«Я патриот. Я люблю Россию, но я ненавижу государство»

В чем выражается патриотизм молодого поколения, почему присоединение Крым не может быть для них объединяющей идеей и каким станет поколение Z, воспитывающееся в период ограничений и запретов — рассказывают журналу "Бумага" ведущий российский социолог Елена Омельченко и сотрудник ЦМИ Гюзель Сабирова.

Подготовлено Кристина Федорченко

В Центре молодежных исследований ВШЭ - Санкт-Петербург представили международный проект по исследованию патриотизма среди молодежи MYPLACE, в котором приняло участие 14 стран, включая Россию.

В чем выражается патриотизм молодого поколения, почему присоединение Крым не может быть для них объединяющей идеей и каким станет поколение Z, воспитывающееся в период ограничений и запретов — рассказывают ведущий российский социолог Елена Омельченко и сотрудник ЦМИ Гюзель Сабирова.

Фото предоставлено пресс-службой НИУ ВШЭ

— В качестве двух городов, где проводилось исследование, взяли Выборг и Купчино. Чем обусловлен выбор и почему вместо города муниципалитет?

Елена Омельченко: Очень значимым было соблюдение общего дизайна проекта, поскольку все 14 стран работали по единой методологии и выборке. Определили, что должны быть локации в 300 тысяч жителей, более менее воспроизводящие генеральную совокупность. Поскольку в Европе маленькие города, мы искали внутри Санкт-Петербурга некую точку, население которой было бы похоже на весь Питер, но при этом составляло 300 тысяч. И мы увидели, что Купчино — наиболее подходящий вариант.

Гюзель Сабирова: С одной стороны, есть большой город — Петербург, с другой — маленький, провинциальный, хоть и приграничный Выборг.

 
— Обязательное условие проекта заключалось в том, чтобы население городов отличалось по каким-либо параметрам. В чем принципиальное отличие Купчина от Выборга?

Е.Омельченко: Значимым моментом в отборе локальности был особый опыт переживаний, поскольку мы изучали тоталитарное прошлое. У Питера — это блокада, у Выборга — это постоянный передел территории, который был связан еще с русско-финской войной, затем с тем, что часть территорий переобозначалась как финская, потом как российская. То есть мы искали такие места, где помимо, скажем, институциональной истории есть еще и семейный опыт, и переживания особой истории, связанной с местом.

 
— Была ли принципиальная разница в патриотических настроениях между молодежью Выборга и Купчина?

Е.Омельченко: Первый и самый важный: Выборг не воспринимается как малая родина у молодежи. Они могут быть патриотами Выборга, но принципиально не связывают патриотизм с локальным местом. Многие настроены уезжать, многие переживают это как временное присутствие. В отличие от этого питерцы принципиально укоренены и патриотичны и в меньшей степени ориентированы на смену места жительства. И векторы изменения места жительства из Питера ведут ни в коем случае не в Москву, а только в Европу. А из Выборга, если и уезжать, то прежде всего в Питер, потом в Москву, потом в Европу.

 
— Если говорить о понимании значения слова «патриотизм», возник ли в ходе исследования общий образ того, как молодежь понимает это чувство? Это были традиционные определения вроде «любовь к родине», «интересы страны превыше» или же что-то свое?

Е.Омельченко: Пожалуй, главный вывод, что это обязательство верности месту, где ты родился, так называемой малой родине, которое прививалось, например, в советское время (оно было еще и политически обосновано — особенно никуда не уедешь). Происходит детерриторизация патриотизма: можно быть патриотом, но не чувствовать обязательство жить в том месте, где родился ты, где живут твои родители. То есть патриот — это определенная эмоционально-чувственная любовь к стране, но не к нации.

Очень сильно патриотизм завязан на массовые актуальные события, которые поднимают самоуважение: в частности, это победы в Олимпийских играх, футбол, Евровидение. Это моменты, когда ты перестаешь чувствовать стыд, если тебя распознают как русского. Важна также еще гордость, но не историческим прошлым, а силой, мощью настоящего. Есть ключевое высказывание, которое в общем объясняет суть патриотизма: «Я патриот. Я люблю Россию, но я ненавижу государство»

 
— То есть сейчас молодое поколение никак не связывает патриотизм с государcтвенной политикой?

Е.Омельченко: Да, не связывает. Государство как система власти, механизм подавления, как дисциплина не ассоциируется с патриотизмом. Россия для них — это родители, друзья, любимая работа, возможность быть в контексте, в теме, быть компетентным, не чувствовать себя каким-то униженным в сравнении с другими. И патриотизм – некое чувство самоуважения, достоинства и гордости.

Г.Сабирова: Есть тезис, который часто звучал в рамках нашего последнего исследования гражданственности: «Начни с себя». И он становится все более популярным: есть мое ближайшее окружение, есть я, моя биография, которая выражается в семье, в работе. Получается, что патриотизм определяется не соотношением с внешними институциями, а переносится во внутренние пространство.

Е.Омельченко: Патриотизм как некая политическая и идеологическая машина формируется исторически. Это чувство ориентировано на то, чтобы сохранить государственные границы и ограничиться от других. В человеческую природу не заложено чувство патриотизма — оно приписывается властью. Когда же происходит глобальная трансформация, мы можем говорить о нескольких видах патриотизма — идеологии, доминирующем, политическом дискурсе и бытовом патриотизме. Бытовой патриотизм может быть очень сильно развит и проявляться в каких-то мелких вещах. Шел, например, футбол: народ просто плакал, были и флаги на лице, и футболки с надписью «Россия», и значки «Я из Питера», и все, что угодно.

Человек, может, и не придает этим вещам огромного значения, но, тем не менее, он в этом живет и как-то это переживает. На это же чувство ориентированы и государственные праздники: с одной стороны, устраиваются демонстрации, а с другой, вся семья собирается, накрывает стол или выезжает на шашлык, используя этот повод. «Что у нас сегодня? День России? Ну, давай за День России». Бытовой патриотизм – мощный инструмент, который гораздо сильнее воздействует, чем какие бы то ни было другие.

 
— Подобным инструментом сейчас пытаются сделать идею «возвращение» Крыма. Как вы считаете, сможет ли сегодняшняя риторика властей — например, когда на «Алых парусах» Полтавченко и Макаров благодарят крымских выпускников за «верность родине» — повлиять на формирование патриотических настроений молодежи? Пу сути, это наиболее благоприятная почва для власти, чтобы «прививать» патриотизм.

Е.Омельченко: Несомненно, эта тема станет какой-то вехой. Очевидно, этот потенциал идеи сильной нации будет укрепляться. И он хорошо ложится на взгляды молодежи. Но мне кажется, что уже начала меняться риторика и вот этот «Крым наш» долго не продержится. Во-первых, установилась легитимная власть в Украине. Во-вторых, идут переговоры, хорошо или дурно, но они идут. Потихонечку, это заметно по политике Первого канала, из риторики начинают уходить понятия «война», «военные действия». Тема Крыма очень проблемна, сложна и для интерпретации, и для понимания, чтобы с ней играть в «своих не сдаем», «Крым наш».

Думаю, на следующих «Алых парусах» со сцены уже никто ничего не скажет. Это такой взрыв ура-патриотизма, который не может быть долгим. Уже появляются компетентные статьи по поводу понижения пенсии, повышении стоимости ЖКХ, усиления процессов инфляции и так далее. Все имеет свою цену и, когда эта цена станет очевидной, ситуация уравновесится.

 
— В одном из интервью вы говорили, что социология — это по определению оппозиция. Как вы думаете, учитываю специфику ваших исследований, нужны ли государству будут критические выводы?

Е.Омельченко: Вопрос взаимодействия такого критического знания и государства — очень сложный. Если брать опыт взаимодействия западных социологических структур с правительством, то там много толкователей, которые потом с использованием этих данных помогают писать выступления, дают практические рекомендации к формированию праздников, проведению акций, участвуют в формулировке законов. Я боюсь, что у нас этот институт пока не готов, потому что власть более авторитарная, я не побоюсь этого слова. Здесь серьезные консультации не очень уместны.

Г.Сабирова: Наша идея — это продвижение непроблематизирующего подхода к молодежи. Обычно государство и вообще взрослые рассматривают молодежь как основную проблему в обществе. В чем ее проблема? Пьет, курит, гуляет, работать не хочет, сексуально распущена. Происходит формирование моральной паники вокруг нее. Мы хотим сказать: проблема есть, но она не только в молодежи, она в нашем обществе — в том, как решаются социальные проблемы, как заботятся о молодежи.

Е.Омельченко: Политики преимущественно ориентированы на унификацию, на рассмотрение молодежи как однородной массы с присущими ей проблемы. Им надо обязательно контролировать, управлять, прививать ей ценности, вооружать ее лозунгами и выпускать, когда это надо для решения каких-то политических задач. Очевидный пример с движением «Наши»…

 
— Да, было вот это движение — «Наши», а остались, получается, лишь ностальгирующие группы, которые объединяются в более мелкие сообщества и пытаются что-то возродить. Что вообще с ними произошло?

Е.Омельченко: Их слили и бросили, а обещали карьерный рост, кадровые изменения в структуре власти. Они свои функции выполнили и их слили. Потом образовались множественные проекты «Хрюши против», «СтопХам» и так далее. А они хотят реализации, в них заложили этот потенциал. А где реализовывать? Вот они чего-то напридумывали, чего-то поделали, в каких-то ситуациях их поиспользовали, в каких-то пришлось придушить, потому что они перебарщивали. Социальный лифт, который им обещали, не сработал. И это разочарование. Воспитали несколько новых селебретис, которые ведут программу по телевидению — и что? Неужели это результат десятилетней активности и вложения огромных средств? И еще неизвестно, где выстрелит потом эта неудовлетворенность или обида.

Г.Сабирова: Идея разочарования близка к идеи патриотизма, потому что когда воспитывают идею величия России, соответственно, молодые люди хотят чувствовать это величие в конкретных своих достижениях, они хотят чувствовать, что они живут в великой России (кстати, последнии события как раз удовлетворяют эту потребность). Иначе получается фрустрация: страна великая, и что?

— Сейчас часто говорят, что помимо Великой Отечественной войны у поколения не осталось никаких объединяющих символов. Есть ли у молодежи какая-то объединяющая идея — против чего-то или за что-то?

Е.Омельченко:Поколения формировались вокруг войны, вокруг дефолта, вокруг кризиса. Не дай бог, будет серьезное снижение уровня жизни, тогда, я думаю, это их объединит, как произошло в 2008 году. Тогда был момент, пусть и короткий, формирования общих вещей.

Может объединить новое «окно в Европу», но мы пока в другом направлении идем — формируется западофобия и америкофобия, создается новое советское поколение. Формируется двоемыслие — известный советский феномен, когда молодежь с очень большим рвением формально декларировала одно на комсомольских и пионерских собраниях, а на кухнях, в андерграунде говорили, и делали, и практиковали совершенно другое. И секс был в советское время, и наркотики, и алкоголь. Но ничего, выросли. А двоемыслие опасно разрывом идентичности, потерянностью и, в общем, очень сложными вещами: непринятием инноваций, неспособностью к принятию решений, к рисковому поведению. Поэтому, мне кажется, окно в Европу надо новое открывать, это может объединить молодежь. Продвинутую ее часть, по крайне мере.

— О так называемом поколении Y, нынешних двадцатилетних, принято говорить как о людях, которые выросли в свободе и несвободу терпеть не станут. А если говорить о поколении Z, которое формируется в мире с ограниченным доступом к информации, гомофобскими законами и прочим, то что с ними произойдет? То же самое двоемыслие?

Е.Омельченко: Вы знаете, разговаривая с молодыми родителями, часто сталкиваешься с тем, что маленькие дети приносят из садика всякие высказывания, вроде «Путин — наш герой», «Россия лучше всех». Нет, это правда. Ребенок, наверно, научится понимать, что говорить плохо о Путине нельзя, но при этом в своей среде можно говорить совершенно иначе. Да, это может быть основой двоемыслия… Как нас воспитывали с садика в советском духе, правда, это не помешало потом все изменить и перевернуть, но тем не менее.

Г.Сабирова: Насчет текущего «поколения Y»: скорее, у тех, кто застал советское время, есть какой-то иммунитет к тому, что было, а вот то поколение, которое этого не застало, оно более чувствительно, восприимчиво. У молодежи сейчас есть потребность в порядке — чтобы все работало вокруг, были шансы и были какие-то правила. В связи с этим советское начинает ассоциироваться через историю родителей с порядком. Хотя это тоже связано с двоемыслием: с одной стороны, нужен порядок, а с другой — это моя жизнь, в которой иногда порядок нужен, а иногда нет. Если говорить о потребностях, то молодежь сегодня хочет жизненных шансов. И не шансов пить, курить, а работать, растить детей — это очень хорошие вещи, но инструменты, которыми можно всего этого добиться, не предоставляются инструменты.