Иностранцы в Российской Империи
Миграция, с социологической точки зрения, - явление крайне неоднозначные, являющееся причиной многих социальных проблем. Но почему же в современной России образ мигранта оброс стереотипами? Чем отличается опыт российского общества от других многонациональных стран - США, Канады и прочих? В этом курсе мы и попытаемся разобраться.
Иностранцы в Империи
Свой анализ мы начинаем именно с периода Российской Империи, а не любого другого, потому что именно на период XVIII-XIX веков приходится возникновение наций в современном нам понимании, соответственно о мигрантах, как о носителях иного национального культурного кода мы можем говорить только, начиная с этого времени. Тем не менее, стоит упомянуть, что мигрант или иностранец в понимании власти Российской Империи - не обязательно человек другой национальности, но обязательно человек другого подданства и/или вероисповедания. Именно эти факторы играли важнейшую роль в определении статуса человека, въезжающего на территорию Империи. К примеру, вне зависимости от происхождения, все иудеи были обязаны жить в черте оседлости, даже если не являлись этническими евреями. Таким образом, говоря в этой статье об “иностранцах”, мы в первую очередь имеем в виду подданных других государств, проживающих на территории России и “иноверцев”.
«Миграционный бум» начинается в России, безусловно, с царствованием Петра Великого [1]. Именно он первым приглашает в страну людей, которые захотят здесь остаться – корабельных мастеров, флотоводцев, деятелей науки и техники. С присоединением к России части прибалтийских земель, подданными российских императоров стали населяющие те земли Остзейские Немцы, позже, уже при Екатерине Великой, установилась практика приглашения иностранных “колонистов” на вновь приобретенные земли. Однако, у всех этих действий российского государства есть одна особенность: мигранты были приглашены селиться обособленно от жителей остальной Империи.
Рассмотрим этот процесс более детально. При Елизавете Петровне в 1753 году появляется первое «иностранное» поселение на территории России, названное позже «Новая Сербия» [2]. Как пишет В. Подов, «В указах императрицы Елизаветы Петровны от 29 марта и 1 апреля 1753 года предписывалось: Шевича и Прерадовича с выходящими с ними определенных наций народами селить от конца линии и поселения ландмилиции с донецкой стороны». Этот жест со стороны императрицы можно проинтерпретировать двояко. С одной стороны, она преследует давнюю цель российских государей защитить православных южных славян, давая им «новую родину» на просторах Третьего Рима. С другой стороны, четко прослеживается прагматическая цель: левобережная Украина в тот период подвергалась набегам со стороны Крымского ханства и было достаточно сложно организовать переселение жителей внутренней России на эти территории. Так или иначе, сербы, эмигрировавшие на эти территории, все еще оставались вдалеке от большей части русского населения Империи и не могли должным образом ассимилироваться, стать неотделимой частью общества.
Позднее, при Екатерине II, подобная практика стала более массовой, о чем свидетельствует Манифест 1762 года. Императрица писала:
«Мы всемилостивейше сим объявляем, что не только иностранных разных наций, кроме жидов, благосклонно на поселение в Россию приемлем и наиторжественнейшим образом утверждаем, что всем, приходящим к поселению в Россию, Наша монаршая милость и благоволение оказывана будет, но и самим, до того бежавшим из своего отечества подданным, возвращаться позволяем» [3].
Таким образом, она закончила формирование «политики открытых дверей», начатой ее предшественницей. Более поздние документы императрицы говорят о том, что она давала иностранцам возможность открывать собственные мануфактуры, пользоваться сословными привилегиями. Однако, несмотря на это, иностранцы, приезжавшие в Россию и действительно остававшиеся здесь, не были включены в русское общество. Они так и оставались «незнакомцами» (термин Г. Зиммеля) для большей части российских подданных.
Говоря о жизни иностранцев в России в XIX веке, мы можем проследить две тенденции. С одной стороны, продолжалась политика “иностранной колонизации” рубежей Империи, с другой – в Петербург и Москву стали активно перебираться более богатые и статусные иностранцы. К примеру, Д. Ливен отмечает, что «В российской армии, возможно, было больше выходцев из других стран, чем в австрийской или прусской. В Петербурге европейские иммигранты также выделялись более отчетливо на фоне местного общества, чем это было в Берлине или Вене.» [4] Иностранцы зачастую были более образованы и имели более высокие профессиональные качества в сферах военного дела, медицины, государственного управления, поскольку европейские системы образования начали свое развитие куда раньше, чем российские и давали более углубленные знания и практические навыки. Специалисты в этих областях ехали в Россию за более высоким жалованием, чем закрывали кадровый дефицит в стране. Так начал складываться первый стереотип о европейских мигрантах как о более образованных, даже более умных, нежели их русские коллеги, людях, который отчасти существует и до сих пор.
Различия на уровне наций принимались социумом как должное в то время. К примеру, студенческие корпорации Санкт-Петербургского Университета «Рутения» и «Балтика» были символом национальной принадлежности [5], и, как следствие, делили студентов. В среде аристократии на протяжении всего XIX века уже существовала дихотомия не столько по принципу этноса, сколько по принципу национальности, которую “выбирал” человек и его семья, изучая с детства язык, примыкая в студенчестве к корпорации и сближаясь с людьми со схожим культурным опытом. Важно опять же отметить, что подобное влияние «национального фактора» на социализацию молодых людей было не чем-то навязанным, но естественным. В XIX веке стереотипы о национальностях и различия между ними считались абсолютной нормой, явление, которое сейчас мы бы характеризовали как ксенофобию, было естественно и выражалось не только к мигрантам, но и к их потомкам.
Образ мигранта в России XIX века – это образ или учителя иностранного языка, или штабс-офицера, то есть человека высокого социального статуса. Именно поэтому к началу XX века среди рабочих и крестьянских слоев населения Империи процветает повсеместная «нелюбовь к немцам, евреям и французам». Подобная ксенофобия распространялась и на мигрантов, и на тех, чьи предки были подданными Российской Империи более 100 лет. Фактически, очень сложно говорить о мигрантах в современном нам понимании, поскольку в сознании человека конца XIX-начала XX века превалировало разделение общества на «мы/они» по национально-религиозному признаку, но не по признаку изначального происхождения конкретного индивида.
Таким образом, мы можем сказать, что к началу XX века формируется образ мигранта, четко связанный с образом человека другой (прежде всего европейской) национальности, обладающий определенными стереотипами, такими как:
- бОльшая образованность и ум в сравнении с «русским» жителей;
- обязательность высокого социального статуса;
- закрытость внутри собственного «национального круга».
Эти стереотипы вызваны не только политикой обособленного расселения иностранцев, но и объективными факторами, которые в глазах общества генерализовались и распространились на всех представителей данной социальной группы.
Игорь Лукин и Даниил Мезенцев
Источники
- Каменский А.Б. От Петра I до Павла I. М., 1999.
- Подов В.И. Славяносербия: Очерки из истории заселения Донбасса в 18 в. Документы.
- Манифесты Екатерины II о приглашении иностранцев в Россию.
- Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814. Пер. с англ. А.Ю. Петрова.
- Клаус А. Наши колонии. СПб., 1869.
Другие темы курса