«Прошлое дополняет палитру возможного в будущем»: Иван Бурмистров об исследовательских проектах
Магистрант программы «Глобальная и региональная история» Иван Бурмистров рассказывает, как за пять лет трансформировался его научный интерес к деятельности военно-морских офицеров. Почему не стоит лишать исторических акторов голоса? Кто и каким образом сумел сломать костную морскую бюрократию? Какие они — прародители игр по системе Dungeons&Dragons и причем здесь военно-морские офицеры Российской империи? Об этом и многом другом читайте в материале.
Я изучаю деятельность военно-морских офицеров российского Императорского флота XIX-XX веков уже пять лет. За это время мой исследовательский проект претерпел множество принципиальных метаморфоз: от попыток проиллюстрировать большие академические дебаты военно-морским материалом до принципиального отказа от «иллюстрирования» и «присяги» академическому объяснению в пользу актуальных для моих персонажей контекстов. Сложность этих метаморфоз состояла в том, что проблемные, то есть не связанные с описанием событий, гуманитарные исследования военных находятся в определенном, как выражался один из моих персонажей, «загоне», собранном из разного рода этических или идеологических предубеждений, нишевости тематики и ограниченной возможности взаимодействия с внутренней кухней специфической корпорации. Тем не менее что-то притягивает исследователей и читателей к романтизируемым сюжетам о морских волках. При этом притягательными оказываются и те, кто не всегда виден — морские бюрократы, писатели, преподаватели, кабинетные и лабораторные исследователи, о которых в последние годы стали писать намного больше как у нас, так и в зарубежной литературе.
В этом году я стал одним из победителей конкурса грантов Комитета по науке и высшей школе Правительства Санкт-Петербурга. К участию меня подтолкнули коллеги по Управлению научных исследований Питерской Вышки, за что я им особенно благодарен. Это было интересное испытание и отличная возможность переработать обширный материал моей бакалаврской дипломной работы в емкое высказывание, которое могло бы заинтересовать кого-то за пределами узкого круга друзей, научных руководителей и специалистов по теме. Я рассмотрел практически не исследованную деятельность сети, как я их называю, военно-морских «стратегистов» в Российской империи на рубеже XIX-XX веков. Под стратегистами я подразумеваю тех, кто в своей профессиональной деятельности, в языках описания мира и понимании своей роли в нем выходили на стратегический уровень взаимодействия и переплетения экономической, политической и социальной жизни разных сообществ в глобальной и региональной перспективе. Особенно меня интересовали процессы производства ими новой профессиональной и научной экспертизы, способной повлиять на практики имперского управления. Работа в рамках конкурса стала для меня большим методологическим вызовом, так как я воспользовался аналитическими наработками акторно-сетевой теории Бруно Латура на историческом материале, что происходит, мягко скажем, нечасто. На практике это проявлялось в применении принципа:
нельзя навязывать историческим акторам наши аналитические категории, мотивы и законы того, как работает наука, общество, политика или военно-морская сфера.
Нет смысла лишать исторических акторов голоса и их искренности в том, что они делали, даже если это может показаться пустым, неважным, неправильным или просто глупым с нашей позиции критического, зачастую очень вредного, несносного и авторитарного в своих аналитических вердиктах наблюдателя. Они бы, наверное, высказали не менее «приятные» и колкие оценки в ответ, но проверить мы этого, к счастью критического наблюдателя, не можем.
Напротив, исторические акторы сами хорошо справляются с тем, чтобы вести нас по контекстам, которые их увлекали, а главное — ничуть не хуже любого восхваляемого классического философа самостоятельно создают системы описания и существования себя в мире. Не нужно пытаться заключить в рамки какой-либо нормы чью-то искренно прожитую жизнь. Перефразирую моего старшего коллегу-наставника, Александра Михайловича Семенова:
История — другая страна, а мы в ней не завоеватели, а переводчики и, что намного важнее, дипломаты.
Важно отметить, что мое исследование лучше не воспринимать как апологетизм и восхваление всего «военно-морского» или «военного» как такового, хотя в нормализацию дискуссии об этих контекстах я пытаюсь внести свой посильный вклад. Честно говоря, в течение последних двух-трех лет меня все больше стали увлекать не военно-морские офицеры, а акты политического, научного или «личного», то есть направленного на конструирование самого себя, творчества исторических акторов, оказавшихся в самых разных исторических контекстах. Философ Юджин Такер хорошо показывает архитектуру этого интереса на примере своего понятия «ужас философии», когда выстраивающий себя и свою модель мира субъект сталкивается с мыслью, которая подрывает все то, что он кропотливо выстраивал до сих пор. Это зияющая темная пропасть, угрожающая гибелью и разложением; это парадокс, который взывает к выбору и принятию решения со стороны исторического актора: проигнорировать ли парадокс? отшатнувшись, уйти от пропасти прочь? или же творчески перекинуть через нее новый мост в неизведанное? Прослеживая многочисленные свидетельства деятельности моих исторических акторов, я начал замечать, что среди скучной технической и ведомственной рутины, я все больше обращаю внимание на те ситуации, где они решались на очень экстраординарные способы преодоления возникающих ограничений.
Одна из моих любимый историй: молодой лейтенант(ишко), великий князь Александр Михайлович, в 1896 году вынудил руководство флота обратить внимание на Дальний Восток, развернув кампанию по рассылке Морскому ведомству принципиально новых для этой среды аналитических записок, формировавших целенаправленную морскую политику империи на научных основаниях. Сыграв роль тарана по ломке косной морской бюрократии, он, тем не менее, поплатился за это и был уволен с флота. Однако уже очень скоро великий князь оказался в Министерстве финансов под сенью «всесильного» С.Ю. Витте, где активнейшим образом выступал со своей альтернативной и, условно, «национализирующей» программой развития российского торгового мореплавания. Хотя Витте и рисовал князя в своей излюбленной язвительной манере как придворного интригана, ситуация на деле оказалась намного интереснее, и скорее смахивала на борьбу способов аргументировать и создавать «правильное» знание об имперской экономике. Князь не столько пытался «ябедничать» императору на министра, сколько последовательно, с использованием творчески создаваемых и новых по духу аналитических и статистических материалов добивался возможности разрабатывать самостоятельную научную и экономическую экспертизу. Он делал это для обоснования своих экономических и даже политических радикальных проектов. Один из них — оформление нового легального статуса судостроительного и мореходного предпринимателя с подчеркнуто национальным русским окрасом. В конце концов, неугомонный князь смог вырвать из «экономической империи» Витте огромный кусок, о котором мы почти ничего не знаем — Главное управление торгового мореплавания и портов (1902–1905 гг.) — технократическое министерство на новых политических и научных началах. Об этом я планирую написать подробнее в отдельном исследовании.
Прокручивая у себя в голове многие этапы долгой работы, теперь я смотрю на все эти истории с позиции исследователя, который идет по сохранившимся следам творческих актов, претворяемых в жизнь довольно неожиданными персонажами. Вслед за Жилем Делёзом и Стивеном Шавиро я понимаю такое творчество как процесс актуализации до этого не существовавших артефактов, идентичностей, видов аргументации, знания или политических языков. В некотором смысле, я пытаюсь показать своим исследованием, как когда-то производилась — или же может производиться сейчас — новизна. Конечно же, я был бы рад, если такая работа сможет заразить кого-то этим творческим вирусом. Разумеется, в этом смысле не так уж и важно то, что мои персонажи оказались морскими офицерами. Мне просто повезло на первом курсе столкнуться с прекрасным наставником, Антоном Котенко, который вывел меня на экзотичный японский Императорский флот. На месте морских офицеров мог бы быть кто угодно — от упущенных в широкой академической и публичной дискуссии черносотенцев до «политического» weird-писателя Г.Ф. Лавкрафта. Тем не менее что-то удивительно необычное затягивает меня именно в военно-морскую среду прошлого, для которой подобные мотивы оказались совершенно не чужды. Скорее всего, этим «что-то» является тот самый вирус творчества, который взывает произвести свои собственные ответы здесь и сейчас. Прошлое не обязывает — оно дополняет палитру возможного в будущем.
Сейчас я работаю над магистерской диссертацией, посвященной «кухне» военно-морских тактических и стратегических игр на картах в стенах Николаевской морской академии и Артиллерийского офицерского класса в Кронштадте в 1890-1900-х годах. Думаю, кто-то так или иначе сталкивался с современным феноменом настольных ролевых игр вроде Dungeons & Dragons, известных по фильмам и сериалам. Да, стратегические и тактические, на уровне конкретного боя, игры на картах являются их прямыми предками, которые еще не покинули стен штабов и военных учебных заведений. Разыгрывание боевых действий отдельных кораблей, эскадр, отыгрыш взаимодействия различных командиров через боевые приказы и депеши, планирование боевых расписаний, защиты линий логистики и составления планов по разным операционным линиям — все это серьезные игры, как сказали бы напрасно и стыдливо некоторые исследователи. Если говорить об этом в контексте Российской империи, то для кого-то эта история про невыученные уроки, приведшие к поражению в войне с Японией, для других — абстрактно правильная и эффективная подготовка морских стратегистов. Однако я намечаю в этих неприглядных, на первый взгляд, сюжетах то, что созвучно одному из свежайших профессиональных определений военных игр — «политические технологии по производству реальности и людей». Мне кажется, у этих игроков в руках было то, чего зачастую не хватает в заколдованном большими историческими законами и убивающими инициативу правилами мире — свободы попробовать сыграть и сделать игру, а затем жизнь, науку, политику, под себя. В конце концов, мы все так или иначе делаем свои жизненные выборы.
Игры как лаборатории по выработке новых способов описывать мир, выявлять и, скорее, создавать, законы его функционирования; как площадки, доказывающие важность и работоспособность этих идей и законов за пределами задымленных кабинетов и исписанных контурных карт; как фабрики по производству новых штучных и непохожих друг на друга морских офицеров, готовых проявлять инициативу и брать на себя ответственность при принятии решений, включающих в себя все больше сфер имперской экономики, глобальной политики, естественных и политических наук и даже философии. Игра может раскрыться как полезный и конструируемый инструмент в руках творческих кабинетных и строевых моряков, готовых с аналитическим азартом обращаться не только к настоящему и прошлому Российской империи в глобализировавшемся мире, но также прогнозировать и творчески вкладываться в построение ее будущего. Самое прекрасное при этом то, что зачастую исследователю даже не нужно вчитывать эти смыслы в источники:
иногда стоит лишь дать историческим акторам самим рассказать, что их волнует и как они видят свои цели, ценности и смыслы, вкладываемые в ежедневные и скучные рутинные практики.
