«Будто бы я веду их за руку, а они шагают за мной»
Выпускница программы «Филология» Питерской Вышки Елизавета Гайдукова работает учителем в Аничковом лицее. Героиня преподает русский язык и литературу и признается, что, несмотря на стереотипы, которые существуют вокруг профессии, — преподавать детям очень весело. Как Елизавета оказалась в школе, как научила школьников вести дискуссии и какие перспективы видит в работе — читайте в интервью.
— Расскажи, кем ты работаешь?
— Я учитель русского и литературы в Аничковом лицее, там же у меня классное руководство десятого класса. С этого года еще начала вести русский язык в частной школе «Пролицей».
— Как ты оказалась в школе?
— Абсолютно случайно. В бакалавриате я громче всех кричала, что школа — это последнее место, где я окажусь. Но при этом я со второго курса университета вела занятия на малом филологическом факультете при департаменте филологии. Из малого филфака вырос летний литературный лагерь. Это был первый раз, когда у меня была кучка детей, которых нужно было в течение какого-то времени чему-то научить.
После защиты диплома мне написала моя знакомая и спросила, не хочу ли я поработать в школе. На тот момент я уже поступила в магистратуру и еще не знала, чем хочу заниматься. Почему бы не попробовать? Если что, всегда можно уволиться и сказать: «Была я в вашей школе, мне не понравилось».
Как-то так я пришла в лицей, и меня затянуло. Я абсолютно этого не планировала, но, кажется, это распространенная ситуация — большая часть моих коллег никогда не собиралась работать в школе. Оказалось, что это не так страшно, а вообще-то очень весело.
— Расскажи немного про работу с детьми — это сложно или вдохновляет?
— Конечно, иногда хочется все бросить и уйти. Но мне кажется, что это нормально для любой работы. Иногда дети ведут себя как нахалы. Вообще, чувства всегда очень амбивалентные. С одной стороны, это безумно сложно, ты упахиваешься, причем не столько физически, сколько эмоционально — это все-таки требует очень большой вовлеченности. Но при этом есть ощущение, что все не зря, и ты сеешь «разумное, доброе, вечное».
Например, недавно так получилось, что мне пришлось вести урок для двух классов одновременно. И я решила, что мы поучимся культуре речи, организуем диспут на какую-то тему, а потом попробуем проанализировать, успешно ли вышло, что было удачно, а что провалилось, и как ошибки можно было бы исправить. И с тех пор, кажется, они и в обычных разговорах, и на уроках начали чаще задавать друг другу уточняющие вопросы, договариваться о значении терминов и в целом больше друг друга слушать. То есть теперь их общение больше похоже на дискуссию, а не параллельно друг другу идущие монологи.
Кроме того, эта работа не бывает рутинной. Приходится подстраиваться на ходу, импровизировать. Например, ты можешь сколько угодно часов готовиться к урокам, иметь четкий план, а потом зайти в класс и понять, что дети устали, у них с утра был кросс по физкультуре и контрольная по геометрии, и они не в состоянии отвечать на твои сложные вопросы и активничать. И ты перекраиваешь абсолютно весь план на ходу и думаешь: «Окей, сейчас мы будем импровизировать и делать что-то совершенно другое». Мне сейчас кажется, что работа в офисе, где ты точно знаешь, чем будешь заниматься и как, наверное, совсем не мое. Я не соглашусь на альтернативный путь.
— Ты упомянула, что, работая педагогом, можно делать мир лучше. В твоей практике уже есть подобные примеры?
— На самом деле, в этом году я регулярно ощущаю это на уроках, ведь мы работаем с классом уже третий год. Первые два года я отчетливо понимала, что это люди, которые собрались из разных школ с очень разным бэкграундом, которых учили разному и неодинаково. Они не знают, как думать про тексты, а уроки литературы — это уроки, чтобы позаниматься чем-то бесполезным и поболтать. Перед тобой стоит задача устранить эту неравномерность, а также научить их размышлять определенным образом: показать, что литература — во-первых, не про то, что хотел сказать автор, а про очень много разных вещей, это определенный способ познания мира. Поэтому наши уроки требовали четкой модерации от меня, продумывания на несколько шагов вперед. Будто бы я веду их за руку, а они шагают за мной.
Теперь я вижу, что они научились: я могу условно махнуть им в нужную сторону, указать какие-то не совсем очевидные вещи, показать пару цитат, а дальше они уже понимают, что нужно делать и как про это можно думать самостоятельно.
Например, мы очень приятно в начале года поговорили о гоголевских «Мертвых душах». Пытались определить, к какому литературному направлению можно отнести этот текст, выделить некоторые особенности поэмы. Мне достаточно было вывести на экран слайд с парой цитат из Гоголя и Гомера, а класс сам провел параллель и объяснил, как это работает.
Такого не было в первое время. Смотрю и думаю: «Вау, я два года задавала людям правильные вопросы, мы с ними беседовали, и теперь они умеют делать такие крутые штуки. Это что, я их научила? Обалдеть…»
— Какие стереотипы о профессии мешают в работе?
— До сих пор есть общественное мнение, что работать в школе — это не круто. Причем оно транслируется как людьми, которые никогда этого не делали, так и вузовскими преподавателями, которые считают, что это не такой уж квалифицированный труд. Поэтому я часто слушаю, как мужчины разных степеней учености, которые либо никогда не заходили в класс, либо работали в школе очень давно и недолго, с видом знатоков размышляют о том, как надо преподавать литературу в школе. В моменты, когда это происходит регулярно, трудно не думать, что, может быть, я делаю что-то не так. Может быть, те, кто выбирает другую карьеру, более успешны, а я просто работаю в школе, да еще и честно рассказываю, что мне это нравится. С этим правда тяжело бороться.
Конечно же, переживания про личные границы: как вести себя так, чтобы не быть этим неприятным взрослым, который только диктует, что нужно делать, рассказывает, как нужно жить; но при этом не стать подружкой, которую перестают уважать, которой сели на шею и наглеют. Вот этот баланс между тем, чтобы было комфортно и мне, и детям, и не страдала эффективность. Это какой-то вечный сложный вопрос, причем он волнует не только меня, но и многих моих коллег, у которых не очень большой опыт преподавания. Мы регулярно это обсуждаем, и все приходим к выводу, что сложно и непонятно, как правильно.
— Как ты думаешь, работа в школе сейчас — это перспективно?
— Тяжело думать про это в таких категориях. То, что я знаю про своих знакомых, — это точно было не решение от безысходности. Люди идут в школу, руководствуясь разными мотивами. Сказать, что с дипломом филолога больше некуда себя применить, кроме школы, будет неправдой. Но это и не та работа, где ты заработаешь большое количество денег и с тобой случится какой-то бешеный карьерный рост.
Зато ты получаешь много личного профита и навыков, которые вряд ли приобретешь где-то в другом месте, многое понимаешь и про себя. В какой-то степени это — вид психотерапии. Многое понимаешь про подростков и начинаешь чуть оптимистичнее смотреть на мир. Видишь этих детей и думаешь: «Ну, наверное, не все потеряно».
Кроме того, мы обсуждали это с коллегами, что те же уроки литературы созданы для молодых учителей, чтобы мы все перечитали русскую классику и поняли, что русская литература — это сила, и заново в нее влюбились.
Интервью: Ксения Храмцовская