"Национал-большевизм": революция как явление национальное

«Консервативная революция» своим примером доказала, что некоторые явления, которые мы склонны воспринимать как идеологические антонимы, способны в чём-то вдруг сойтись. Так в рассматриваемом интеллектуальном течении сошлись «консерватизм» и «революция», и сошлись они на почве ценностей: «консерватизм» диктует необходимость сберечь определённые традиционные ценности, спасти их из-под гнёта якобы чуждого самой сути Германии Веймарского режима, а «революция» утверждает защиту этих ценностей в виде готовности к тотальной оппозиции действующему режиму.

Это не единственное противоречие, которое сгладила идеология «Третьего пути»; есть ещё как минимум одно… не менее важное. Так, закрепилась мысль, что революция — явление национальное. Даже социалистическая революция. И даже революция большевистская.

На самом деле, последняя и стала отправным пунктом для подобной риторики «революционных консерваторов». Ведь на революцию в родной Германии смотреть было больно; и характер у неё двоякий какой-то, и любопытного социализма в ней оказалось маловато, да и монархический принцип, уничтоженный в её ходе, не так уж дорог был рассматриваемым немецким интеллектуалам: они больше про почву говорили, про дух, про кровь, про нацию. А если и мечтали об империи, то о такой, что могла бы обойтись и без императора.  

Вот и большевистскую Россия, Советский Союз, консервативные революционеры рассматривали как прямое продолжение Российской Империи. Возможно, как явление даже куда более национальное, чем сама имперская Россия. Нет, немцев совсем не тревожила в этом смысле советская интернационалистическая риторика. Наоборот, «интернационализм» СССР виделся воплощением русского национального характера, а именно — его мессианской черты. К тому же, интернационализм интернационализму рознь; кое-где он может оказаться всего лишь удобным предлогом для проведения новой имперской политики…

И лучшее, что привнес или угрожал привнести большевизм в жизнь этой империи — определённые социалистические практики, способные улучшить жизнь непосредственно населения империи, а не только аристократии. Непосредственно народа, нации.

Так, «национализм» и «большевизм» становятся синонимами. Социализм — средство национально-освободительной борьбы. Лозунги, в коих теплится обещание низвергнуть «мировой капитал» и его «империалистических хищников», сами расцениваются как имперские: это бунт империй Востока против буржуазных империй капиталистического Запада. Тем более, что для революционных консерваторов в их собственном положении, в годину, как им казалось, совершенно «антинационального» и даже «прозападного» режима, «революция» принципиально рассматривалась как спасение нации, как форма национализма. Отсюда термины, закрепившиеся за определёнными деятелями «консервативной революции»: «национал-революционное движение», «прусский социализм», и, разумеется, «национал-большевизм».

В историографии всё сложно. С одной стороны, «национал-большевики» — это вполне конкретные люди, к чьим вождям можно причислить Эрнста Никиша и Карла Отто Петеля.

С другой, «национал-большевизм» рассматривается историками и в качестве определённой тенденции, которая по меньшей мере трижды проявилась в немецком обществе того времени — объединение «левых» и «правых» Германии против общего врага. Самый показательный пример — 1923 год, Рурский кризис, в ходе которого франко-бельгийские войска напали на Германию, не справившуюся с выплатами репараций в срок.

Именно во время Рурского конфликта в ходу оказалась прелюбопытная риторика: принцип «классовой борьбы» переносился на международную плоскость; оказалось, что дело не только в эксплуатации классами друг друга, как оно прописано в классическом марксизме, но ещё есть нации-эксплуататоры и эксплуатируемые нации. В контексте Рурского кризиса эксплуатируемой нацией была Германия, «эксплуататорами» — Франция и Бельгия. Но как бы задним числом подразумевается эксплуататорская сущность и других капиталистических государств – Великобритании, США.

Эрнст Никиш – наиболее известный идеолог непосредственно «национал-большевизма» в Германии. Он сформулировал главные принципы идеологии, хотя очевидным образом отталкивался он от русско-советских контекстов; о его воззрениях на «национал-большевистский эксперимент» на Востоке более-менее всё скажет один фрагмент из статьи, написанной Никишем по посещении Москвы:

Можно… ни разу не наткнуться на какие-нибудь специальные сооружения или мероприятия, посредством которых Россия хотела бы… оказать подкупающее влияние на своих гостей. Люди одеты плохо <…> обувь достойна сожаления и сострадания. Магазины почти пусты <…> В витринах… вещи самые жалкие и самые бесполезные <…> из высоких окон смотрят угрюмые лица бедноты <…> Россия хочет быть рабочим государством и реально является таковым <…> Русский коммунистический рабочий верит… в свою всемирную миссию, в то, что он несёт некое послание миру. Он представляет себя как тип человека, который призван завладеть миром.

Всё русское существование скроено в расчете на этот тип <…> Рабочее государство России в фундаменте своём имеет зияющую трещину: русских крестьян <…> Рабочее государство формирует людей по своим надобностям; оно переделывает целый народ. Дух техники и индустриализма подчиняет себе сто сорок миллионов крестьян и делает их товарищами рабочих <…> Мавзолей перед Кремлём, рядом с фантастическим храмом времен Ивана Грозного, действует эффективно и захватывающе <…> Россия будет оставаться элементом преобразования мира; она будет закрепляться в тех формах бытия, в каких будет дольше всего потрясать мир и преобразовывать его, разлагая изнутри[1].

Тут — всё: и стремление типичного «революционного консерватора» увязать социалистическую практику, большевизм, с русским национальным характером; и предельно прагматичное отношение к экономическому положению империи, которое Никиш до этого оправдывает в этой же статье тем, что новая Россия хочет жить без «Потёмкинских» пряток; и очевидная жажда усвоения российского опыта в Германии, на Родине.

Стоит отметить, что эта поездка в Москву была совершена в рамках общества «ARPLAN», члены которого исследовали практики советской «плановой экономики», — хотя мы понимаем, что за этими исследованиями неизбежно следовало идеалистическое восхищение самой по себе идеей: Восток, Россия, социализм, «Падение Западного Мира»; воплощение «Sonderweg’а»; пятилетки. Наконец, интересно, что, когда речь шла о сплаве «Востока», «революции» и «национального», Никиш в каком-то смысле оказался прав: революции второй половины XX века в странах так называемого «Третьего мира» редко обходились без сопряжения марксистской или социалистической риторики, хотя зачастую назывались национальными.

Национал-большевизм Эрнста Никиша, в свою очередь, не подразумевал, некоего абстрактного соединения будущей «Советской Германии» и СССР. Скорее всего, и о «Советской Германии» в такой формулировке речи не шло; Никиш даже не задумывался о таких мелочах как будущее название национал-большевистского отечества.

Его другие вопросы больше интересовали — например, как бы дать Германии спастись в грядущей войне… Почему-то Никиш был уверен, что только геополитический союз с СССР спасет его страну. Именно по этому вопросу Никиш сильнее всего препятствовал Гитлеру, особенно когда последний хищно заглядывался на пространства к Востоку от Германии. Но что-то пошло не так. Многое пошло не так. Где — слишком национал-социалистически», а где — недостаточно «национал-большевистски».

Артем Канаев

---

[1] Никиш Э. Жизнь, на которую я отважился, с. 342-348.

Список источников и литературы

1. Молер А. Консервативная революция в Германии 1918-1932. Бегород: Издательство «Тотенбург», 2017.
2. Винклер Г. А. Веймар 1918-1933: история первой немецкой демократии. М., 2013
3. Пленков О. Ю. Мифы нации против мифов демократии. Немецкая политическая традиция и нацизм. СПб: Издательство РХГА, 1997.
4. Van Ree E. The concept of «national bolshevism»: an interpretative essay [Электронный ресурс] // University of Amsterdam.
5. Никиш Э. Жизнь, на которую я отважился. Встречи и события. СПб: Владимир Даль, 2012.

Дальше

Другие темы курса

 

«Третий путь» и «Особый путь», или как немцы обособились от «Запада»

Русофильство немецких революционных консерваторов: почему Геббельс любил Достоевского?

Нацизм и революционный консерватизм. Родство идей и разобщенность целей

"Консервативная революция" сегодня: "новые правые" России и Европы