18.11.1700, пн. Отъезд П. из-под Нарвы в В.Новгород.

Отъезд П. из-под Нарвы в В.Новгород. В ПЖПВ сказано: «Против 18 числа, то есть с воскресенья на понедельник за четыре часа до света генерал-фельдмаршалок (Ф.А.Головин – Е.А.) и Капитан отсель поехали», а команда поручена герцогу [К.Е.]Кроа и кн. Я.Ф.Долгорукову[1]. Маршрут движения П. неизвестен*.

Сразу по отбытии П. в лагерь неожиданно вернулся Б.П.Шереметев и произвел смятение, сообщив, что Карл XII с армией в 5 верстах от Нарвы. Герцог К.Е.Кроа усилил меры безопасности, увеличил караулы, но шведский генерал-майор Рибинг сумел ночью измерить глубину рва вокруг русского ретраншемента и спланировать его форсирование[2]. После отбытия П. в русском лагере состоялся военный совет. Б.П.Шереметев предлагал дать бой на открытом месте и использовать свое превосходство в численности, но К.Е.Кроа был против этого и войска остались в укреплениях**. Карл XII с армией, следуя за корпусом Б.П.Шереметева, в этот день достиг Лагена, что в 10 верстах от Нарвы, и встал лагерем. По сведениям русских, у шведов было не менее 30 тыс. чел.[3].  

Комментарий.

* Возникает множество вопросов в связи с тем, что царь покинул армию накануне прихода главных сил неприятеля, то есть накануне сражения, решавшего судьбу компании, да еще и забрал с собой главнокомандующего, а новому не предоставил подписанной им инструкции.Есть основания согласиться с теми авторами, которые пишут, что «П. не хотел нести никакой ответственности и потому оставил документ без даты и без печати»[4]. Вопрос о действиях П. обсуждался в литературе не раз. Н.Г.Устрялов в качестве ответа приводит цитату из петровской «Гистории Свейской войны» («Против 18 числа государь пошел от армеи в Новгород для того, чтоб идущия достальныя полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особливо, чтоб иметь свидание с королем Польским по отступлении его от Риги, ради совету о общих намерениях. И для того и генерал-фельдмаршала графа Ф.А.Головина, которой был первым министром у политических дел, изволил взять с собою ж, а каманда над войском поручена герцоху фон [К.Е.]Крою, да генералу камисару князю Якову Долгорукову»[5].

Упоминает Н.Г.Устрялов и мнение Ланге и Алларта о намерении П. повидаться с королем и турецким посланником. Действительно, Я.Э.Ланге накануне сообщал Августу II, что П. желает видеться с ним, а его, Я.Э.Ланге, просил подготовить в Литве место для встречи. Я.Э.Ланге предложил на выбор Полоцк, Брацлав, Биржи. Он сообщал также и о намерении П. уехать в Москву на встречу с прибывающим туда турецким послом и для этого взять с собой Ф.А.Головина, а армию поручить герцогу К.Е.Кроа[6]. По мнению Н.Г.Устрялова, у П. не было намерения долго задерживаться в Москве, он собирался отправиться в Смоленск, а потом на место свидания с королем Августом II. Он же приводит мнение О.А.Плейера, который в декабре 1700 г. дважды сообщал в Вену, что П. «решился удалиться от могущей встретиться опасности» по настоятельному убеждению близких к нему людей. Но из донесений О.А.Плейера видно, что в Москве не было никаких приготовлений к приему турецкого посланника, который, как известно, появился в России только в 1704 г. и был принят П. уже во взятой со второго захода Нарве.

Н.Г.Устрялов в этом пассаже О.А.Плейера, не без основания, увидел обвинение П. в трусости и стремился опровергнуть это утверждениями о «редкой неустрашимости» П., проявленной им под Азовом, на берегах Невы, при Гангуте[7]. Примерно на тех же позициях стоят 200 лет и до сих пор многие другие историки. Защищать П. было от чего - обвинения П. в трусости были распространены в Европе с самого начала всей этой истории. Естественно, что шведская сторона однозначно восприняла отъезд П. как трусливое бегство государя, который, нарушив данное им обещание, внезапно напал на соседа, а потом, предвидя неминуемое поражение, пустился в бега. Шведская пропаганда многократно это обыгрывала, представляя его как бегущего от воинственного Давида Голиафа, плачущего, теряющего в бегстве шапку и лапти (сюжет спциально выбитой по случаю медали)[8]. А.А.Матвеев писал П., что шведский посол «сам, ездя по министром и Статом, оглашает не только бутто бы злореча ваши войска и хуля, но самую вашу особу злословя, что вы, испужався приходу короля его, (ушли) за два дни к Москве»[9]. Впрочем, шведское официальное «Объявление», изданное и распространенное из Нарвы 24.11, такого обвинения не содержит. Там просто констатируется: «Царь сам поехал во Псков за два дни пред нашим приходом, дабы оттуды большей пушечный снаряд з 25 000 человек войск еще на помощь привесть, но сие опоздало, понеже ныне Божиею помощию город выручен»[10].

Несомненно, подозрение в том, что П. струсил, все-таки остается – уж очень надуманными выглядят причины поспешного бегства царя, бросившего свою армию и любимую гвардию ради встречи с далеким союзником. Эта срочная встреча с Августом II в дальнейшем, после поражения под Нарвой, казалось бы, стала еще актуальней, однако П. не спешил на нее. Он задержался в В.Новгороде, а потом отправился в Москву. В ГСВ об этом сказано так: «Государь намеренного свидания с королем Полским не мог тогда вскоре учинить, но сперва намерил в Москве ради всяких определений побывать»[11]. Примечательно, что ссылки на необходимость встречи с Августом II нет в «Объявлении с российской стороны о баталии с шведами при Нарве», выполнявшем роль дипломатического циркуляра для объяснения поражения под Нарвой европейской общественности. Там сказано, что П. «в 18 день ноября из обозу пошел ради нужных государственных дел к Москве, також, дабы и воинские припасы и ратных людей, которых еще ожидали, своим высоким почтением ускорить. И понеже он <…> Ф.А.Головина ради вышеписанных государственных дел с собою взял и того ради он правительство междо тем протчим генералом вручил»[12]. Были и другие объяснения побега П. А.Катифоро считал, что П. уехал из-под Нарвы, получив известие о том, что 50 тысяч шведов движутся на Архангельск[13].

Мне кажется, что во всей нарвской ситуации П. действовал, исходя как из соображений личной безопасности (об этом он, несмотря на личное мужество, пекся всегда) перед лицом грозного противника, так и из соображений присущего ему прагматизма и отношения к людям как к расходному материалу.Впрочем, к простым солдатам в те времена и в других странах относились так же. Не исключено, что П. был смущен, увидав, с каким порывом и целеустремленностью рванулся к нему навстречу юный шведский король, только что поставивший на колени Данию. Сам П., несмотря на свою импульсивность, обычно так никогда не поступал, он действовал преимущественно с расчетом, с запасом прочности во всем, держа в уме вариант отступления, что отчасти отразилось в Наказных статьях. Поэтому пыл Карла XII, его тактика стремительного наступления могли выбить П. из колеи, смутить и устрашить. И тогда он решил бросить заведомо, по его мнению, обреченную на поражение армию, взять из нее двух самых близких ему людей (Ф.А.Головина и А.Д.Меншикова) и начать все с самого начала.

Российские комментаторы перевода шведской монографии «Походы Карла XII», вступили в полемику с Д.Ф.Масловским, который в качестве причины отъезда П. традиционно называет необходимость свидания с королем Августом II, отсутствие средств для осады (вопрос, который царь желал разрешить), надежду на плохие дороги и на то, что конница Б.П.Шереметева задержит противника. Комментаторы пишут: «Последнее вовсе необоснованно, ибо уже 18 ноября поступило известие об оставлении дефиле Пюхайыги и наступлении шведов <…>. В действительности царь прекрасно видел неизбежность битвы. Ни встреча с королем Августом II, названная Д.Ф.Масловским главной причиной отъезда П., ни аудиенция, назначенная турецкому послу, которую также называют в качестве «причины» иные источники, не могут оправдать то, что армия оставляется за день до решающего сражения. Не стоит полагать, что царь, невзирая на слабое военное образование, не предвидел несчастного исхода боя для молодой армии. Однако поражение войск, во главе которых стоял иностранный офицер, вызвало бы меньший отрицательный резонанс в России, нежели то же самое – в присутствии самого царя – и без того не слишком популярного реформатора»[14]. Именно поэтому во главе армии и был, в сущности, насильно поставлен герцог К.Е.Кроа.

К этому добавим два соображения: первое – действительно, уже во время сражения солдаты стали обвинять в неудачном его развитии офицеров-иностранцев и некоторых из них убили. Да и позже поражение под Нарвой объяснялось преимущественно «изменой немцев», побежавших во главе с К.Е.Кроа к шведам. О всплеске ксенофобии после Нарвы писал и Ф.Эмилиано[15].

И второе – таким же приемом, как под Нарвой, П. воспользовался весной 1706 г., когда его армия оказалась фактически в окружении в Гродно. Накануне прорыва армии из окружения П. отозвал одного из двух главнокомандующих – А.Д.Меншикова и поручил сложнейшую операцию выхода из ловушки фельдмаршалу Г.Б.Огильви, который, в отличие от герцога К.Е.Кроа, с честью вышел из тяжелейшего положения и вывел армию из Гродно. После этого П. появился в войсках и уволил Г.Б.Огильви.

Несомненно и то, что П. впоследствии не считал герцога К.Е.Кроа изменником, сдавшим его армию шведам, хотя это можно было навесить на козла отпущения, каким выглядел герцог. Доброе отношение П. к К.Е.Кроа видно из переписки герцога с Ф.А.Головиным. К.Е.Кроа писал: «Ваше превосходительство обнадеживает меня письмом, что Е.ц.в. не имеет на меня никакой немилости и для краткости времени (пребывания в войсках) в вину мне (поражение) не вменяет, и письменного оправдания не требует, а изустного желает». П. помогал пленному полководцу, склонному к мотовству и пьянству, деньгами, переводя их через ревельского купца-посредника. Подр. см.: Епатко. От Нарвы к Ревелю. С. 146-147.      

** Предложение Б.П.Шереметева было рациональным. Шведы, двигаясь 19.11 в сторону Нарвы, удивлялись быстрому отходу русских и, выйдя на равнину у Лагена встревожились, полагая, что русские полки выйдут им навстречу от Нарвы на битву. Армия шведов тотчас построилась в боевой порядок, готовясь встретить противника. Однако патрули донесли, что противника на всем 10-километровом пространстве до русской циркумвалационной линии вокруг Нарвы нет. Было решено в наступившей темноте подтянуть армию поближе к Нарве[16]. Общая численность шведской армии составляла около 11 тыс. чел.при 37 пушках - 21 батальон пехоты (всего 5889 чел.), 47 рот кавалерии (4314 чел.) и 334 чел. артиллеристов[17]. Численность русской армии подсчитать сложно. Впоследствии шведы, упоенные победой, называли цыфру 80 тыс. чел., но реальная численность армии К.Е.Кроа составляла, по данным Н.Г.Устрялова, 36-37 тыс. чел. Примерно к таким же выводам (34-36 тыс.) пришел и современный исследователь В.С.Великанов[18]. Иначе говоря, шведов было в три с половиной меньше, чем русских.

[1] ПЖПВ. 1700 г. С. 10; ГСВ. 1. С. 83.

[2] Устрялов. История. 4-1. С. 44.

[3] ГСВ. 1. С. 83, 206; Устрялов. История. 4-1. С. 42-44.

[4] Походы Карла XII. С. 72-73.

[5] ГСВ. 1. С. 206.

[6] Устрялов. История. 4-1. С. 32-33; Галларт. Подробное описание осады. С. 118.

[7] Устрялов. История. 4-1. С. 33-34.

[8] Люстров. Война и культура. С. 54-56; Петров. Город Нарва. С. 245-261.

[9] Северная война. 1. С. 78.

[10] Северная война. 1. С. 73.

[11] ГСВ. 1. С. 210.

[12] Северная война. 1. С. 74.

[13] Катифоро. Житие Петра Великого. С. 172-173.

[14] Походы Карла XII. С. 78.

[15] Письма и донесения. С.76.

[16] Походы Карла XII. С. 65.

[17] Походы Карла XII. С. 79.

[18] Устрялов. История. 4-2. С. 465; Великанов. К вопросу об организации. С. 130-143; Походы Карла XII. С. 81.