Скорее жертвы, чем враги
Что говорит об ушедших в ИГИЛ молодежь Дагестана
Ученые НИУ ВШЭ провели серию глубинных интервью с молодыми жителями Дагестана и выяснили, что они думают о вступивших в ИГИЛ* соотечественниках. Исследование** показало: ушедших к террористам воспринимают не как врагов, а как жертв «промывания мозгов» и нерешенных социальных проблем.
Авторы исследования:
«Едут за какой-то сказкой…»
Исследователи сосредоточились не на объективной ситуации «ухода в ИГИЛ», а на том, каким образом она проговаривается молодыми дагестанцами. Доминирующей в интервью оказалась риторика неразумности, предполагающая уязвимость перед манипулированием. Ушедшие в ИГИЛ описываются как «легко внушаемые», «ведомые», «неопытные», «очень слабые характером люди», у которых «нет образования», «несформированный ум».
«…едут все за какой-то сказкой, за чем-то, а, естественно, это все и гипноз, это все внушение какое-то. Потому что у нас большинство ребят, они легко внушаемы. И они ведутся, они ведомые…».
«Это глупые, ну глупые ребята… Им предлагают хорошие деньги, плюс они хотят почувствовать себя сильными, но эти ребята никогда не будут нормальными, если их легко зомбировать в одну и в другую сторону».
Присоединившихся к ИГИЛ воспринимают не как врагов и предателей. Они скорее оступились, совершили ошибку, а переживания их близких вызывают сочувствие.
«Когда он ушел, его мама вся убитая, буквально, ходит, потому что она знает, что он в ИГИЛе где-то, то ли он взорвется где-то, то ли он уже мертв, то ли что с ним».
«В Сирию, что ли… уехал на войну. И у родителей траур, вся семья горюет, потому что это так неожиданно произошло, он очень конспирировался, видимо».
«Мужчина пойдет зарабатывать…»
Часто уход в ИГИЛ связывают с безработицей и необходимостью обеспечивать семью.
«..Прокормить семью — первая задача. И когда у тебя стоит выбор, чего скрывать, вопрос денег. Я когда услышал, так смешно стало, чтоб поехать в армию, нужно заплатить денег. Серьезно говорю! Во всей России дают деньги, чтоб в армию не идти, а у нас — чтоб пойти, чтоб дали военный билет, чтоб куда-то на работу устроиться. Вот и все, безработица, особенно когда у человека есть ребенок, жена, ему говорят — иди воевать, и все. Возможно, ты умрешь, это от тебя зависит, но твоя семья будет в достатке. Мужчина с характером — согласится. Он пойдет зарабатывать…».
Молодые дагестанцы проблематизируют ситуацию на рынке труда, отмечая, что работодателям требуются сотрудники с опытом, а молодые получить его не могут, поскольку не могут трудоустроиться. Вдобавок на вакантные места берут родных и знакомых.
«Основная проблема здесь в том, что без связей довольно сложно работать. Здесь все пропихивают своих. В принципе, это нередкое явление, то есть из-за этого простым людям довольно сложно найти работу».
«Так завербует, что от всего откажется…»
Образ манипуляции, центральный для риторики неразумности, воспроизводится через фигуру «вербовщика», отмечают авторы исследования. Того, кто влияет и убеждает, молодые люди описывают как хорошего психолога с навыками нейролингвистического программирования и «зомбирования».
«Допустим, девчонка вот, когда они ничем не занимаются, девушка, у нее нет никаких увлечений, она не усердна в школе…, у нее куча свободного времени. Она тратит его в социальных сетях, там она может познакомиться с каким-нибудь НЛПишным, я не знаю, мастером, который ее на самом деле так завербует, что она от всего откажется… Эти девчонки, они в основном были вот из такой категории, таких слабых каких-то, или же из таких семей, где тебя подавляют, унижают. А тут бац, ангел появляется, который тебя понимает, во всем поддерживает».
Вербовщик представляется как человек, умеющий разговаривать, перед которым трудно устоять.
«Есть ребята, я лично знаю, моя подруга, ее родственник ушел, вроде хороший парень, спортсмен, не пил, не курил, в мечеть ходил, наоборот, это как-то все… вроде такой набор, который гарантирует то, что все хорошо будет. Но, к сожалению, там… была мечеть, в которой он [«вербовщик»] именно вербовал этих всех ребят, он им говорил не то, что «вы должны понимать, что нельзя убивать людей», он говорил: «Да, но вот у тех-то и у тех-то вы можете забирать жизнь. Вам, наоборот, будет хорошо убрать…». К сожалению, именно те, некоторые ребята, они ушли».
Рассуждающие об «ушедших» понимают, что и сами не защищены перед манипулированием:
«…Одно время было очень актуально, вот так вот к тебе подходила девушка в хиджабе: «Слушай, ты бы не мог тут один пакет передать? Отвезти туда-то, типа, я не могу». И потом, в этом пакете могло быть что-то очень опасное или законом запрещенное. А потом: «Вот ты это сделал, теперь мы можем тебя как соучастника. Ты, типа, теперь должен с нами работать».
Основными каналами вербовки называются социальные сети и скайп, «через которые общаются как «вербовщики» внутри республики, так и те, кто располагается за пределами Дагестана и России».
«Всех, кто не побрился, проверяют…»
Сам разговор об ИГИЛ молодые дагестанцы воспринимают как риск быть заподозренным в симпатиях к террористам и оказаться в поле зрения спецслужб. На это указывают используемые тактики уклонения от вопросов, отказ отвечать на них, перевод разговора в отвлеченное, абстрактное обсуждение ситуации.
«Подальше от такого человека стараешься держаться, потому что рано или поздно все равно он туда уйдет, либо все равно проблемы какие-то будут у тебя. Поэтому есть даже ребята, которые просто подвезли, они даже не так хорошо, близко дружили с ним,… он ушел, короче, либо в лес, либо туда. После этого у них проблемы были, судебные разбирательства и так далее».
Страх привлечь внимание спецслужб меняют повседневное поведение. Например, практики ношения хиджаба и бороды:
«Моя подруга сталкивалась с этим. Она одно время ходила в хиджабе, но потом сняла его. Вот так вот, после этого у нас некоторые боятся носить хиджаб. На самом деле это очень-очень страшно, особенно в черном. Нас даже избегают, даже мы сами избегаем таких людей. Мы не знаем, чего от них ожидать».
«У нас всех, кто, как я, даже не побрился, проверяют уже. Какой-то косяк есть, ты уже в отделении оказываешься».
Антитеррор без репрессий
Возможно, часть высказываний – это проговаривание ситуации так, «как надо», то есть формулировками властей и официальных медиа: «предали свои семьи, свою республику, свою родину», «позор республики», «нелюди».
Однако никто из участников интервью не говорил о суровом наказании «ушедших». «Результаты исследования указывают, что репрессивная антитеррористическая политика, затрагивающая широкий круг людей, может не пользоваться поддержкой молодых дагестанцев», – делают вывод ученые.
Большинство высказываний, наоборот, соответствуют идее о том, что «лучшей антитеррористической политикой является хорошая социальная политика» с решением в регионе проблем образования и занятости.
* ИГИЛ — запрещенная в России террористическая организация
** Эмпирическая база исследования — 49 глубинных интервью с молодыми жителями Республики Дагестан (от 17 до 27 лет) — представителями местных молодежных интернет-сообществ. Базовыми платформами для поиска являлись крупные региональные группы Дагестана и группы различных сообществ Махачкалы в сети «ВКонтакте».
См. также: