Счастье как экономическая категория

Петербург посетил известный американский социолог и политолог со скандинавскими корнями, профессор Мичиганского университета и руководитель лаборатории сравнительных социальных исследований российской Высшей школы экономики (ВШЭ) в Санкт-Петербурге Рональд Инглхарт.

Петербург посетил известный американский социолог и политолог со скандинавскими корнями, профессор Мичиганского университета и руководитель лаборатории сравнительных социальных исследований российской Высшей школы экономики (ВШЭ) в Санкт-Петербурге Рональд Инглхарт. 

В мировой социологии он отвечает за счастье – в прямом смысле этого слова: более 40 лет изучает счастье как экономическую категорию. 

В сухом остатке его исследований – рекомендации властям разных стран, как они могут увеличить показатель счастья среди своего населения.

А тем, кто не понимает, почему подданным счастье нужнее денег, Рональд Инглхарт доходчиво объясняет: рост материальных благ еще не гарантирует удовлетворения от жизни. 
Зачастую бывает так, что деньги есть, а счастья – нету...

– Господин Инглхарт, что вам как ученому дает изучение счастья?

– Я занимаюсь им всерьез, потому что счастье – это самое важное в обществе. Все мы, в конце концов, хотим достичь именно его. Иные идут к богатству и воспринимают благополучие как средство достижения счастья. Это верно лишь отчасти. В тех странах, которые живут на грани нищеты, например, Того или Буркина-Фасо, люди очень несчастны. Но, как только люди достигают определенного уровня благосостояния, их субъективное ощущение значительно возрастает.

– Быть богатым не так уж плохо. Думаю, даже Карл Маркс не возражал бы против этого тезиса. Почему же и богатые плачут?

– Переход от глубокой бедности, от уровня Буркина-Фасо к уровню стран среднего достатка вроде Португалии дает колоссальный прирост счастья граждан. Но потом происходит следующее: каждый дополнительный доллар к ВВП на душу населения не дает сопоставимой прибавки к субъективному ощущению счастья.

Если бы я был диктатором в Африке, то все силы направил бы на рост благосостояния своих подданных. Но лишь до определенной точки. На какой-то стадии показатель счастья все меньше определяется личным счетом и все больше – стилем жизни. К примеру, Билл Гейтс богаче меня в 10 тысяч раз, но счастливей меня он лишь на 5%. Люксембург – одна из самых богатых стран мира. С поправкой на число жителей это герцогство в несколько раз богаче Ирландии. Но уровень счастья этих западноевропейских стран одинаков.

– Каким же «градусником» вы измеряете категорию «счастье»?

– Социологическим: мы проводим опросы, предлагаем людям оценить свою удовлетворенность жизнью по десятибалльной шкале. В опросе участвуют по две тысячи человек из той или иной страны. Это вроде бы немного, но респонденты выбираются из разных групп: по полу, возрасту, образованию и так далее. Мичиганский университет разработал признанную по всему миру методику определения таких выборок.

– В каких странах вы измеряете счастье?

– Проект всемирного исследования ценностей World Values Survey охватил уже около ста стран. В частности, СССР подключился к этим исследованиям в 1981 году, с тех пор они в России проводятся регулярно. Кстати, могу поздравить россиян: только что Всемирный банк причислил Россию к странам с высоким уровнем дохода и, следовательно, удовлетворенности граждан от жизни.

– Теперь можно ожидать подъема самоощущения в российском обществе?

– Да, но надо быть готовыми к дальнейшему развитию событий. А перспектива такова: когда борьба за выживание позади, на следующей стадии люди требуют свободы выбора. Жить той жизнью, которой хочется. Кроме того, при повышении уровня благосостояния общества к персональному счастью люди идут разными путями.

Можно выделить несколько факторов, влияющих на ощущение счастья. Например, уровень счастья повышает гендерное равноправие в стране. Раньше у женщин был минимальный набор жизненных стратегий: стать матерью, домохозяйкой, освоить немногие профессии. Сейчас в развитых странах они достигли практически полного равенства с мужчинами в выборе занятий и, согласно опросам, стали счастливее.

Толерантные общества, точнее, каждый их член, более счастливы, чем общества с высоким уровнем нетерпимости. Толерантность касается всех групп – женщин, религиозных, национальных меньшинств. При этом уровень счастья в толерантном обществе повышается по двум причинам. Во-первых, лучше себя чувствуют представители групп, которые подвергаются давлению в нетерпимых обществах. Во-вторых, в них лучше себя чувствуют, например, мужчины-гетеросексуалы из религиозного и национального большинства. Они тоже выигрывают, потому что в целом в обществе меньше стресса, меньше негатива.

– А что является первичным: повышение толерантности или экономический рост?

– Исследования World Values Survey показали, что сначала идет экономический рост, а толерантность потом. Когда люди бедны, то они очень напряжены, доверяют только своим. Бедные общества менее толерантны, чем богатые. Известный каждому пример: Германия после Первой мировой войны. Экономический кризис наложился на политический, и люди в ней оказались не только бедными, но и несчастными. В результате к власти пришел самый нетолерантный диктатор в истории – Гитлер.

После Второй мировой войны Германия стала богатым социальным государством. Люди там не борются за кусок хлеба, и она стала одной из самых толерантных стран в мире. Так что для вас есть две новости. Плохая: любой экономический кризис приводит к росту ксенофобии. Хорошая: повышение благосостояния населения приводит к большей толерантности. И еще – демократические общества более счастливы, чем авторитарные с тем же уровнем богатства.

– Влияет ли на рост счастья в обществе природа полученного дохода? Одно дело – сделанное руками, другое дело – полученное по наследству (например, природные богатства)?

– Влияет. Я вижу, что если блага произведены самими людьми, то и плоды труда распределяют более равномерно. В таких странах средний класс велик. А если в основе природные ресурсы, то доходы от них легко контролировать. Посмотрите на королевские семьи в государствах Персидского залива. Хотя и подданные их люди не бедные, но такое распределение определяет устойчивость монархий, а не является результатом труда индивидов.

– Вы давно «наблюдаете» нашу страну. СССР тридцать лет назад был материально благополучным, но не демократическим обществом. Потом у нас снизился уровень жизни, но повысился уровень демократии. Какая тенденция для счастья важнее?

– Я был бы доволен, если бы демократия делала людей счастливыми, но это не так. В вашей стране уровень счастья при переходе к демократии упал. В СССР в 1981 году общество чувствовало себя счастливым на 6 баллов. При этом в абсолютно благополучной Швеции люди чувствовали себя на 9, а в странах южней Сахары – на 3 балла. Хочу отметить, что экономическая ситуация в начале восьмидесятых годов в Советском Союзе была не лучшей. Собственно, кризис экономики и стал причиной краха СССР. Но когда советская система рухнула, и уровень счастья резко снизился.

Произошло это потому, что вместе с экономикой обвалилась система правопорядка, выросла преступность. Развалилась система социальной защиты. Также рухнула система ценностей, хотя в марксизм в конце советской эпохи почти уже не верили, но тем не менее роль в духовной сфере он играл.

Россия на старте своего существования как отдельного государства провалилась по уровню счастья так низко, как не было еще никогда. Уровень счастья опустился до нуля. Абсолютное большинство граждан считали себя неудовлетворенными жизнью и несчастными. К 2000 году ситуация начала исправляться. Рост цен на нефть и газ дал благополучие, а приход молодого президента – надежду. С тех пор рост счастья продолжается. В 2011 г. уровень счастья почти достиг уровня 1980 года.

– Почему же свобода не прибавила нам сразу счастья?

– Опыт демократии для России оказался неудачным. Ее появление ассоциируется с гиперинфляцией, высокими ценами, отсутствием порядка. Это напоминает Германию 1920-х годов. Но все страны проходят через трудные времена. Франция проиграла Франко-прусскую войну, Россия – Русско-японскую, США и Великобритания испытали Великую депрессию – и страшных последствий не возникло. Динамика счастья зависит от истории государства. В Германии не было традиции парламента, а в Англии и Америке была. Причем от местных общин до верховной власти. Поэтому хотя ростки фашизма были и там, но победить в этих странах он, к счастью, не смог.

– Но ведь в Германии был Рейхстаг, он возник на три с половиной десятилетия раньше, чем царская Дума...

– Но в Германии парламент не обладал самостоятельностью со времен Бисмарка. Он зависел от кайзера. Сейчас Германия имеет 60-летний опыт демократической жизни, и вероятность возврата авторитарного режима крайне мала.

– Понятно. Теперь вернемся в наши дни и в нашу страну. Вы измеряете уровень счастья в регионах? Можете, например, сравнить уровень счастья петербуржца, москвича, жителя провинции?

– Вопрос об уровнях счастья и жизни понятен каждому. На них одинаково хорошо отвечают и в городе, и в глухой деревне. Очень высокий уровень счастья в Москве. И такой же в Сибири. В Москве с ее богатством – высокий стресс, дорогая жизнь. Петербург – здесь довольно высокая оценка, хотя она и ниже, чем в столице. Хотя я считаю, что ваш город – лучшее место для жизни в России.

– На показатель счастья влияет миграция – региональная и международная?

– Основные миграционные потоки – из менее счастливых мест в более благополучные. От бедных к богатым. Люди полагают, что на новом месте будут более счастливы. Насколько это сбывается, зависит от того, как их примут.

Возьмем богатую монархию Персидского залива Катар. Местные жители не работают на добыче нефти. Там трудятся приезжие из Пакистана, Бангладеш. Мигранты зарабатывают намного больше, чем их соотечественники, оставшиеся дома. В первое время они посылают деньги на родину, они довольны. Но спустя годы начинают сравнивать себя с местными – и осознают несправедливость, что за ту же работу получают меньше, чем коренные жители.

– А как сказывается вера?

– Религиозные люди счастливей атеистов. Но неверующие больше зарабатывают. Это парадокс. Традиционная религиозная система обещает воздаяние в иной жизни, она говорит, что эта жизнь – еще не конец. У людей появляется надежда, которая важнее, чем незначительно большее благополучие у неверующих.

В СССР в 1960-е годы тоже верили, что строят лучшее общество. Их субъективное благополучие было высоко. К 1980-м годам, хотя коммунистическая партия еще была у власти, образовался идеологический вакуум. Люди потеряли цель, идея коммунизма провалилась. Коммунизм как система ценностей заменяет религию. Настоящие коммунисты, с точки зрения социолога, были люди верующие, но верили по-другому. Но их вера заполняла их жизнь, делала их счастливыми.

– Почему же в современном западном обществе распространение атеизма не привело к падению счастья?

– В Швеции, где обеспеченность материальными благами и счастье высоки, есть социальный конструкт, который заменяет религию и эквивалентен коммунизму. Это миф (во многом верный) о справедливом шведском государстве. Это государство правильно построено, идет к светлому будущему. Этот миф основан на скандинавском социализме, подкрепляется социальной системой, доступной медициной. Шведы гордятся Швецией. У них максимальная толерантность, самый большой в мире процент женщин во власти. Полная терпимость к меньшинствам. Помощь развивающимся странам, забота о сохранении экологии, почти возведенная в культ. Граждане королевства видят – жизнь на глазах становится лучше.

В конце XIX века Швеция была очень бедной страной, шведы массово эмигрировали в США. И сейчас оттуда бегут, только не от голода, а от огромных налогов. Предприниматели уезжают в Англию, в Швейцарию. Зато в Швецию мечтают попасть люди из развивающихся стран, чтобы наслаждаться плодами социализма.

– Не погубит ли такое передвижение народов шведское королевство?

– Нет гарантии, что любое общество не разрушится. Сценарий катастрофы возможен и для Швеции. Но в ближайшее время, вероятно, все будет в порядке.

– Влияет ли на счастье разница благосостояния в обществе? В СССР разрыв между бедными и богатыми был в 4 раза, а сегодня он 20-кратный?

– Конечно, большой разрыв между богатыми и бедными снижает уровень счастья. Так как каждый доллар бедным дает больше счастья, то целесообразно перераспределять национальный доход через налоги, социальные выплаты. Но уравниловка – тоже очень плохо, она воспринимается как несправедливость.

За последние 20 лет неравенство выросло по всему миру, например в США. Это плохо. Богатые получают преимущества со старта, они лучше питаются, получают элитное образование, с детства нарабатывают полезные связи.

Есть ловушка бедности. Но есть и ее аналог, то что по-английски называется «счастливый круг». Когда общество развивается, растет его разнообразие. Может появиться реакция отторжения, потому что раньше некого было не любить. И вот появились чужаки с другим цветом кожи, религией, одеждой. В коротком периоде негатив может перевесить позитив.

Люди, которые чувствуют себя более уверенно, более толерантны. Те, кто не уверен в своем положении, – видят опасность от новых конкурентов. Этнически разнообразные кварталы более креативны, пример – Силиконовая долина в США. При этом в сильно смешанных кварталах выше уровень недоверия и выше криминал. И так во всем мире.

Подготовил Алексей МИРОНОВ, ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА