11.10.1715, вт. П. в Шлиссельбурге.

П. в Шлиссельбурге, кушал со всеми (праздник: «Взят Шлютенбурх, пошел 13-й год»)[1].

Письма и бумаги П.: 1. Письмо царевичу Алексею («Объявление сыну моему») о трудностях в войне и о победе, признание негодности наследника («видя тебя наследника весьма на правление дел государственных непотребного»). Упреки, обращенные к Алексею: 1. Нежелание и нелюбовь к военному делу, «чем мы от тьмы к свету вышли и которых не знали в свете, ныне почитают <…> сия есть едина из двух необходимых дел к правлению, яко распорядок и оборона», пример Византии, погибшей оттого, «что ружие оставили и единым миролюбием побеждены и, желая жить в покое, всегда уступали неприятелю», о том, что рассчитывать в военном деле на генералов не следует, «ибо всяк смотрит начальника, дабы его охоте последовать»; 2. Незнание военного дела и нежелание учиться приведет к тому, что «не знаешь то, како повелевать оными» (подданными – Е.А.) и «как добром воздать и нерадиваго наказать, не зная силы в их деле? Но принужден будешь, как птица молодая, в рот смотреть», оправдания нездровьем не принимаются. Заключение: «Сие все представя, обращуся паки на первое, о тебе разсуждая, ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому вышеписанное с помощию Вышняго насаждение и уже некоторое и возращенное оставлю? Тому, иже уподобился ленивому рабу Евангельскому, вкопавшему талант свой в землю (сиречь все, что Бог дал, бросил)! Ибо сколь много за сие тебя бранивал, но и бивал, к тому ж сколько лет почитай не говорю с тобою, но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться, хотя от другой половины и все противно идет. Однакож всего лучше, всего дороже безумный радуется своею бедою, не ведая, что может от того следовать (истину Павел святой пишет: како той может церьковь Божию управить, иже о доме своем не радить?) не точию тебе, но и всему государству. Что все я с горестью размышляя и видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало пождать, аще нелицемерно обртишься. Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что один ты у меня сын, и что я сие только в устрастку пишу: воистину (Богу извольшу) исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребнаго пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный»[2]*;2. Царевнам Марии и Евдокии Алексеевнам указ приехать по первому зимнему пути в СПб[3].

Разные письма и бумаги: Б.П.Шереметев – П. из Варшавы о визите к нему высших чинов Речи Посполитой с просьбой противостоять сторонникам Станислава I в связи с замешанием в Польше (из-за выбора маршалком ротмистра Гуржинского - сторонника Станислава Лещинского) и для этого не уводить полки в Померанию, Б.П.Шереметев сообщает, что дал приказ о расквартировании полков в Польше[4].

Комментарий.

* Письмо датировано 11.10 и помечено «При Санктпитербурхе», хотя 11.10 П. был в Шлиссельбурге. Возможно, что П. написал его ранее и держал до смерти кронпринцессы Шарлотты и мог передать сыну после похорон Шарлотты. В ответном письме от 31.10 Алексей писал: «Сего октября в 27 день 1715 году, по погребении жены моей, отданное мне от тебя, Государя, вычел»[5]. Несомненно, яростный тон письма отца сыну вскрывает глубокую неприязнь П. к царевичу Алексею. Скорее всего, эта неприязнь была взаимная. В разжигании ее часто обвиняют царицу Екатерину, оказывавшую сильное влияние на П. и хлопотавшую о счастливой судьбе своих детей. Часто такие подозрения основаны на устойчивой мифологеме, моделировании традиционных отношений мачехи и нелюбимого пасынка. Прямых свидетельств интриг Екатерины против Алексея нет, хотя нужно учитывать, что проследить их непросто. Есть только косвенные свидетельства. Беременная кронпринцесса Шарлотты писала матери: «С царицей я не видаюсь, ибо всякий раз, когда я ее предупреждала о моем посещении, она мне отказывает»[6]. О.Плейер пишет о зависти со стороны царского двора по случаю рождения Шарлоттой царевича Петра Алексеевича и что кронпринцесса знала, что царица тайно старается ей навредить». Наконец, бежавший в Вену царевич прямо утверждал: «Впрочем, отец был ко мне добр, но с тех пор, как пошли у жены моей дети, все сделалось хуже, особенно когда явилась новая царица и сама родила сына. Он и Меншиков постоянно вооружали против меня отца»[7]. О колоссальном влиянии обоих на царя не приходится сомневаться и здесь царевич недалек от истины. В случае с царевичем Алексеем можно говорить и о явном различии характеров, жизненных установок обоих - только одно признание царевича в Вене, что «к войне он никогда охоты не имел»[8] для воина П. – несусветная ересь, а в устах наследника российского престола – преступление. Нужно учесть и традиционный конфликт поколений, обострившемся в атмосфере неоднозначных преобразований. Подобные конфликты не раз  возникали в истории. Достаточно вспомнить невольно вызывающий сопоставление с историей царевича Алексея острейший конфликт прусского короля Фридриха-Вильгельма  I с сыном, кронпринцем Фридрихом (будущим Фридрихом Великим) [9] . Можно вспомнить тяжелейшие отношения испанского короля Филиппа II с Дон Карлосом, принцем Астурийским, а также распрю английского короля Георга II с принцем Уэльским Фридрихом, который перешел в 1730-х гг. на сторону оппозиции (правда, парламентской).

Примечателен сам факт такого послания (да и всей последующей переписки) для П., который жил в одном городе с сыном и мог все это высказать напрямую, без использования эпистолярной формы. Тут можно высказать два предположения. Во-первых, возможно, что конфликт зашел так далеко и П. был уже не в силах разговаривать с сыном (в письме сказано: «...столько лет почитай не говорю с тобою»).  Во-вторых письмо это – продуманный манифест, логично выстроенный. Его появление такого письма может свидетельствовать о сознательном стремлении П. довести до публики этот манифест неприятия сына, подготовить общество к устранению царевича от наследования, выразить, во имя России,  готовность изменить принятый предками порядок наследования. Кажется также примечательным, что послание было вручено сыну публично, на ьпохоронах его жены. На следствии Алексей показал, что через какое-то время после похорон  к нему обратился кн. Ю.Ю.Трубецкой и спросил «…какое-де отец твой тебе письмо дал при мне, печальное или радостное? И я ему сказал, что в письме в твоем и в моем ответе написано… А Сибирский (Василий – Е.А.) говорил мне, что-де какия письма к тебе Макаров привозил, то-де того ж дня князь Якову (Я.Ф.Долгоруков – Е.А.) объявили мы-де все ведаем».[10]

[1]ПЖПВ. 1715 г. С. 71.

[2]Устрялов. История. 6. С. 346-348; Голиков. ДПВ. 6. С. 50-51; Николаева. "Тестамент" Петра. С.103 -111; Петр I в кругу семьи. С. 571-573.
[3] Петр I в кругу семьи. С. 574.

[4]Письма Шереметева. С. 99-103.

[5]Устрялов. История. 6. С. 348.

[6] Павленко. Царевич Алексей. С. 52

[7] Устрялов. История. 6. С. 67.

[8] Устрялов. История. 6. С. 67.
[9] Simon. Der Prozeß gegen den Thronfolger. S. 218-247.
[10] Устрялов. История. 6. С. 156-157, 448.