• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Чем российская молодежь отличается от своих западных сверстников

 «Город 812» поговорил с профессором социологии и директором Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Еленой ОМЕЛЬЧЕНКО о том, что такое современная молодежь.

Молодежь теперь у нас – самая оберегаемая группа населения. Ее стараются оградить от всевозможных знаний (об истории, сексе, наркотиках, ориентациях, алкоголе и т.д.) депутаты, казаки, патриотические блогеры и пр. При этом о самой российской молодежи известно очень мало.

 «Город 812» поговорил с профессором социологии и директором Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Еленой ОМЕЛЬЧЕНКО о том, что такое современная молодежь.

 

– Депутаты Госдумы только что предложили ввести запрет на пропаганду среди несовершеннолетних любых сексуальных отношений. Вы изучали – что сейчас молодежь знает о сексе?
– Молодежь достаточно продвинута в вопросе секса и сексуальных практик. Сексуальный дебют (начало половой жизни), подтверждая мировые тренды, происходит достаточно рано – в 15-16 лет. По крайней мере, именно так принято говорить о первом сексуальном опыте в этой среде.

Большинство, как юношей, так и девушек, говорили, что ведут сексуальную жизнь. Многие говорили и о том, что используют средства предохранения, это свидетельствует об определенном уровне сексуальной культуры. Об этом им рассказывают, как правило, не родители и не в школе, в основном информация идет от сестер, братьев, знакомых, партнеров. Девушки могут быть не менее активны в поисках партнера, чем юноши. Начало сексуальных отношений часто связывается с алкоголем, а также выездом куда-то. И не во всех случаях рассматривается как начало чего-то серьезного, как обязательство. И при этом такое отношение вовсе не обязательно сопряжено с цинизмом.

– То есть в этом наша молодежь похожа на западную?
– Да. Можно достаточно уверенно говорить в данном случае о влиянии различных медийных проектов, вроде «Дома-2» и других передач, сериалов, где тема сексуальной близости, выяснения отношений – это привычный и привлекающий молодежь контекст. Основным воспитателем и просветителем в сексе стали не родители, а телевидение. Рабочая молодежь является основной аудиторией подобных программ и проектов.

Ну и последнее здесь: у девушек основной страх при отсутствии контрацептивов связан не с нежелательной беременностью, а с болезнями, передающимися половым путем, и СПИДом.

– А в чем-то российская молодежь отличается от своих западных сверстников?
– Какие-то отличия, конечно, есть. Однако очевидно и то, что российская молодежь включена в новые потребительские практики, и это логично – развивается рынок, само потребительское общество, расширяется спектр предложений.

Но и отличий немало. Если говорить о молодежи, которую мы изучали, то у нее другое представление о брендовых вещах, например. Молодежь этой группы начинает осваивать моллы вроде ИКЕИ и «Меги», что на Западе уже давно освоено и является местом скорее не молодежного, а семейного потребления. Западные сверстники, в основном, посещают торговые центры, более подвержены модным тенденциям. У нас сохраняется деление на продвинутую молодежь и нормальную, потребление которых различается, вернее сказать, что это деление более заметно.

– Наркотики – действительно серьезная проблема в молодежной среде?
– Эта тема в социологическом плане требует мягкой работы. В рамках этого исследования для нас важно было не  зафиксировать уровень потребления, а понять практики контроля, которые сложны и разнообразны. Употребление наркотиков – это индивидуальный выбор, и он вовсе не иррационален, как часто думают взрослые. Этот выбор связан с убежденностью в возможности самостоятельно контролировать ситуацию. Навыки контроля, такие, например, как, знание того, что делать, как остановиться, как самостоятельно или с помощью друзей выйти из сложной ситуации, знание реакций, понимание опасности – все это своего рода компетенции, которыми многие владеют, даже если сами не употребляют. К этому их подталкивает среда.

Эти результаты требуют обязательного дальнейшего исследования, потому что это может помочь в борьбе с потреблением наркотиков. Нужно изучать контекст компаний, контекст культуры, а не просто – есть потребление или нет.

– Вы говорите о  существовании раскола между продвинутой молодежью и обычной. А самой молодежью это деление осознается?
– Скорее, это аналитический конструкт, хотя эти понятия и самими молодыми людьми используется. Интересно, что во многом – и в одежде, и в пище, и в гигиене – молодежь достаточно часто ссылается на родителей, влияние которых достаточно сильное в этой среде.

– И какие у вас наблюдения по поводу гигиены и ухода за телом у молодых людей?
– Важным оказалось влияние родителей. Это можно расценивать как позитивный, но и как консервативный фактор.

– Например?
– Например, использование мыла в качестве основного средства поддержания чистоты тела. И при этом можно говорить о сильном влиянии моды и медийных образов, которые сосуществуют с консервативными трендами.

Ключевая тенденция в питании – молодежь предпочитает домашнюю еду и объясняет это тем, что такая еда – самая здоровая, полезная и естественная. А фастфуды вроде McDonalds рассматриваются, скорее, не как место питания, а как место  тусовки,  посиделок. Место, где можно чувствовать себя комфортно.

– У нас сейчас принимается масса законов – о комендантском часе, о запрете нецензурной лексики и так далее – и все ради защиты молодежи. Это реально поможет молодым людям стать лучше, чем они есть?
– Мое мнение: подобное законотворчество – очевидный перебор и ханжество. Непонятно, почему такое консервативное Законодательное собрание появилось у нас в Петербурге, который имеет имидж самого продвинутого и самого европейского города, своего рода субкультурной Мекки для молодежи России – именно такой имидж мы фиксировали в наших проектах. Не уверена, что эти инициативы могут напрямую влиять на молодежь, но кто знает, что будет, если эта консервативная политика продолжится достаточно долго. Это очень недальновидно, потому что если образ Петербурга изменится, то гораздо меньше людей будут приезжать в Петербург со всей страны.

Подобные инициативы существуют в Чечне, в Иране, Афганистане, но в европейских странах такого нет. Эти инициативы особенно странно выглядят на фоне разговоров о развитии инновационного и творческого потенциала молодежи, о необходимости взросления молодежи, включения ее в профессиональные практики. И одновременно принимаются такие меры. Неужели кто-то серьезно думает, что студентов станут водить в университеты родители или бабушки? Подобные запреты не дадут и не могут дать позитивных результатов. Кто захочет нарушить – всегда сможет.

– Но это же ради укрепления моральных устоев. Есть ли сейчас моральный упадок у молодежи, или это миф?
– Сложно ответить однозначно. В целом, по данным ФОМ, одной из главных ценностей различных групп нашего общества является достаток и богатство. В отношении всего общества это расценивается как нечто совершенно естественное, потому что у нас развиваются капиталистические отношения, растет значение собственности. Даже чиновникам зарплаты повышаем – почему-то не учителям, на которых в первую очередь возлагается ответственность за воспитание патриотических чувств и моральных устоев. Молодежь – такой же полноценный субъект общественной жизни, и она также вовлекается в рыночные отношения, к этому подталкивает все: от экономической ситуации до родителей.

При этом концепция патриотического воспитания, формируясь в кабинетах чиновников, ориентирована на достаточно агрессивное и прямое требование роста  неких моральных ценностей, фактически возвращая нас к советскому времени, требуя от молодежи верности и своего рода жертвенности, возвращаясь к идеям долга молодежи перед обществом, ее ответственности за будущее страны.

Однако мы же все знаем, как стремительно идут процессы социального расслоения, как трудно приходится  юношам и девушкам, растущим в ограниченной среде, в материально стесненных обстоятельствах жизни. И это на фоне расширения потребительского рынка, агрессивного продвижения ТВ и рекламы богатого, состоятельного образа жизни. Я уже не говорю о доступной всем сегодня информации об уровнях дохода, в том числе и тех, кто разрабатывает программы патриотического воспитания. Это не может не сказываться на снижении доверия к призывам.

Наши исследования, тем не менее, фиксируют определенный рост постматериальных ценностей в молодежной среде, это является результатом формирования среднего класса и появления запроса на демократизацию и открытость. Этот запрос идет вразрез со всеми запретительными инициативами. Запрос идет снизу, от самой молодежи, изучение субкультур показывает, что во многих средах молодежной активности растут антикапиталистические настроения и ценности духовного саморазвития и личностного роста. Растет привлекательность волонтерства, безвозмездной помощи нуждающимся. Эти инициативы не требуют контроля сверху и формального управления.

– А какие тогда перспективы у патриотизма «сверху»?
– Он коммерциализируется. Подобное произошло с движением «Наши», что, в общем, никем и не скрывалось: Владислав Сурков в свое время так и заявлял: патриотизм должен стать коммерческим продуктом. И это не вина тех ребят, что состоят в подобных движениях. Понимаете, если открывается социальный лифт – для карьеры, для работы, для денег, – то почему они не могут его использовать, почему это плохо?

А у чиновников, занимающихся проведением этой политики, развивается формализм. Потому что очень сложно оценить результат их деятельности. Фактически, он считается по увеличению процента включенности молодежи в те или иные мероприятия. А это очень зыбкие параметры.

– Что больше всего изменилось в российской молодежи за постсоветские годы?
– Изменений не так много, как кажется. Это слишком незначительный срок для  заметных сдвигов. Кроме того, получился конфликт: экономическая жизнь подталкивает к самостоятельности, к освоению новых практик, а политика и политические акторы воспроизводят советские модели воспитания и образования. Причем воспроизводятся советские практики не только у нас, но и в восточноевропейских странах. Сначала был разрыв, а теперь мы с ними сближаемся по различным неприглядным характеристикам вроде роста ксенофобских настроений, националистических тенденций, снижения толерантности. В Западной Европе такого нет. Советское прорастает – то ли через родительскую ностальгию, то ли через политическую активность. Отмечается очень высокий уровень ксенофобии, расизма, гомофобии. Мне кажется, что это очень опасные тенденции.

– Считается, что российское студенчество (да и молодежь в целом) менее политически активно, чем сверстники из западных стран.
– А что мы подразумеваем под политической активностью? Официальные политики часто под этим понимают электоральную активность. А гражданские проекты зачастую бывают слишком глобальные, из-за чего сложно понять, как там задействована молодежь. Кроме того, гражданское общество в России пока довольно слабое и ее ключевые акторы в последнее время находятся в труднейшей ситуации. Поиски так называемых «иностранных агентов» ослабили и  без того слабые (в смысле обладания ресурсами) гражданские инициативы, из-за чего теряется связь с остальным обществом в целом, а низовая (повседневная) политическая и гражданская активность попадает под негласное неодобрение.

А вообще, молодежной активности много. Государство пытается руководить, направлять, опасаясь, что молодежь сама не сможет. Перспективы есть. Просто, понимаете, 20 лет – это очень мало, особенно для низовой активности, самодеятельности. С большим трудом это все сейчас пробивается. Небольшие инициативы, что-то вроде «теории малых дел», осознание себя как гражданина через небольшие дела.

– Российскую молодежь можно назвать особенной и ни на кого не похожей или она в дальнейшем будет развиваться в схожем с западной молодежью ключе?
– Я думаю, что если будут развиваться капиталистические отношения, конкуренция, то наша молодежь будет похожа на своих западных сверстников. Но западные сверстники – тоже не монолит, они очень разные. Если мы посмотрим на Западную Европу, то мы увидим, что у нас есть одно очень важное  преимущество – у нас нет такого уровня безработицы. В Португалии, например, 60-70% молодых людей с высшим образованием не имеют работы. При том, что они профессионально мотивированны и компетентны. Очень тяжелая общественная проблема из-за рецессии, которая продолжает сказываться на западном обществе. И не исключено, что такие проблемы могут начаться и в нашей стране, потому что нельзя сказать, что кризис 2008 года мы пережили безболезненно. Но уроки кризиса – это тоже опыт, но, конечно, лучше бы такой опыт обошел нас и российскую молодежь стороной.

Как исследовали молодежь

В ходе исследования было взято 60 глубинных, полуструктурированных интервью с молодежью из  разных профессиональных групп, в равных долях – с юношами и девушками. «Мы захотели посмотреть на молодежь, причем ее особую группу, так называемую рабочую молодежь (учащихся различных ПТУ и техникумов) разных профессий, – поясняет Елена Омельченко. –  В ходе работы мы пытались понять, как сама молодежь определяет для себя такие важные вещи, связанные с телом, как уход, гигиена, питание, здоровье, сексуальность, ненормативные практики (например, алкоголь или употребления наркотиков) и другое». Результаты исследования вошли в сборник «PRO Тело: молодежный контекст».

 

Егор СЕННИКОВ