12/23.07.1711, чт. П. и Екатерина в лагере при Пруте.

П. и Екатерина в лагере при Пруте.

В турецком лагере заключен мир, трактат (на турецком и на русском языках (копия на итальянском или, возможно, на греческом языке[1]) был разменен, аманатами оставлены П.П.Шафиров и М.Б.Шереметев. Об отчаянном положении русской армии, истомившейся под палящим солнцем на берегу Прута, и о нетерпении П., свидетельствует эпизод, внесенный в статейный список П.П.Шафирова и М.Б.Шереметева: пока оформлялись документы и прикладывались печати, «паки от Е.ц.в. присланы адъютанты Павел Ягужинской, да Антон Виер (А.М.Девьер – Е.А.) с словесным указом, чтоб оной договор скоряя окончать и розменятца»[2]*. П.П.Шафиров послал размененный трактат с П.И.Ягужинским, А.М.Девьером, А.П.Волынским и А.И.Остерманом, который просил П., «чтобы немедленно прислан был к генералу Рену (К.Э.Ренне – Е.А.) указ Е.в., чтоб он с кавалерией наскоро от Браилова возвращался и шел бы за главный корпус в Росийское государство; тож - чтоб прислан был кто знатной человек ис полковников для посылки в Азов с указами к адмиралу господину графу [Ф.М.]Апраксину об отдаче Азова и разорении Таганрога»[3]. Все эти требования великого визирь Мехмед-паша были исполнены.

И в тот же день обе армии разошлись**, русская армия пошла вдоль Прута, не имея продовольствия, а питаясь только мясом скота, который ранее пригнали люди кн. Д.К.Кантемира[4]***. Отойдя на некоторое расстояние от места боя, армия ночевала при р. Прут, постоянно подвергаясь набегам татар, не соблюдавших заключенного мира[5]. Во время марша полагали, что на помощь придет господарь Мултянский, но он так и не появился****.

К.Э.Ренне с кавалерией подошел к Браилову и начал готовиться к штурму[6].

Письма и бумаги П.: 1. П.П.Шафирову письмо с полномочиями на заключение мирного договора[7]; 2. Полномочная грамота П.П.Шафирову и М.Б.Шереметеву[8]; 3-5. Прутский мирный договор с поправками П. Ратификация договора[9]*****; 6. Послание великому визирю Мехмед-паше о соблюдении договора[10]; 7. В.К.Павлову письмо о пропуске его через турецкий лагерь в Киев с депешами[11]; 8-9. Ф.М.Апраксину и кн. Д.М.Голицыну письма о заключении мира при условии сдачи Азова и разорения новопостроенных городов, а также об исполнении этих условий[12]; 10-11. Генералу И.И.Бутурлину и И.И.Скоропадскому письма о заключении мира и отступлении русских и украинских войск от границ Крыма[13]; 12. К.Э.Ренне письмо с указом об отступлении его корпуса от Браилова[14].

Разные письма и бумаги: 1. П.П.Шафиров – П. с предложением турок о заключении русско-шведского мира. «Сего часу король Шведской [Карл XII] и воевода Киевской [Ю.С.Потоцкий] и хан [Девлет II Гирей] на разговорех немалое время, только я мню, что ничего не зделают»[15]******; 2-4. Сенатские указы: о чеканке серебряных денег на Денежном дворе[16]; о личной ответственности губернаторов за непоставку рекрут, лошадей и пр.[17]; о зачете Киевской губернии за поставленных рекрут[18]; 5. И.Ф.Боцис – А.Д.Меншикову из Выборга, что «никаким образом лодки водою отправить нельзя за неприятельскими кораблями, которые стоят при самых трех выборгских устьях», стоят они «при наших очах», приходится войска отправлять посуху[19]; 6. Стефан – П. о церковных назначениях. Подпись: «богомолец всегдашний и подножие Стефан, пастушок рязанский»[20]. 

Комментарий .

* Юст Юль писал: «Царь передавал мне, что сам видел, как у солдат от действия жажды из носа, из глаз и ушей шла кровь, как многие, добравшись до воды, опивались ею и умирали, как иные, томясь жаждою и голодом, лишали себя жизни и пр. Словом, бедствия русской армии не поддаются описанию. Если судить по слышанным мною подробностям, в положении более отчаянном никогда еще не находилась ни одна армия»[21]. Этот же эпизод был внесен в черновик ГСВ, но в чистовик не попал: «Сей марш им от Днестра до Прута был зело труден, как от великих жаров, так и от безводицы, от которого зною и жажды так случалося, что у многих солдат, будучи в маршу, кровь гортанью шла, отчего, падчи, помирали»[22].

** Вот как эта ситуация виделась Ж.Н.Моро де Бразе: «В полдень П. через генерал-адьютанта объявил всем генералам о заключении мира. В час пополудни оттоманы обнародовали мир и почти в то же время фельдмаршал (Б.П.Шереметев – Е.А.) отдал приказ армии выступить в поход в шесть часов вечера в новом боевом порядке, коего план роздан был всем генералам, дабы каждый из них занял свое место. Войско должно было выступить из лагеря с распущенными знаменами, с барабанным боем и с флейтами перед каждым полком». Потери русской армии Ж.Н.Моро де Бразе оценил в 4800 чел., а у турок насчитал 8900 чел. Армия выступила в 6 часов вечера, «мы шли до самой ночи по берегу Прута, который был от нас вправо, а горы влево <…>. При совершенном наступлении ночи Е.ц.в. велел остановиться батальону-каре. Мы выстроились как можно исправнее. Мы расположились на биваках. Ночлег был краток и ночь чрезвычайно дождлива». Ж.Н.Моро де Бразе в связи с этим, как истинный француз, отмечает также «тяжелый удел полковых дам»[23].

*** Правда, П. забывает, что великий визирь Мехмед-пашa послал ему подарки и много продовольствия для армии. Роберт Саттон писал о 1200 повозках с хлебом, рисом и кофе, а другой источник упоминает о 2000 центнерах риса, 4000 центнерах сухарей и пр.[24]. Однако об этом в русских источниках информации нет. Станислав Понятовский с сарказмом писал Станиславу Лещинскому, что П. «вышел из своего лагеря со всеми знаками почета, снабженный своими новыми друзьями всем, чего ему недоставало для пропитания своей расстроенной армии»[25].

**** Это послужило основанием для следующей записи в ГСВ: «Сей марш (т.е. движение от Прута после заключения мира – Е.А.) зело отчаенно учинен для обнадеживания господаря Мултянского (Константина Бранковяну – Е.А.), которой християнским желанием на оной побуждал, но сие его желание в самом деле июдским лобзанием было, ибо все сообщал туркам, что от нас получал и нарочно тянул на нашу пагубу. Но правосудец Бог поистине чюдо в сем показал и истинный свой суд, ибо нас от того случая отчаянного избавил, понеже прямо и просто им добра хотели, а тех лукавых всех лютою смертию наказал»[26]. Все было гораздо сложнее, чем это излагал П. в ГСВ. Еще 12.07 К.Э.Ренне получил письмо Константина Бранковяну от 02.07, в котором тот сообщал о действиях турок, о своем намерении открыто перейти на сторону русских, просил сообщить о нуждах русских войск в продовольствии. Как считает Л.Е.Семенова, при этом он опасался, что русские привезут в Румынию с собой нового господаря Фому Кантакузина (об этом были слухи) и он в письме Георгию Кастриоту просил уточнить, как же обстоят дела на сей счет. История на Пруте поставила его в чрезвычайную ситуацию – переход на сторону России однозначно привел бы к утрате им власти, к эмиграции в Россию. Константин Бранковяну, встав в лагере Урлац, открыто не перешел на сторону России, но и не воевал вместе с турками, он придерживался нейтралитета, а отсутствие постоянной связи с русскими лишало его уверенности в правильности предпологаемого перехода на сторону России. Даже приход корпуса К.Э.Ренне не стал поводом для того, чтобы открыто заявить о своей измене султану. Важно при этом учитывать, что у него были враждебные отношения и с кн. Д.К.Кантемиром, который, как уже сказано, привечал его врага и соперника Фому Кантакузина. Оба они, несомненно, возбуждали недоверие П. к Константину Бранковяну. Неслучайно, что потом турки не простили ему колебаний и в марте 1714 г. он был свергнут с престола, в фирмане султана Константин Бранковяну обвинялся в том, что «привел москалей в Браилу» и дал им продовольствие. Константин Бранковяну был схвачен, привезен в Константинополь и подвергся (вместе с тремя сыновьями) казни. В 1716 г. также были казнены брат и дядя Фомы Кантакузина[27]. Как бы то ни было, П. видел чуть ли не главную причину несчастья при Пруте в предательстве Константина Бранковяну. Углубленного анализа происшедшего он не проводил, даже спустя много лет. В первой редакции ГСВ сказано, что «мнение в неискустве неприятеля в воинском деле и не обмануло, но дальнее захождение без магазеинов и людство неприятеля, ежели б послушали совета караля Шведского[Карла XII], крайнею б беду принесло». И далее П. приходит к парадоксальному выводу, сводящему на нет смысл всего похода: «Правда, что зело бедственен сей случай был и печален, но ежели б получили викторию над неприятелем, тогда б еще далее зашли и более б прежде помянутом Июде поверили, и то без сомнения злее б было»[28]. О своих стратегических и тактических просчетах речи в суждениях П. о сражении при Пруте нет. Сразу после заключения мира П. написал директивное письмо русским послам в Польше и Дании в весьма оптимистическом ключе. В письме не уточнялись удручающие условия мира, закрывшего для П. южное направление политики, которое всегда было ему очень дорого: «Объявляем вам, что с великою ревностью шли к Дунаю, дабы турок предварить и получить довольство в провианте, но турки нас упредили и встретились с нами у Прута, где престрашныя бои были чрез три дни, то есть в 8, 9, 10 числех. Потом мы, видя, что вперед итить, не имея правианту и довольной конницы, за тою их силою невозможно, тож и отступить трудно, того ради по оных боях зделали штильштан и потом, видя, что из сей войны жадного пожитку не будет, того ради поступили по желанию туретскому и на вечный мир, уступя им все завоеванное, дабы от той стороны быть вечно безпечным, что турки с превеликою охотою паче чаяния учинили и от короля шведсково вовсе отступили. И то можешь Е.в. верно обнадежить, что сей мир к великой пользе нашим союзникам, ибо ныне мы со всею армиею празны и будем, как возможно скоро, часть доброго войска послать к Померании для чего и Е.в своею особою поедет тотчас (как из Волоской земли выдем) в Прусы и Ельбингу, дабы там ближе иметь сношение о сем деле»[29]. Конкретно в циркуляре о самом договоре сказано не было, как и в грамотах союзникам – польскому и датскому королям, и вся трагедия на Пруте охаратеризована им как «некоторое неудобство»[30]. Когда приехавший в Могилев Юст Юль попросил у царя и Г.И.Головкина ознакомить его с текстом Прутского договара, то ему ответили, что договор не содержит никаких условий в пользу шведов или в ущерб участникам Северного союза. Примерно так же, как П., оценил ситуацию один из участников сражения генерал А.А.Вейде в письме А.Д.Меншикову от 23.07, правда, с некоторыми важными нюансами: «Ц.в. армия за недовольством в коннице обреталася в той тесноте, что в кормах и запасах имели великую нужду и то, что багаж наш и лошади мало не весьма разорены суть и вместо того, чтоб нам идти в неприятельскую землю далее, принуждены были назад ступать, но с тою теснотою и тою стрельбою, что ко отходу способ вельми противен был. По нескольку дней нашли на нас турки со всею силою с пехотою, со многими пушками, с которого времени бой жестокой быти начался и нам путь паки управляти зело тяжек явился. Потом визирь Мехмед-паша с великим своим войском нас мало не весьма охватил, припер к реке и учинили округ нас разные линии и несколько раскатов. На другой день к нашему войску, которое токмо рогатками окинуто было, конницею и пехотою жестоко приступали, пушками и всякими мерами непрестанно теснили. На третий день еще пуще того промышляли, но, за помощью Всемогущаго Бога, ни в едином месте проломить не могли и ежели бы у Ц.в. довольнаго числа добрая конница была, сия война зело б полезна быти могла и такие неприятельские напады токмо бы за находки ставити возможно было. Но три вещи нас погубили: не здравые, без опасные и не искусные советы, неосторожность в запасах и малосильство нашей конницы. И хотя авантаж есть, что учинен с турками вечный мир, однако напротиву того потеряли Азов»[31].

Вообще, размышляя над тем, что произошло более 300 лет назад при Пруте, нельзя не поражаться необыкновенности происшедшего. Как справедливо писал Р.Саттон, прутская эпопея была «одним из самых удивительных и необыкновенных событий, которые когда-либо случались»[32]. С одной стороны, польстившись на русские деньги, великий визирь Мехмед-паша упустил возможность войти в мировую историю как полководец, уничтоживший или пленивший всю русскую армию во главе с царем – блистательным победителем шведов под Полтавой. С другой стороны, невероятно, чтобы П., всегда осторожный, даже сверхосторожный в военном деле, устремился, сломя голову, в столь авантюрный поход к Проливам. После разговора о походе с П. Юст Юль писал, размышляя о происшедшем: «Вообще, событие это ясно доказывает, что Бог по желанию (своему) может и у мудрейшего человека отнять разум и затем устроить так, что ему послужит на пользу величайшая его оплошность. В самом деле, кто бы мог ожидать от такого умного и опытного в военном деле государя, участвовавшего в стольких походах против искусного врага, той ошибки, что, не имея сведений ни о силах неприятеля, ни о его приближении (эти сведения царь получил лишь тогда, когда турецкая армия находилась от него уже в полумиле), он вступит в такую пустынную страну, как Валахия, где нельзя достать никакого продовольствия, и отошлет от себя генерала [К.Э.]Ренне с 9000 человек кавалерии. С другой стороны, можно ли себе предположить, чтобы турки согласились на каких бы то ни было условиях заключить мир и выпустить из рук христианскую армию, когда имели ее в своей власти. Правда, султан [Ахмед III] и верховный визирь Мехмед-паша получили деньги, Азов уступлен туркам и все условия, предложенные Оттоманскою Портой, приняты; но как все это ничтожно в сравнение с пленом, грозившим царю и всей его армии! А уж один голод вынудил бы русских к сдаче. Если бы даже допустить предположение, весьма маловероятное, что царь в этот раз одержал бы победу над турками, то война все равно чрез это не прекратилась бы. Она затянулась бы надолго; между тем, компания против шведов была бы на то время приостановлена или же действия ее лишились бы  должной энергии» [33] . Мысль эта, как видно из письма П. послам и ГСВ, витала в воздухе – от победы были бы одни проблемы, нет худа без добра, теперь руки развязаны и пр., хотя, как известно, угроза новой войны с турками висела и в 1712 г. Но это была совсем другая концепция, чем та, с которой П. начинал войну, а, в сущности, завоевательный поход. О пользе поражения писал П.А.Кротов: «Неудача Прутского похода 1711 г. предотвратило втягивание страны в затяжную, изнурительную борьбу с могучим соперником – Османской империей».[34] В принципе, нечто подобное можно было бы написать и при оценке поражения русской армии под Нарвой в 1700 г.

***** По мнению Я.Е.Водарского, правка текста договора П. сводилась к устранению из него унизительных для престижа России моментов. В частности, было снято положение, что инициатором заключения мира является сам П., а положение о невмешательстве России в польские дела заменено положением об обоюдных обязательствах сторон не вмешиваться в польские дела. Снято было и требование турок не иметь более в Константинополе русского посольства[35].

****** По заключении мирного трактата в турецкий лагерь вскоре прискакал Карл XII, который вошел в шатер великого визиря Мехмед-паши и вместе со Станиславом Понятовским и крымским ханом Девлет II Гиреем и выговаривал великому визирю Мехмед-паше по поводу поспешности заключения с русскими мира, требовал дать ему войска, чтобы довершить разгром русских и, не добившись своего, уехал к крымскому хану Девлет II Гирею[36]. Если прав И.И.Голиков (источник его текста неизвестен), то в тот день Карл XII во второй (и последний) раз в своей жизни (после Головчина в 1708 г.) видел издали самого П. и пришел от этого в ярость. Нужно согласиться с мнением историка, писавшего: «Колико должно быть Его Шведскому величеству болезненно, когда он своими очами видел Российскую армию, выступавшую в поход к Яссам со всеми воинскими знаками чести, и как бы в триумфе, со всею артиллериею и обозом, распущенными знаменами и барабанным боем и музыкою и царя, едущего пред Преображенским своим полком верхом»[37]. Информация в ГСВ о встрече великого визиря Мехмед-паши с Карлом XII, скорее всего, была передана П. П.П.Шафировым. 20 или 21.07 тот писал Г.И.Головкину о встрече с великим визирем Мехмед-пашой, который «мне сказал, что он говорит со мною за секрет, что он его, шведа, ставил напредь сего за умного человека, а как он его ныне видел, то признавает его за самого дурака и сумозбродного, яко скота, потому де как он к нему присылал, и потом сам с ним видясь, говорил с великим серцем и угрозами, чтоб он не делал с Ц.в. миру бес того, чтоб и с ним обще помирился и все от него взятые городы отдал. И он ему сказал, что ему до него дела нет и мирился он за своего государя, а его должен как гостя проводить безопасно и тот проезд свободной ему уговорить. И он де ему с великою досадою и грубостию говорил, что на него салтану будет жаловатца и привесть во гнев салтанской. И он де ему отвещал, что ево в том не боитца, потому что он сам взрос при салтане, а салтан ему болши поверит, и может ему сам скоряя беду навесть. И с тем-де разъехались»[38]. Естественно, что интерпретация разговора великого визиря Мехмед-паши с королем Карлом XII остается на совести П.П.Шафирова. По другим его данным, полученным через секретарей, после ссоры великого  визиря Мехмед-пашой король Карлу XII жаловался на него султану Ахмеду III, писал, что имея в руках русское войско, «дал себя обмануть, зделал мир, не призвав ево в совет и не включа в оной ево». На это якобы султан отвечал, что ответ даст великий визирь Мехмед-паша (из письма П.П.Шафирова Г.И.Головкину от 03.08.1711)[39]. Английский дипломат Л.Х.Вейсброд писал, что король Карл XII был возмущен поведением великого визиря Мехмеда-паши, ибо, имея в руках царя, царицу, всю русскую армию, мог добиться наилучшего мира, но дал себя подкупить, хотя знал, что русские никогда не держат слова, если это противоречит их интересам, короче – визирь Мехмед-паша упустил случай, редкий в мировой истории («…he had let slip the most favourable occasion in the world that ever was»). Неслучайно, что позже через русских дипломатов великий визирь Мехмед-паша несколько раз горячо упрашивал П. исполнить условия заключенного мира[40], но П., как бы подтвержая уничтожительную характеристику Карла XII касательно держания русскими слова, так затянул исполнение условий мирного договора, что это стало причиной свержения и гибели польстившегося на русское золото Мехмед-паши Балтаджи и объявления турками войны в 1712 г. и еще более тяжелых, чем в 1711 г., условий мира.  

[1] Водарский. Загадки. С. 129.

[2] ПБП. 11-1. С. 582.

[3] ПБП. 11-1. С. 582.

[4] ГСВ. 1. С. 373.

[5] ВПЖШ. С.57.

[6] ПБП. 11-2. № 4620. С. 32, 37.

[7] ПБП. 11-1. № 4574. С. 321.

[8] ПБП. 11-1. № 4575. С. 322.

[9] ПБП. 11-1. № 4576. С. 322–324; ПСЗ. IV. № 2398. С. 714-716; Война с Турциею. С. 267-268; ПБП. 11-1. № 4577. С. 324-326; № 4578. С. 327; Водарский. Загадки. С. 162-167.

[10] ПБП. 11-1. № 4579. С. 327-328.

[11] ПБП. 11-1. № 4580. С. 328.

[12] ПБП. 11-1. № 4580, 4581. С. 328-329.

[13] ПБП. 11-1. № 4583, 4584. С. 330; Война с Турциею. С. 184-186.

[14] ПБП. 11-1. № 4585. С. 330.

[15] ПБП. 11-2. № 4586. С. 7, 351.

[16] ПСЗ. IV. № 2395. С. 713.

[17] ПСЗ. IV. № 2396. С. 713.

[18] ПСЗ. IV. № 2397. С. 714.

[19] МИРФ. 1. С. 247-248.

[20] Рункевич. Архиереи. С. 153-154.

[21] Юль. Записки. С. 314-315.

[22] ГСВ. 2. С. 458.

[23] Моро де Бразе. Записки. С. 410-411.

[24] Sutton. The Despatches. Р. 66.

[25] Цит. по ПБП. 11-1. С. 583-584.

[26] ГСВ. 1. С. 176.

[27] Семенова. Русско-валашские отношения. С. 134-135, 151.

[28] ГСВ. 1. С. 176, 373-374.

[29] ПБП. 11-2. № 4591. С. 11.

[30] ПБП. 11-2. С. 10.

[31] Война с Турциею. С. 342.

[32] Цит. по: Серов. Прутский поход 1711 г. С.47.

[33] Юль. Записки. С. 314-315.

[34] Кротов. Российский флот. С. 329.

[35] Водарский. Загадки. С. 162-166.

[36] ГСВ. 1. С. 176-178, 372-373.  

[37] Голиков. ДПВ. 4. С. 555-556.

[38] ПБП. 11-2. С. 361.

[39] ПБП. 11-2. С. 375-376.

[40] РИО. 61. С. 40.