургской школы». При публикации в журнале его поместили в рамку. Предваряют стихотворение такие строки: «Характерная особенность натюрмортов петербургской школы состоит в том, что они остаются неоконченными». Стихотворение это тоже не окончено, немножко брошено. И у Лосева все так. Что-то нужно расшифровать, о чем-то нужно догадаться. Это похоже на лекцию хорошего преподавателя. Всегда остаются какие-то штуки, над которыми студент должен немного подумать сам.
Еще у Лосева в стихах описана дилемма, которую я никак не могу для себя решить: как для меня называется наш город. Я родился в Ленинграде и живу в Петербурге, но насколько он напоминает Петербург или Ленинград — это вопрос. Лосев нашел ответ в стихотворении «Без названия» — возможно, поэтому он мне так дорог. Разгадка кроется в таких строчках:
Как называется страна?
Дались вам эти имена!
Я из страны, товарищ,
где нет дорог, ведущих в Рим,
где в небе дым нерастворим
и где снежок нетающ.
Шендерович Игорь Евгеньевич
Департамент физики: Доцент