«Бродский — это призыв к порядку»: доцент Питерской Вышки рассказал о творчестве поэта
Иосиф Бродский был признан классиком русской литературы еще при жизни. 24 мая ему исполнилось бы 85 лет. В нашем интервью специалист по творчеству Бродского, кандидат филологических наук, доцент департамента филологии НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург, старший научный сотрудник Школы филологических наук, поэт и критик Антон Азаренков рассказывает, в чем заключается популярность поэта и как студенты Питерской Вышки исследуют его творчество сегодня.
Как вы познакомились с творчеством Иосифа Бродского?
Бродского я прочел преступно поздно — в 18 лет, уже учась на филфаке. Я скачал какой-то его сборник и начал читать подряд, с подростковых вещей. Позже сам Бродский ценил эти свои опыты крайне невысоко:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост…
Конечно, я был наслышан о Бродском и потому ожидал чего-то большего. Помню, не без тайной гордости подумал тогда, что сам пишу куда лучше. На этом первое знакомство с Бродским для меня закончилось. Несколько позже мой научник предложил для первой курсовой работы позднее стихотворение Бродского — «Моллюск» 1994 года. Я воспринял это без особого энтузиазма — я то уже знал, что Бродский переоценен. И тут это:
При расшифровке «вода»,
обнажив свою суть,
даст в профиль или в анфас
«бесконечность-о-да»;
то есть, что мир отнюдь
создан не ради нас.
Когда я впервые это прочел, почти ничего не понял. Огромный текст заворожил меня, и как-то осмыслить его стало делом чести. Я несколько недель вглядывался в это стихотворение, перечитывал его при каждом удобном случае. До сих пор помню то чувство почти мистического озарения, когда я сидел в кафе и в сотый раз вчитывался в какую-то строфу этого злосчастного «Моллюска». И вдруг слова стали как будто прозрачными — я «все понял» буквально в один момент. С тех пор, собственно, все и завертелось.
Почему Бродский так популярен?
Миф о поэте может жить отдельно от его стихов. Некоторые из тех, кто называет Бродского в числе своих любимых поэтов, мало что в нем понимают. Простите мне мой снобизм. Бродский — слишком большой поэт, никак не сводимый к своим хитам. Мне кажется, что условные «Рождественский романс», «Не выходи из комнаты» или что там еще принято цитировать — это одни из самых «не бродских» его стихов.
Дело в том, что есть поэты «с биографией», а есть без. Быть поэтом «с биографией» — тяжелое бремя, никогда бы не пожелал себе такой участи. Думаю, всем известна фраза Ахматовой по поводу суда над «тунеядцем Бродским»: «Какую биографию делают нашему рыжему!» Но не всем, наверное, известно, что это парафраз из Сельвинского: «В далеком углу сосредоточенно кого-то били. Я побледнел: оказалось, так надо — поэту Есенину делают биографию». В общем, биографию Бродскому в некотором смысле действительно «делали», но прежде всего поэт строил ее сам. Лет с 18 он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Так что посмертный миф о Бродском — это продолжение его личного мифа.
С другой стороны, причины популярности Бродского лежат в области поэтики и эстетики, если не сказать — политики. Стихи Бродского — это настоящая апология интеллекта и пресловутого «величия замысла». Современная культура очень тоскует по умной, уверенной и темпераментной речи. Несколько упрощая, можно сказать, что Бродский при жизни представлял собой своеобразную оппозицию постмодерну, а теперь — новейшему воукизму. Бродский — это такой призыв к порядку. Что бы ни говорил Бродский, он действительно верит в свои слова. Многих это подкупает.
В чем состоит новаторство поэта?
Бродский изобрел особый стиль, который совмещает в себе архаику и новаторство, интеллектуальный пафос и то, что сам поэт называл «нисходящей метафорой» — косноязычие, иронию, грубость. У Бродского, конечно, были источники — впрочем, довольно изысканные для его времени. Например, английское барокко, польский романтизм и американский модернизм. Гремучая смесь, если вдуматься. До него в русской поэзии никто так «по-западному» не писал. Надежда Яковлевна Мандельштам даже как-то назвала Бродского «америкашкой в русской поэзии» — причем еще до эмиграции поэта, в его ленинградский период.
Уже в эмиграции Бродский создал свой характерный тип стиха. По своей ритмике такой стих приближается к естественной речи, которая то и дело подрывается изнутри: все эти витиеватые инверсии, резкие переносы и, главное, рифмы — возникающие как бы из ниоткуда:
Восточный конец Империи погружается в ночь. Цикады
умолкают в траве газонов. Классические цитаты
на фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастно
чернеет, словно бутылка, забытая на столе.
Формально это очень близко подходит к тому, что сейчас принято называть речитативном, или рэп-поэзией. Думаю, не случайно хип-хоп культура так любит Бродского.
Это самое поверхностное, что можно сказать о «новаторстве» Бродского. Новаторство любого поэта состоит не в его стихах, а во всей его душе целиком. Бродский — совершенно новый человек в русской литературе, сумевший сказать то, что до него не говорили.
Какие исследования о Бродском вы проводили в НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург?
Бродским я много занимался еще до Вышки. Моя кандидатская была посвящена его «большим стихотворениям». Помните, эти стихи на 7-8 страниц… Бродский обожал их сочинять и делал это виртуозно. «Колыбельная Трескового мыса», начало которой я только что процитировал, — это, наверное, мое самое любимое у него стихотворение. Фактически, Бродский вновь научил современную поэзию эпосу.
Впоследствии я начал смотреть на Бродского как на своего рода «точку входа» в культуру. Бродского нельзя понять без соответствующих контекстов — от Древней Греции до ленинградского андеграунда 60-х. Как все, вероятно, слышали, Бродский самовольно бросил школу в 8 классе и больше никогда нигде не учился. Строго говоря, это не так — были и вечерние школы, и отдельные курсы в ЛГУ, которые он посещал вольнослушателем. Всю жизнь он в основном занимался самообразованием и прослыл одним из самых заметных интеллектуалов своего времени. Я думаю, изучая только одного Бродского, можно получить прекрасное филологическое образование и без всякого университета. Хотя я никому не пожелаю изучать только одного Бродского.
Сейчас я много занимаюсь так называемой неподцензурной поэзией 50-80-х гг. Это и предшественники Бродского, как, например, другой ленинградский поэт-миф — Роальд Мандельштам, не путать со знаменитым однофамильцем. И современники Бродского, как вечный его соперник — прекрасный поэт Леонид Аронзон. Но также и поэты следующего поколения, «поколения после Бродского», как их иногда называли, — Виктор Кривулин, Елена Шварц, Ольга Седакова и многие другие. Последние интересуют меня, пожалуй, больше всего.
Всем этим мы занимаемся со студентами. В Питерской Вышке вообще очень развита студенческая наука.
Расскажите об этом подробнее. Какие исследования проводят ваши студенты?
В НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург сложилось яркое студенческое научное общество. Я восхищен всем, что они делают, и по мере сил стараюсь в этом участвовать. Ребята выступают на международных конференциях и сами организуют студенческие конференции высочайшего уровня. Многие уже публикуют статьи, причем в очень хороших журналах.
Что касается лично меня, то я руковожу научной учебной группой, посвященной стиховедческим проблемам. О каждом из членов нашей НУГ я могу сказать много честных и хороших слов. Мария Шумилова — тонкий и самоотверженный стиховед, вот-вот у нее состоится защита магистерской диссертации. Нина Хуродзе с блеском защитилась в прошлом году, теперь преподает у нас. Данил Швед, который сейчас будет защищать диплом, — восходящая звезда «аронзоноведения». Это все питерские ребята, я так или иначе причастен к их исследованиям. Две другие участницы, Елизавета Степанова и Софья Саубанова, живут в Москве. Они ученицы Евгения Вячеславовича Казарцева, известного российского стиховеда и руководителя Школы филологических наук. Софья защищает диплом о применении методов дистрибутивной семантики к нашему материалу, к тому же она первоклассный программист. Елизавета пишет магистерскую о новокрестьянских поэтах, я уже несколько лет внимательно слежу за ее работой. Это будущее московской филологии.
Параллельно с нами в кампусе существует другая научно-учебная группа, исследующая неофициальную культуру Ленинграда. Ее руководитель — старший преподаватель департамента филологии Дмитрий Козлов, замечательный архивист, историк, филолог. Студенты собирают архив редкого самиздата, проводят регулярные встречи с ныне живущими поэтами того поколения, находят полузабытые сборники и все в таком духе. В общем, они по-настоящему горят своей работой. Уверен, скоро они выйдут на общегородской уровень и будут устраивать совместные проекты, например, с музеем «Гараж», который также активно собирает архив «второй культуры».
Можно сказать, что у нас постепенно складывается свой научный центр — и не один.
Петербург Бродского — из чего он состоит?
Мне трудно размышлять об этом, потому что, в отличие от Бродского, я не родился и не вырос в балтийских болотах. Для Бродского Ленинград — Петербург — это начальная точка его размышлений о поэзии. Серость воды, монотонность прямых линий, твердость гранита, имперская мощь — все это константы его поэзии. Впрочем, как бы Бродский ни любил Петербург, он сюда никогда не возвращался, даже на пике своей славы. Он говорил, что «на место любви не возвращаются».
Бродский довольно рано отходит от того, что принято называть «петербургским мифом»: столкновение стихии и цивилизации, болезнь, безумие, Гоголь, Достоевский, Белый… Его Петербург другой:
Есть города, в которые нет возврата.
Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То
есть, в них не проникнешь ни за какое злато.
Там всегда протекает река под шестью мостами.
Там есть места, где припадал устами
тоже к устам и пером к листам. И
там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;
там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,
на языке человека, который убыл.
Это он о Питере и Флоренции одновременно, то есть о себе и Данте. Не очень скромно, да? Я думаю, Бродский смотрел на Петербург, как и на себя, с точки зрения вечности.
И заключительный вопрос. Что вы можете порекомендовать почитать о Бродском?
Чтобы понять Бродского, лучше всего читать самого Бродского. Помимо стихов, я бы рекомендовал читать его эссеистику и многочисленные интервью. Студентам особенно советую записи его лекций — Бродский был прекрасным преподавателем, хотя американские студенты с непривычки страдали от его манеры разбирать стихи. Прочтите, например, его лекцию о стихотворении У.Х. Одена «1 сентября 1939 года» (1984); студенты записали ее на пленку и расшифровали, есть хороший русский перевод. И если вы ничего не поймете, как некогда я со своим «Моллюском», или вам захочется опровергать каждое слово Бродского, ловить его на неточностях и вкусовщине, то вы на правильном пути. Значит, вы его читаете по-настоящему — и вы будете вознаграждены.
Курс «Теория и история стиха» входит в бакалаврскую программу «Филология». В рамках занятий студенты знакомятся с генезисом различных стихотворных форм, основными методами их исследования, важнейшими теоретическими направлениями в стиховедении и поэтике, новыми направлениями в изучении структуры стиха и ее связи со смыслом произведения. Особый акцент курса сделан на современных компьютерных методах исследования стихотворной речи, ведется работа с корпусами текстов на разных языках.