Исследовательница Ольга Пинчук год проработала на кондитерской фабрике и написала книгу о рабочих. Что из этого вышло

Социальная исследовательница в НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург Ольга Пинчук изучает труд рабочих на промышленных предприятиях России. Чтобы написать свою книгу «Сбои и поломки», Ольга устроилась на кондитерскую фабрику в Подмосковье и проработала в цехе целый год. В 2023 году эта книга победила в конкурсе лучших русскоязычных научно-популярных работ сотрудников НИУ ВШЭ. Как связаны поломки и солидаризация рабочих, почему работу на заводе нельзя назвать монотонной и как туда устроиться без опыта — в интервью.

© iStock

— С чего начался ваш интерес к труду рабочих? 

— В 2016-2018 годах я работала в лаборатории методологии социальных исследований РАНХиГС. Вместе с моими тогдашними коллегами мы ездили в Башкирию, в небольшой шахтерский поселок Бурибай. Жили там какое-то время — проводили опросы и брали интервью. Нам хотелось выяснить, как работа в шахте влияет на быт горняков и их семей. Они часто работают в ночные смены, пропускают семейные вечера и вообще живут в другом ритме, который сложно помыслить офисному сотруднику. У нас было много «почему» и «как», именно они и давали ход исследованию. 

В процессе выяснилось, что в российской академии не так много работ по социологии о труде рабочих. Конечно, есть статистика и собирательные портреты рабочих, но реальной картины за этими обобщенными данными просто не разглядеть. 

Мне всегда было страшно интересно заниматься тем, что еще не изучено или изучено мало.

До поездки в Бурибай я никогда не сталкивалась с шахтерами, да и вообще с промышленными рабочими. Но именно тогда поняла, что метод включенного наблюдения может дать качественно новое знание. А мне всегда было страшно интересно заниматься тем, что еще не изучено или изучено мало. Труд и частная жизнь промышленных рабочих в российском контексте стали для меня тем самым малоизученным предметом.

— С помощью каких методов можно получить уникальное знание о труде рабочих, без обобщений и упрощений? 

— Классические для социолога методы вроде опросов или иногда даже качественных интервью не позволяют по-настоящему погрузиться в те же неформальные практики на рабочем месте. Отвечая на вопросы, информанты могут даже и не отдавать себе отчет в том, что какая-то практика существует. Они делают то же самое изо дня в день, и это их нормальность. 

Мое исследование — это этнография труда или этнография рабочего места. Погружаясь в среду, исследователь наблюдает повседневность, ежедневно описывает ее в полевых дневниках, пытается понять, а затем объяснить, как все устроено. Он подмечает необычное и тут же формулирует новые гипотезы о том, что изучает. Многое из того, с чем этнограф сталкивается в поле, неочевидно взору со стороны. 

Для этнографического исследования характерны большая длительность полевой работы, в среднем около 8-12 месяцев, а также погружение исследователей в контекст. Они, можно сказать, становятся частью той группы, которую изучают. Основной метод в этнографии — включенное наблюдение, которое нередко связывают с именем британского антрополога Бронислава Малиновского. На протяжении четырех лет в начале XX века он жил на островах Папуа — Новая Гвинея, где наблюдал за коренными жителями, изучал их язык, уклад и культурные нормы.

Сама по себе этнография труда не ограничивается только изучением рабочих практик, она помогает понять культуру, организацию труда, взаимоотношения на рабочем месте — весь набор практик и отношений как формальных, так и неформальных. По этому поводу я часто вспоминаю книгу Джейсона Диттон «Преступник на неполный рабочий день. Этнография мошенничества и воровства». Она рассказывает историю сотрудников сети британских пекарен середины 70-х годов, которые систематически воровали из кассы и обсчитывали клиентов. Можно быстро заключить, что работники ведут себя неэтично, и даже преступно, следуя своим порокам. Но первые суждения бывают ошибочными. Диттон выяснил, что сама система труда на предприятии была устроена так, что рабочие не ощущали своей автономии и не понимали, как формируется их заработная плата. Чтобы хоть как-то влиять на уровень заработка, рабочие прибегали к мелким кражам, которые со временем стали нормой для этой организации.

— Какой вопрос подтолкнул вас начать свое исследование? 

— До старта мы с коллегами прямо-таки мало знали о труде фабричных рабочих, поэтому решили не ограничивать себя вопросами строго. Формулировали их широко, чтобы объять много разных аспектов: что собой представляет труд современных рабочих, как завод влияет на их частную жизнь, как организация влияет на труд? 

Когда я работала над книгой, пару лет спустя после окончания полевой работы, мой анализ сузился до формальных и неформальных практик вокруг труда, а также связанных с ними креативности и солидарности рабочих в цехе. Все это формируется вокруг сбоев и поломок производственного оборудования.

— Если говорить простыми словами, как сбои и поломки влияют на труд?

— Инфраструктура имеет ключевое значение как в производственном цехе, так и в офисе. Когда на рабочем месте человек сталкивается с оборудованием, которое должно работать, но не работает, это напрямую влияет на его действия. Путь человека на работе меняется и усложняется. Вместо того чтобы выполнить задачу и перейти к следующей, работник тратит время и силы на дополнительные действия, без которых двинуться дальше попросту нельзя. 

Эти дополнительные действия обычно связаны с креативностью — человеку приходится решать проблемы, не имея под рукой регламентов или описанных процедур, все зависит от личных качеств и навыков. В своем исследовании я привожу целый ряд примеров такой креативности. Например, подложить бумажку под линию подачи, чтобы последняя двигалась ровнее. Может показаться, что это очень просто, но чтобы это сработало, необходимо засунуть сверток определенного размера в конкретное место. Это эксперименты — вы пробуете снова и снова и в итоге находите самый удачный вариант. 

Проблема в том, что у таких изобретений нет постоянного эффекта — в следующий раз вам опять надо проводить эксперименты, потому что изношенное оборудование каждый раз ломается по-разному.  

— Что из себя представляет фабрика, где вы трудились весь год?

— Эта фабрика находится в Московской области. Этот район никогда не был промышленным, там были только колхозы и совхозы, такая сельскохозяйственная местность. Поля, которые сейчас заставлены производствами легкой и пищевой промышленности, раньше были картофельными.

На момент исследования большинство предприятий там были иностранными, в том числе и кондитерская фабрика, на которой работала я. Топ-менеджмент состоял из экспатов — людей, приехавших по работе в Россию на год-два. Часто они не говорили по-русски, ну или разве что самую малость. В офисе повсюду была слышна иностранная речь. 

Фабрика не очень большая — на первом этаже производство, а на втором — офис. Контраст между этажами был осязаемым. Офисная часть выглядела стильно и продумано с удобными опенспейсами и местами для отдыха. В то время как в цехе всюду стояло устаревшее оборудование. Его привезли лет десять назад из-за границы, после списания на заводе того же концерна — там оно свой регламент уже отработало. По началу состояние не было таким уж ужасным, оборудование работало неплохо. Поломки начались позже, из-за некорректного использования — на кондитерской фабрике стали увеличивать скорость производства, пренебрегать техобслуживанием. 

— Тут-то мы и подходим к заголовку вашей работы «Сбои и поломки»?

— Да, чтобы поддерживать изношенное оборудование на ходу, нужно проявлять гений изобретательности. Чем и занимались мы с коллегами по цеху. 

На практике фабричное оборудование часто использовалось не так, как было прописано в инструкциях и регламентах. Судя по ним, производство можно было считать абсолютно автоматизированным, функция оператора там сводилась к контролю за работой машины. То есть по бумажкам оператор должен нажимать кнопку и следить, чтобы оборудование работало исправно. Все. На практике ситуация была диаметрально противоположной. 

Работа в таких условиях трансформировала труд операторов в цехе — мы изо дня в день пытались совладать с износом машин. 

Расскажу одну забавную историю — она хорошо иллюстрирует ход вещей на фабрике. В трех шагах от позиции, где я работала, находился кулер с водой. Но отойти и попить воды не могли ни я, ни мои коллеги. Отойдешь на минуту, и машина встанет. Возможности отлучиться и оставить ее без присмотра попросту не было. Именно отсюда и берут начало множественные практики взаимодействия в коллективе. Солидарность и взаимопомощь были необходимы, чтобы удовлетворять базовые потребности на работе: обедать, пить, ходить в туалет. Работа в таких условиях трансформировала труд операторов в цехе — мы изо дня в день пытались совладать с износом машин. 

— Получается, что работа в цехе — не такой уж монотонный труд? 

— Верно. Если попытаться составить собирательный образ моих бывших коллег в цехе, то основной характеристикой я бы выбрала креативность. Нам всем приходилось работать с оборудованием, которое без нас не работало. Когда речь заходит о труде рабочих на промышленных предприятиях, люди, далекие от этого, нередко представляют его монотонным и однообразным. На деле труд, безусловно, очень разный. Креативность — составляющая почти любого производственного труда. Мы с коллегами решали целый комплекс задач, находя нестандартные решения. 

— Как вам удалось устроиться на фабрику? Кажется, для этого нужен определенный опыт и понимание процессов производства. 

— До фабрики я никогда не работала руками. Более того, у меня никогда даже графика на работе не было, не считая студенческих подработок. Весь мой опыт был связан с академией, где нередко твоя задача — самостоятельно организовывать свое время. 

Процесс поиска работы и трудоустройства занял чуть больше месяца. Я проходила собеседования на предприятиях в окрестностях Москвы. Первые из них были, скорее, пробными — мне было важно понять, как меня воспринимает работодатель. Я не придумывала себе никакую легенду, чтобы казаться той, кем не являюсь. Мне важно было говорить, как есть: о высшем образовании, о волонтерском опыте на ферме в США и о знании английского. Все это сейчас может казаться странным и контринтуитивным, но я стремилась быть честной в сложившихся условиях.

На этапе собеседований я столкнулась с проблемой: когда есть высшее образование и опыт работы в творческо-интеллектуальной среде, на завод попасть сложно. Для сотрудников отдела кадров важно нанять человека, который пришел не просто попробовать, а стабилен в своих стремлениях. Они всячески стараются избежать текучести кадров. 

На фабрику я устроилась на общих условиях. Никто на входе не знал, что у меня есть какие-то исследовательские цели. Решающим фактором в пользу моей кандидатуры, как мне кажется, было то, что начальница производства видела в  образовании, скорее, преимущество, чем угрозу. Как я поняла, она считала, что очень важно саморазвиваться, получать новые знания. Ей понравилось, что человек с высшим образованием хочет работать в цехе. 

В последствии мое образование даже сыграло на руку обеим сторонам: рабочим и менеджменту. Я была своего рода медиатором между своими коллегами по цеху и менеджерами, в случаях когда мы сообщали о каких-то неполадках. 

— Рассказали ли вы своим коллегам по цеху, что проводите исследование? 

— Начиналось все как скрытое включенное наблюдение, что в профессиональном сообществе считается неоднозначным подходом. С точки зрения исследовательской  этики, исследователю не следует делать что-то скрытно. Здесь нужно помнить, что исследование было коллективным — в команду проекта входили мои коллеги по лаборатории методологии социальных исследований. Они были гораздо опытнее меня и помогали выстраивать процесс. 

У нас не было задачи скрывать тот факт, что я исследовательница. Отсюда и не было стремления продолжать скрытое наблюдение. Сложным и непонятным как раз был момент входа — мы не понимали, сможем ли открыто начать исследование на фабрике. 

Примерно через месяц работы стало очевидно, что я буду продолжать работать на фабрике, хотя изначально мы этого не планировали. Я начала сближаться с коллегами по цеху. С одной девушкой я сдружилась, мы стали даже проводить вместе свободное время. Мне было морально тяжело ощущать себя в двойственной позиции — люди воспринимают тебя как коллегу, а ты там что-то записываешь в дневник наблюдений и рассказываешь о происходящем коллегам по лаборатории. В какой-то момент мне стало не комфортно делиться информацией с коллегами по лаборатории. И они предложили два варианта: уволиться и выйти из поля или раскрыться. 

Раскрыть себя ни стого ни с сего было сложно. Я делала это поэтапно. Сначала рассказала своей приятельнице, она восприняла это с интересом и даже вызвалась мне помогать. Общение с ней помогло посмотреть на фабрику не только в глубину, но и в ширину. Постепенно я рассказала и коллегам по бригаде. Не скажу, что после этого все стали воспринимать меня как исследовательницу. Для коллег я все равно в первую очередь оставалась коллегой, которая также выполняет свою работу. 

Исследователи — ведь те же люди. Действуя с позиции инсайдера, они переживают те же эмоции и опыт, что и информанты. В этой работе важно уметь дистанцироваться.

— Кем вы себя больше ощущали на фабрике: исследовательницей или рабочей? 

— Когда исследователь глубоко погружается в поле и принимает на себя какую-то роль, всегда есть риск, что дистанция между двумя ролями сильно сузится. Баланс удержать сложно. Переключение ролей требует дополнительных ресурсов и навыков. Исследователи — ведь те же люди. Действуя с позиции инсайдера, они переживают те же эмоции и опыт, что и информанты. В этой работе важно уметь дистанцироваться. Осмысливая и записывая свой опыт, не выливать эмоции, а реконструировать реальность, с которой столкнулись. Ведение полевого дневника и общение с коллегами по лаборатории помогали не потерять себя в роли исследовательницы.

Я считаю, это нормально, периодически ощущать себя больше рабочим, нежели исследователем. Я прошла через такие этапы, их можно было легко отслеживать по языку — в какие-то моменты менялся мой способ коммуникации. Например, я могла раздражаться на то, как отстраненно мои коллеги по лаборатории рассуждали о том, что я им рассказывала. Я по-настоящему ощущала себя рабочей. Это часть моего жизненного опыта.

Подробнее о книге «Сбои и поломки»

Другие интересные этнографические исследования

• Одним из первых исследований с длительным включенным наблюдением была работа социолога Чикагской школы Нельса Андерсона “The Hobo: The Sociology of the Homeless Man”. Его исследование было посвящено изучению бродяг в пригородах Чикаго.  Андерсон и сам был из семьи бродячих рабочих — в этом смысле ему было проще войти в поле и стать инсайдером. 
• Классической пример этнографии труда и рабочего места — книга “Manufacturing Consent: Changes in the Labor Process Under Monopoly Capitalism” Майкла Буровой. Он работал на одном из промышленных предприятий близ Чикаго и исследовал, почему рабочие перерабатывают и отдают работе все силы.