«Я сделал ставку на окно в Европу»
Сергей Кадочников возглавляет петербургский кампус Вышки с 2013 года. За это время кампус достиг впечатляющих успехов, по многим показателям став лидирующим. По случаю юбилея (9 января ему исполнилось 55 лет) Сергей Кадочников рассказал «Вышке для своих» о своем детстве на Урале, учебе в Германии и о своих самых амбициозных проектах в Екатеринбурге и Санкт-Петербурге.
«Просыпался и обнаруживал за дверью тонны снеди»
Я родился на Урале. Деревня моя стоит в очень красивом месте. Пахнет лесом, высокий берег реки, лесные озера. И очень, очень интересные люди...
Там живут потомки ссыльных: царских времен, раскулаченных, гулаговских. Приезжали туда люди и по собственной воле — в поисках лучшей жизни, плодовитых земель. Во время столыпинских реформ туда ехали из центральной России целыми деревнями. По соседству с моей деревней была как бы перенесенная белорусская деревня Герасимовка: в ней жил пионер-герой (или не герой уже, не знаю) Павлик Морозов, были деревни, построенные людьми из разных мест Поволжья. Мои предки по отцу приехали из Вятской губернии.
В результате там собрался такой пестрый лоскутный ковер или плавильный котел из очень разных культур, людей. Комбинация разных культур сама по себе создавала дополнительный эффект бурления. Нет устоявшейся структуры, заданной иерархии, место под солнцем каждого создается не историей, а самим индивидуумом. Плюс у этих людей было общее свойство — они все на генетическом уровне стремились к переменам, были живые, не затхлые.
Это была такая по-своему очень честная среда. Моя семья сильно этой среде принадлежала.
Однажды мы предприняли попытку оттуда уехать — старшая сестра вышла замуж на Кубань, и мы поехали за ней. Отец мой на Урале был главным агрономом совхоза, а потом председателем колхоза, и переехав на Кубань, он тоже попытался начать работать, как сейчас говорят, в топ-менеджменте в сельском хозяйстве. Но он не смог там жить. На Кубани была полурыночная-полусоветская, и очень такая плутовская модель жизни: у всех частное хозяйство, все немножко подворовывали, все торговали, все давали и брали взятки.
Отец взятки не брал — так люди ночью привозили какие-то ящики к нам во двор, чтобы насильно втянуть его в эту жизнь. Он просыпался и обнаруживал, что дверь подпирают тонны снеди, пытался найти концы — кто это привез, но оказывалось, что это круговая порука, в ней буквально все замешаны.
Мы там прожили полтора года и вернулись. Я, впрочем, и Кубань полюбил, она тоже стала моей частью. Вот эта жизнь, в которой если ты приехал — то все село побросало свои дела и пришло в дом, чтобы сидеть с тобой и разговаривать. Езжу туда каждый год к сестре, и на Урал езжу, не могу без этого.
«Так я стал городским»
Нас было четверо — у меня старший брат и две сестры — но почему-то родители решили, что я один из всех должен стать городским. Просто чтобы у кого-то одного был путь не как у других. В связи с этим еще в детсадовском возрасте меня отправили в город, в Первоуральск. Я жил в интернате, на выходных — у тетки. По выходным тетка устраивала мне городскую жизнь, ходила со мной в книжный магазин, гуляла, ходила на лыжах. Первоуральск был центром фигурного катания, и мы ходили на выступления местных и неместных знаменитостей. В деревне ведь этого ничего нет: никто не ходит на лыжах, чтобы развеяться, на лыжах идут по делу. И время под то, чтобы «дышать воздухом», в деревне тоже не выделяют. Так я стал городским.
После нашей отлучки на Кубань мы уже жили все вместе с родителями, в поселке городского типа под Первоуральском. Градообразующим предприятием в этом поселке был завод, который был эвакуирован туда во время войны из Ленинграда. Перевезен он был вместе с рабочими, которые на нем работали, и очень много ленинградцев в поселке так и осталось. Ленинградцами были и учителя моей школы. Из общения с этими замечательными людьми стали появляться первые ниточки, связывающие меня с городом, в котором я сейчас живу, в моей голове тогда появился такой хрустальный образ.
Но после школы я все же рвался в Москву. Несмотря на свою золотую медаль, в МГУ на политэкономию я не поступил — получил двойку за сочинение. Я вернулся в Первоуральск, и поскольку до того занимался лыжным спортом, решил, что свяжу свою жизнь со спортом: буду работать на заводе, тренироваться в команде, потом пойду в сельскохозяйственный институт в Свердловске, потому что там тоже хорошая команда. Но моя учительница истории как-то пришла к моей маме за молоком (а мама, хотя была секретарем парторганизации совхоза, доила корову и вообще вела вот это деревенское хозяйство) — и рассказала, что в Уральском государственном университете открывается отделение политической экономии. И так я оказался в Екатеринбурге.
«Неужели я могу быть на них похож?»
Люди, когда первый раз приезжают в Екатеринбург — откуда угодно, из Москвы или Нью-Йорка — первым делом отмечают, что в нем есть такая «столичность», что город как бы имеет в себе вызов на что-то большее, нежели его реальный статус. В нем тоже эта взрывная сила Урала, которую я с детства ощущал, плюс вот этот шик, архитектура, в первую очередь, эпохи конструктивизма. Я бывал там в детстве, любил город, но совершенно был ошеломлен, когда пришел первый раз в УрГУ. Я оказался в классическом здании с невероятными люстрами, с колоннами. А какие лица были у людей в приемной комиссии! Они были настолько не из моей жизни, что я думал только: «боже мой, неужели я могу быть похож на них». У меня было два дня на подготовку, я все сдал на пятерки, поступил, и у меня началась новая жизнь.
Я жил в общаге, соседями моими по этажу почему-то были физики. Помню, что все они были из дальних мест, всегда голодные, я часто ездил к родителям, и что бы ни привозил от них — гуся, утку, все сметалось мгновенно. Я работал дворником, строил в стройотрядах, учился, занимался спортом, тогда в армию забирали из вузов — и я тоже отслужил два года. Из армии вернулся в 1986-м, уже началась перестройка — стали появляться новые формы студенческой активности, и мы участвовали в форматировании учебных планов. Я вошел в первый состав ученого совета, куда пригласили студентов. В процессе понял, что никакой другой карьеры, кроме академической, для себя не вижу. И хотя этот выбор был, как тогда представлялось, связан с отсутствием благосостояния — мне было все равно.
«Я впервые столкнулся с экономической наукой»
В 1992 году я получил грант на стажировку и уехал учиться в Германию. Недавно пала Берлинская стена и в рамках договоренностей между Гельмутом Колем и Михаилом Горбачевым в разные немецкие университеты ехало учиться довольно много молодых преподавателей из России. Я попал в город Констанц на юге Германии — это известный курорт, и там очень хороший университет, созданный в 60-х гг. на волне европейской студенческой активности. Университет располагался в новом комплексе здании, за которые был обладателем каких-то престижных архитектурных премий, на окраине города, в зеленой зоне. Там было очень комфортно, но мне до всего этого не было дела, потому что я впервые, по сути, столкнулся с экономической наукой и мне было очень сложно. У меня было советское еще образование, я не слышал ни про макроэкономику, ни про эконометрику, у нас не было микроэкономики, не было базовых знаний, которые сейчас получают в школе. Я поступил в магистратуру, и в период обучения побывал на стажировке в серьезной аудиторской компании. Там убедился еще раз, что бизнес — это не мое, я хотел преподавать теорию, хотел быстрее, окрыленный новыми знаниями, вернуться в свой университет.
По возвращении я, правда, еще какое-то время поработал в частном университете. Я даже имел отношение к его созданию, и стал его проректором к началу 2000-х. Этот вуз хорошо развивался, со временем стал вторым по размеру частным вузом Екатеринбурга.
Но все это время я преподавал и делал научную карьеру в государственном университете, а в 2003 году меня пригласили туда на должность декана экономического факультета.
«И все удивлялись, как нам удавалось получать таких звезд»
Этот проект стал первым по-настоящему серьезным и любимым моим детищем. И в процессе этой работы я начал сотрудничать с Вышкой. Для моего факультета Вышка была, конечно, самым главным, желанным партнером с точки зрения качества экспертов, дискуссий и т.д. Но признаюсь, что подспудной идеей этого сотрудничества было также и то, чтобы по возможности не допустить, чтобы Вышка создала в Екатеринбурге свой филиал. Потому что это был бы очень сильный конкурент, я предпочитал сделать его партнером.
Сотрудничал я через конкретных людей. С Андреем Яковлевым мы очень близко были знакомы, начали серию апрельских конференций, и мне удавалось притаскивать на Урал московских звезд и зарубежных, и Ярослав Кузьминов несколько раз приезжал — и все удивлялись, как нам удавалось получать таких звезд. А ведь часто бывает так, что люди в Москве не могут собраться в правильном кругу, нет времени, нет формата, а там мы собирали этих людей, и они проводили несколько дней, им очень нравилось. В 2008 году мы создали программу двух дипломов с Вышкой. Среди российских вузов это был первый случай, это казалось невероятным. Один из совместных проектов с Вышкой и РЭШ — национальная премия по прикладной экономике, и это тоже был такой связующий сюжет для сообщества. И мы были довольно заметные, хотя и оставались очень небольшим по размеру факультетом. У нас был год, когда уже начались рейтинги ЕГЭ, и у нас было второе место в стране по ЕГЭ по качеству студентов.
Я страшно гордился своим факультетом. Наверное, если бы не объединение вузов, я бы его не покинул по доброй воле. Но началось объединение университетов. Статус федерального университета был дан большому уральскому вузу — Политеху, и он уже присоединял к себе другие вузы. В каком-то смысле жертвой стал классический университет. Ректор Виктор Кокшаров сразу пригласил меня на руководство Высшей школой экономики и менеджмента, это был самый крупный институт в УрФУ — более 5 тыс. студентов, и единственный институт, который объединил факультеты двух университетов. Потому что другие институты, которые создавались, они объединяли либо прежние факультеты Политеха, либо прежние факультеты классического университета, это были попытки сохранить культуру материнских университетов. Но у меня идти этой дорогой не было шансов, потому что экономика и менеджмент были и там, и там, и было бы странно иметь две конкурирующие структуры в одном дисциплинарном поле в одном университете. И я занялся объединением, а у меня факультет был в пять раз меньше того факультета, который объединялся под моим началом. Это было непросто, там было очевидное поле для конфликтов, и, честно говоря, еще несколько лет нужно было заниматься конфликтами, а не развитием. Это можно было делать, но это было, наверное, не самое интересное, чем хотелось бы заниматься. Меня уже не первый раз звали в Вышку, и получив очередное предложение, я подумал, что надо соглашаться.
«Это я чувствую как часть себя»
Семь с половиной лет назад я переехал в Петербург. К этому времени город был уже мне знаком, меня уже многое с ним связывало — здесь я защищал докторскую, много научных контактов здесь было. Главным в переезде была работа: проект, которым мне предстояло заняться.
Это была супер-интересная задача для меня. Очень сложная, и интересная очень. Понимаете, питерский кампус на тот момент имел весьма посредственные показатели: раза в четыре, а местами и больше — по всем показателям он отставал от московского. Это был очень небольшой кампус Вышки, по численности студентов как один среднего размера факультет московского кампуса, и с очень ограниченным перечнем дисциплинарных областей. По качеству студентов московская Вышка тогда была на четвертом месте в стране (сейчас выше), а питерский кампус — на двадцать втором. Иностранцев в нем всего 25 человек было, из стран бывшего Советского Союза, конечно. То есть, это инородное тело было для Вышки, а иметь такое инородное тело в Санкт-Петербурге — это для университета огромный репутационный груз.
Ну и я, конечно, не ожидал, что все здесь окажется таким медленным, немножко даже… сонным. В соответствии с природным ландшафтом, болотистым. Первое время даже поверить не мог, за что ни возьмись, идея одна: «давайте попросим у Москвы денег». Все. Зачем, на что? Давайте придумаем, сделаем, сами заработаем! А в ответ только: «нет, что вы, у нас это невозможно, мы маленькие, мы не Москва, у нас все летает низко и медленно». В Екатеринбурге у меня высоко летает и быстро, а тут медленно — да я в жизни в это не поверю!
С московским руководством взаимодействие тоже было далеко не всегда простым. Помню, было одно совещание летом 2014 года, примерно через год после моего перехода в Питерскую Вышку. Я к тому времени уже накрутил немножко тут людей: посмотри, какая перспектива, посмотри, что мы можем сделать, вот тут мы можем и с Москвой померяться! Не надо мне рассказывать, что у нас невозможно, что мы маленькие — не маленькие мы! Большие!» Что-то преодолевал, как-то мотивировал, иногда рассказывал красивые сказки, и уже потихоньку люди думали: «неужели можно?»
И вот приезжают коллеги из Москвы. Мы представляем стратегию. И нам говорят: «нет, это не так, то не так, нужно было согласовать, так нельзя». Я тогда резко довольно отвечал, что нет уж, давайте-ка мы будем себе высокие цели ставить, а то так и будет все идти ни шатко ни валко. А если не ставить высоких целей, то и не взлетишь, так и будешь ползать. И ругайте нас, когда мы планы не выполним, а не когда мы их только ставить начали.
А идея моя была в следующем. Не быть «младшей сестрой» московского кампуса, а стать естественной частью университета, чем весь университет будет гордиться. Но при этом мы ведь должны как-то снижать риски прямой конкуренции с Москвой, с другими кампусами. Как? Мы решили использовать опять же, исторические преимущества Санкт-Петербурга. Если это окно в Европу, окно в мир — значит, наша ставка должна быть на интернационализацию. И на междисциплинарность, в соответствии с духом времени. Ректор нас в этих идеях все время поддерживал.
Сейчас питерский кампус, конечно, другой. Мы выросли по всем показателям — численно более чем в три раза, по количеству факультетов, программ, главное — по их качеству. Например, сейчас у нас по рейтингу ЕГЭ лучшая в России программа по филологии. Мы впереди других подразделений университета по качеству публикаций экономистов в соответствии с рейтингом RePEc. И вот эта наша ставка на интернационализацию себя оправдала — больше четверти программ англоязычные, флагманские программы имеют престижные международные аккредитации, участвуем в международных образовательных консорциумах, программы двух дипломов — например, с Университетским колледжем Лондона, Свободным университетом Берлина или Университетом Помпеу Фабра в Барселоне.
То есть, главное сейчас для меня, что мы стали нормальной, органичной частью университета по основным характеристикам, по взглядам на жизнь. При этом со своим лицом. Вот то, что получилось — это я чувствую как часть себя, очень горжусь этим, что и говорить.
Кадочников Сергей Михайлович