Хипстер в четырех измерениях

Интервью с Еленой Омельченко, в котором она рассказывает, кто такие хипстеры, что такое «буферная зона» и какие факторы усложняют исследования и анализ этой культурной сцены.

Интервью с Еленой Омельченко, в котором она рассказывает, кто такие хипстеры, что такое «буферная зона» и какие факторы усложняют исследования и анализ этой культурной сцены.

 - Хипстеры сейчас активно обсуждаются как в западных, так и в российских СМИ, и в этих публикациях прослеживается, как обычно, однозначное восприятие журналистами любой, как они сами называют, «субкультуры»: либо хорошо, либо плохо.

- У меня, конечно, другой взгляд, и с ним можно спорить. Здесь нужно обратиться к теории и возникновению понятия «молодежная солидарность». Мы стали развивать его, пытаясь уйти от термина «субкультура», когда среди мейнстримной молодежи появились активные имитаторы субкультур, заимствующие их различные культурные коды и символы. Это привело к формированию так называемых буферных зон между субкультурной и мейнстримной молодежью. Впервые о буферах заговорила Сара Торнтон, английская исследовательница молодежных культурных сцен. Она обратила внимание на первое такое буферное пространство – рейв-культуру, которая, за счет ухода и от узкой субкультурной сцены, и от мейнстрима, оказалась на тот момент наиболее массовой. Благодаря этой культуре развились дискотечные солидарности и культура клабберов.

- Какие отличительные черты «буфера» можно назвать определяющими?

- Когда мы говорим о мейнстриме и заимствовании, сразу же включается мощный вопрос, присутствующий в любой субкультуре, - это потребление. Маркетинговая индустрия и разработчики новых тенденций находят новые тренды в узких сегментах и тиражируют их на большую аудиторию. Например, в свое время из сегмента гей-культуры был разработан метросексуал. Он - не гей-культура и не мейнстрим. Он – чистый буфер, который позволяет сделать широкую потребительскую нишу с элементами определенной продвинутости, с особым прилагаемым к этой нише набором пристрастий и симпатий, марок и всего прочего. Хипстеры – это тоже буферная зона. И в этом пространстве актуальны две противоречащие друг другу тенденции. С одной стороны, потребление глобализуется, с другой – специфицируется: делать «для всех» у маркетологов не получится. У молодежной моды есть свои законы: никто не будет носить то, что носят все, но все будут носить то, что носили особенные, то, что хотя бы недолго находится в тренде.

- Получается, что хипстер объединяет в себе множество тенденций из разных сфер: рынка, социума, культуры…

- Совершенно точно, и именно это усложняет анализ. В этом буфере есть четыре пересекающихся вектора. Первый - это взаимодействие субкультуры и мейнстрима: субкультура это или не субкультура? Второй вектор - результат маркетинговой игры, формирование ниши хипстеров. В этом измерении главный вопрос - «бренд» хипстера навязан молодежи или все же аутентичен? Третье измерение – политическое, которое сейчас существует и активно используется как в России, так и в других странах. И сразу за политическим идет четвертое измерение, социальное: хипстеру приписывается, что это та молодежь, которой нечего делать, у которой все есть и поэтому она выходит на улицы, что они за либеральную свободу, так как они ничего не понимают в этой жизни и вообще выросли на западных (читай: глобальных) ценностях.

- Давайте вернемся к первому вектору, к переходу от субкультур к солидарностям. Понятно, почему мы называем хипстеров «солидарностью». А почему, например, журналисты продолжают активно называть их субкультурой? Как они определяют группу как субкультурную?

- В первую очередь – внешнее маркирование. Есть? Есть. Повторяемые практики есть? Есть. Здесь почему-то определяющим стало фотографирование, на которое все обратили внимание. Хотя фотографируют друг друга все: готы, скины, гопники, аниме… Видимо, в хипстерской среде это стало наиболее ярким и крайним проявлением мира всеобщих репрезентаций. Дальше - продвигаемые симпатии: артхаусное кино и книжки.

- Они их действительно смотрят и читают или только делают вид? Это ведь одно из главных обвинений, например, в блогах и со стороны той же прессы.

- Про всех так говорят. Каждая субкультура делится на настоящую и ненастоящую, и это тоже один из верных признаков. И последнее, почему хипстеров называют субкультурой – они сами не любят, когда их называют хипстерами.

- А «правильные места»? Это тоже субкультурное?

- Давайте вспомним, что, вводя термин «солидарности», мы пытались уйти от понятия «субкультуры», оставить его в прошлом. И хипстеры, и другие группы, которые появятся в будущем, - это уже не субкультура. Это некая культурная сцена, солидарность или, может быть, антисолидарность. Мы пытаемся определять эту группу через признаки, благодаря которым происходит их идентификация. Сейчас этот механизм усложнился, но он простой до невозможности. Взрослея, переживая период социального поиска своей ниши, все проходят через разделение своих и чужих: на уровне класса, в рамках некоего интеллектуального поиска или чего-то другого. Именно так происходит формирование своего круга. Мы не сможем, хотя и пытаемся это сделать, уловить все значимые для каждого человека векторы, на основании чего он отделяет своих от не-своих. Это очень тонкий материал, который вырабатывается внутри тусовки, контекстуально. Например, в ВШЭ одна студентка изучала навороченный питерский клуб, группу своих информантов она назвала «невская тусовка» (школьники, десятый класс). И она про них рассказывает: «Они такие все из себя хипстеры… Какие они нафиг хипстеры? Прикидываются только, никакие они не хипстеры!» Спрашиваю: «А ты можешь объяснить, что за этим стоит? Почему?» - «Да ну они просто позеры. Шляпу одел, натянул узкие штаны и все, он хипстер».

Если мы обратимся, например, к послевыборным событиям декабря, когда в качестве «чужих» для себя «Наши» выбрали именно хипстеров, которые стали основной мишенью для публичного прессинга. И здесь уже возникает классовый вопрос. Классовые теоретики – Маркс, Вебер, Бурдье – давно уже приучили нас, что важно, не из какой семьи ты произошел, сколько к какой семье ты символически приписываешься. Поэтому не стоит считать, сколько нашистов - из среднего класса или сколько хипстеров - из рабочего. Важно, что хипстеры символически и визуально позиционируются как средний класс, а «Наши» - как рабочий класс. Считается еще, что хипстеры идеализируют запад и копируют стиль британских интеллектуалов 50-60 годов: пиджаки, очки, шарфы и пр. Я бы даже сказала, что это современная, более широкая модификация стиляг.

- Теоретическая необходимость замены субкультур на солидарности понятна. А как это проявляется в повседневности самих молодых?

- В первую очередь, солидарность помогает уйти от обнаружения, спрятать идентичность. Субкультурная идентичность слишком очевидна, она не гибкая. Сейчас, я думаю, хипстеры начнут менять свой образ, и для этого есть две причины. Во-первых, журналисты и политики прилепили имя «хипстеры» к молодежи, которая активно включена в гражданскую жизнь, а никто не хочет, чтобы его ловили. Во-вторых, здесь срабатывает социальная практика, которая связывает внешнее узнавание с готовностью интерпретировать то, чем ты интересуешься.

- Подобная необходимость изменений осознаваема участниками солидарности или это происходит как закономерное развитие культурной сцены?

- Конечно, это не осознается как необходимость. Часто это происходит как спасение от девальвации имиджа – так в свое время поменялись скины, когда оказалось, что все гопники налысо бритые и у всех такие же штаны и ботинки. Микс продолжается. Как только хипстеры заметят, что гопники надели шляпы с узкими полями, они обязательно будут придумывать что-то новое. И это произойдет довольно скоро. Раньше-то шляпу хорошую было не купить, а сейчас – пожалуйста, в любом магазине. И уже не интересно. Очки роговые – 200 рублей. Куда это годится?

- А что происходит с маркетинговым измерением хипстерской солидарности?

- На нее тоже влияет многослойность образа. Вернемся, например, к буферному пространству, из которого вышел метросексуал. Он был намного проще, потому что выстраивался на одном векторе – между гей- и страйт-культурой. Здесь все намного сложнее, векторов, которые пересекаются, как мы уже выяснили, больше. Сформировалась новая достаточно жесткая потребительская ниша – это целые серии магазинов или дорогих винтажных секонд-хендов. Есть, например, магазин «Республика» в Москве, в который можно зайти кем угодно, а выйти хипстером: «правильная» одежда, «правильные» политические и художественные тексты, «правильные» фишки и аксессуары.

Хипстерам приписывается очень высокий уровень достатка, который позволяет им играть в псевдогламур, псевдобренд, одеваться в дорогом секонд-хенде и делать вид, что они нашли это в бабушкином сундуке. Здесь можно говорить об антипотребительстве как потреблении. Это вписывается в модный тренд – антикапитализм, антипотребление, антигламур. Но при этом есть достаточно разнообразная палитра образов и стилевых возможностей.

- Все активные критики хипстеров обвиняют их в том, что они поверхностны: у них псевдокультурные практики, псевдоинтеллектуальные увлечения и псевдополитические активности. На ваш взгляд, насколько искренне их участие в протестной деятельности в России? Мы много говорим об искренности как о тенденции или потребности. Почему хипстеры попали в протестное движение и стали одним из его лиц?

- Мы сейчас проводим исследование протестной активности молодежи, и в том числе хипстеров, но пока об этом сложно говорить. Дело в том, что и у политиков, и у журналистов всегда было желание навесить ярлык, упростить систему восприятия. Сейчас хипстеров буквально «прилепили» к протестным группам, сделали их чуть ли не ответственными за это движение, хотя там было много просто студенческой молодежи, анархистов, экологов… Я думаю, что в популяризации роли хипстеров в протестном движении и действия «Наших» сыграли большую роль. К тому же здесь символически совпали две непонятные для политиков и многих журналистов аудитории: хипстеры и митингующие. С точки зрения непонятности их, видимо, и объединили. Вопрос, кто и почему вышел на митинги, остается открытым. Что это за новая солидарность? Почему вдруг молодежь? Так много писали, что она аполитична и вдруг она вышла на площади, да еще в таком количестве. По привычке, конечно, стали искать заговор и западное влияние. И хипстер тут как раз подошел по стилю и ценностям. Особенно пугает политиков то, что этот новый тип гражданской солидарности не связан с бедственным положением: хипстеры митинговали не от голода. Про них писали, что они «в декабре вышли, а больше не выйдут», но этот прогноз не сбылся. Когда будут проанализированы материалы кейсов, которые мы делаем в рамках проекта «Инновационный потенциал российской молодежи: солидарности, активизм, гражданская ответственность», можно будет делать более глубокие выводы.

                                                                             Интервью Лены Балакиревой, НИЦ "Регион"