Семейные альбомы среднеазиатского общества

15 апреля в рамках лекций ведущих востоковедов России Сергей Абашин, к.и.н., старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН прочел лекцию "Антропология среднеазиатского общества (рассматривая семейные альбомы)". Проект Лаборатории сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ в Петербурге

В лекции были представлены образы из нескольких фотоальбомов. В подборке изобразительного ряда акцент сделан на то, как формировались каноны и шаблоны визуальной репрезентации Средней Азии в XIX и XX веках, какую роль в этом играла власть и официальная идеология. Далее на примере своего собственного опыта фотографирования в одном из кишлаков в 1995 году и в 2010 году Сергей Абашин определил черты этнографического взгляда на изучаемое общество. Были представлены основные жанры визуальной репрезентации в семейных альбомах самих жителей этого кишлака, то есть, как они сами себя видят.

Завоевание Средней Азии совпало с эпохой распространения фотографической технологии. Хотя первоначально художественные изображения, например, того же Верещагина, успешно соперничали с фотографиями и, отчасти, влияли на фотографический способ видения. Но к концу имперского времени фотография уже безраздельно господствовала в создании образа отдаленной окраины Российской Империи.

Фотография была колониальным взглядом, так как снимали Среднюю Азию, главным образом, русские или европейские путешественники, которые имели собственные цели в регионе и собственное его видение.

Одним из первых проектов создания полного колониального фотографического взгляда на завоеванный регион стал Туркестанский альбом, известный также как альбом Кауфмана, или альбом Уно. Съемка сделана в 1871-1872 годах. 1235 отобранных снимков были разбиты на 4 темы и затем сгруппированы в 6 томов: фотография, история завоевания, промыслы и археологические древности. В 1873 году полные экземпляры альбома были переданы императору, наследнику-цесаревичу, а также в некоторые музеи и библиотеки, а сокращенные варианты этого альбома – министрам и членам семьи Романовых.

Другой проект, который имел место уже в 1900-1910-е годы, делал известный ученый Прокудин-Горский, химик, который изобрел способы цветного фотографического изображения.

Изображения в Туркестанском альбоме имели такие общие черты: они подчеркивали чуждость и непохожесть этих народов, проводя четкую разграничительную линию между русскими и этносами Средней Азии. Этот эффект достигался с помощью этнографической и археологической экзотизации, фотографической демонстрации памятников древности, видов кишлаков и городов, ритуалов местных жителей: их одежды, инвентаря, музыкальных инструментов. Очевидно, что это взгляд европейского человека, европейское удивление экзотикой, фотографии, собственно говоря, сконструированы. Вот местные жители выстроились в ряд перед фотографом, они как бы демонстрируют свой обряд. Не проводят обряд сами по себе, а фотограф, бегает и фотографирует их случайным образом, а демонстрируют, показывают свои экзотические обряды, и фотограф их снимает.

Важная особенность колониальной фотографии в том, что она озабочена классификацией. Этнографическая часть Туркестанского альбома является классификацией народов: представлены некие типажи южных людей, которые были интерпретированы как национальности. Или, например, классификация культурных обычаев и культурных обрядов. Отдельное внимание в альбоме уделено исламу. В частности, всем этапам намаза. И опять речь идет об имитации намаза, спектакле специально для фотографа. Техника в то время была устроена так, чтобы получить кадр, нужно было довольно долго держать человека в определенном состоянии. То есть, он не совершает эти действия, а, наклонившись, стоит какое-то время, может быть, несколько минут, прежде чем кадр состоится. То есть, это все постановочные кадры.


Создание визуальных репрезентаций происходило в заведомо неравноправных отношениях. Многие мусульмане крайне настороженно, даже негативно, относились к своим фотографическим изображениям, воспринимая их как запретные и приносящие вред. Эта традиция, во многом, сохранилась и сейчас. Пожилые люди иногда боятся фотографироваться и боятся фотографий. Возможно, что это связано с мусульманским запретом изображения людей. Возможно, что причина в традиционных представлениях об акте фотографирования и появления изображения человека как некое перенесение, захват сил душевных его и перенесение их на фотографию. Тут уже магические страхи.

Фотография представляет реальность в искаженном виде. Снимающий и снимающийся создают изображение, согласно своим представлениям о том, каким оно должно быть. Реальность фотографии меняется и в процессе последующего рассматривания, воспоминания, прочтения и интерпретации изображения. Мы можем ясно видеть и прочитывать в фотографиях идеологические конструкции. Эти конструкции пропущены через индивидуальное восприятие, они не всегда являются результатом прямого давления и заказа государства или каких-то политических групп. Эти идеологические конструкции могут быть встроены в профессиональные научные конструкции, или они могут быть встроены в повседневные вкусы и представления людей. При этом ученые и люди не всегда отдают себе отчет в том, что они руководствуются какими-то идеологемами. Они чаще всего убеждены, что смотрят на мир своими собственными глазами и видят в нем то, что хотят увидеть. Значит, навязывание подобных конструкций происходило одновременно с процессом усвоения и переработки идеологических канонов и шаблонов, во время складывания взгляда на мир, который человек считал своим личным и которым он дорожил, независимо от критичности отношения к советскому режиму, какой-то идеологии или научной концепции. Человек мог весьма критически воспринимать чиновников, советскую власть, но он все равно изображал себя в тех шаблонах и модах, которые эта власть продвигала.

Некоторые особенности взаимодействия идеологии и самосознания в Средней Азии.

Местные жители отчетливо различали и характеризовали советские образы как русские или европейские, то есть, привнесенные извне. Копируя эти образы и принимая их в качестве своих, они, тем не менее, сохраняли по отношению к ним некоторую дистанцию и могли воспроизводить их лишь частично, всегда вперемешку с категориями и символами, которые считали своими. Последние тоже создавались в рамках советской идеологии и строительства нации в Средней Азии и канонизации национальной традиционной культуры, которая восходит, в том числе, и к имперскому, ориенталистскому воображению. Такой раскол на свое и чужое внутри собственных представлений и практик совсем не обязательно имел конфликтную природу, но сам этот факт указывает на весьма противоречивый способ формирования и конструирования своего «Я» в данном обществе, его существования между зафиксированными идентичностями.

Сергей Абашин выступил в рамках курса публичных лекций ведущих востоковедов России про страны Средней Азии и Кавказа, организатором которого выступает Лаборатория сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ в Петербурге. Задача курса лекций: рассказать заинтересованной аудитории о процессах, происходящих на современном Кавказе и в Средней Азии после распада Советского Союза. Особое внимание на лекциях уделяется вопросам исламизации региона и повороту от государственного атеизма, характерного в советское время, к религиозности.