31.08/11.09.1716, пт. П. в Копенгагене.

31.08/11.09, пт.

П. в Копенгагене, был с Екатериной целый день дома, кушали при них Б.П.Шереметев, Г.И.Головкин, П.П.Шафиров, П.А.Толстой, П.И.Яковлев, кн. В.Вл.Долгоруков[1]. В этот день П. представил участникам будущего военного совета свою записку о планах действий.

Письма и бумаги П.: 1.  А.Д.Мешикову из Копенгагена письмо с предписанием о посылке алебард, о приеме  у английского капитана Порниля  из алебастра и мрамора 4 стола, 2 рукомойника, 2 урны и чтоб заплатил. «И ежели увидите что потребное для убору на коминах в наши домы, то оныя у него сторгуйте и купите». Получено 30.09 чрез капитана[2]; 2. Собственноручная записка П. с предложениями военному совету: «Требуется совета на следующее: «Понеже сентябрь настал, а целая дивизия князя [А.И.]Репнина еще не бывала, также 2 полка драгунских, по которых суда еще хотят послать, и тако с лучшим счастьем ранее двух недель быть не могут, также полк еще от Любека не бывал», только в сентябре можно десантироваться, но даже если на шведском берегу будут построены укрепления, то нужно посылать суда за конницей на датский берег, что нельзя делать, пока вся пехота не будет перевезена и не укрепится, и на это уйдет 8-9 дней. Между тем, «как мы видели, все берега удобные к десанту укреплены и для того нельзя надеяться, где возможно десант сделать. Ежели в одном месте не удастся, то в другое или третье ехать надлежит, что к тому времени в запас надобно, к тому ж противные и жестокие ветры осенние и темные ночи во время шторму <…>. Хотя б десант счастливо окончился, и мы укрепились, то надлежит осилить неприятеля, которое дело ежели б время довольное летнее было, то б много способов нашлось к тому»[3]*; 3-4.Указ (черный) о действиях в случае соединения нескольких полков с датскими и черновой указ в 6 пунктах о движении флота[4].

Разные письма и бумаги:  А.Д.Меншиков – П. о получении дубликата письма (22 нумора) и об отправке припасов для флота, о благополучии семьи[5]

Комментарий.

* Таким образом, П. считал, что неполный сбор войск, отсутствие нужного количества десантных судов и недостаток времени на перевозку конницы, наряду с приближением осени и грамотной подготовкой шведов к обороне, – все это делает десант на побережье Сконе проблематичным. При этом, П. возлагал всю вину за срыв десанта на датчан. Но как разворачивались бы события, если бы десант был высажен? Из бумаг П. следует, что никакого дальнейшего плана действий, даже после удачной высадки, русское командование не разработало. В более раннем проекте П. за август 1716 г. намечался более или менее определенный, хотя и пассивный план: высадиться, построить «транжемент» и «ждать неприятеля», и «ежели неприятель придет, тогда дать тут с ним бой, и буде с уроном великим отбит будет, то онаго преследовать с согласия общаго и прочия намерения по возможности исполнять. Буде же без урону отступит или аттаковать не будет, то станем ожидать, чтоб от берега отдалились, в таком случае, возвратиться назад без всяких отговорок. <…> Ежели же даст Бог, что неприятель довольно потеряет при транжементе и случай с согласия позовет идти к Карлскрону, тогда при береге дрова и несколько соломы солдатам, чтоб дано было, ежели нельзя там сего достать будет»[6]. Как видно из записки, развивать наступление П. предполагал только в случае больших потерь шведов при их штурме русского транжемента. Но штурм был наверняка не единственным, а лишь одним из возможных вариантов действий шведского командования при высадке союзников. Оно же могло предпочесть другой вариант: дать русским, например, двинуться вглубь страны и затем разбить их в сражении, как это уже было сделано с высадившимся осенью 1709 г. десантом датчан (который, кстати говоря, поначалу действовал весьма активно и успешно: занял Хельсингборг и Кристианстад, осадил Мальмё и Ландскруну, но был разбит новобранцами М.Г.Стенбока в сражении под Хельсингборгом в марте 1710 г.). Здесь же, в планах П. даже нет намека на активные действия. Более того, он предполагал, что в случае, если неприятель «без урону отступит или аттаковать не будет», то… «возвратиться назад без всяких отговорок». Спрашивается, с какой же целью нужно было тащить за тысячу верст целую армию, чтобы вернуться в случае, если неприятель атаковать ее не будет? А уже в записке от 31.08 никаких, даже скромных, планов наступления не предполагается: «Еще и то объявляем, что ежели по высажении войск неприятеля у берегу не победим, то никоим образом зимовать ниже далее октября быть там невозможно. Всячески без отговорки ретироваться надлежит, в чем какая будет польза, точию стыд и убыток»[7]. Даже с точки зрения военного искусства того времени план этой операции был заранее обречен на неудачу и вообще, позволяет сомневаться в воинском искусстве и П., и его генералов, которые на следующий день одобрили намерения П. отказаться от десантирования на берег Сконе. В свете даже беглого рассмотрения намерений П., следует отказаться от бытующего в литературе представления о том, что план десанта в Сконе сорвался исключительно из-за неконструктивной политики датского двора, из-за «полной пассивности» датского короля Фредерика IV [8]. Правдой было то, что П. настойчиво требовал от датчан, во-первых, содействия и участия в десантировании в Сконе, и, во-вторых, в прикрытии датским корабельным флотом русского галерного флота в операции по для высадки десанта в Старой Швеции, возле Стокгольма. Датчане же были готовы выполнить свою часть плана, а именно - содействовать русскому десанту в Сконе и высадить свой экспедиционный корпус, но наотрез отказывались отправлять свой флот в Финский залив. Между тем, в организации и ведении военных действий не было создано объединенного русско-датского командования или его подобия, как это было под Штральзундом, что позволило бы координировать действия союзников при высадке в Сконе. Теперь о позиции датчан, которых П., а за ним отечественная историография, обвиняли в пассивности и в срыве десанта в Сконе. Нужно учитывать и их собственные проблемы датчан: наступление шведов в Норвегии, беззащитность Копенгагена со стороны моря в случае ухода даже части флота к Аландским островам, как хотел П., планируя двойной удар по Швеции. Кажется, что как раз П. допустил главную ошибку на стадии планирования операции. Он окончательно не согласовал с датчанами план двойного удара по Швеции, точнее – не добился согласия короля Фредерика IV на выделение части флота для прикрытия аландской части операции русских галер. Далее. Не был царем и королем конкретно оговорен состав союзного десанта по операции в Сконе и последовательность действий в разных вариантах. Не согласовав этих принципиальных вопросов, П. начал переброску войск в Зеландию, но, убедившись в чрезвычайной опасности операции, отказался от нее, а затем в записке от 31.08, признав в принципе невозможным осуществление десанта по чисто военным причинам, вдруг перешел к обвинению датчан в том, что они не поддержали его общий, крайне расплывчатый план компании и из-за этого якобы не состоялась десантная операция в Сконе. П. писал: «Понеже мы, паче прочих вечным интересом связаны с Е.к.в. Датским, того ради в такой надежде шли сюда, чтоб неприятеля утеснить и привесть к благополучному миру, а не в десперанс в азард вдаваться (понеже нужды в том не имеем) для котораго дела сюда так сильную армию и эскадру привели, но дабы безопасный десант учинить во время: и для разделения неприятельских сил 21000 войска у Аланда готовы, для чего требовали только 3-х или 4-х кораблей от К.в., к чему хотели дать своих 6, но со стороны Е.в. в сем отказано нам весьма, а в здешнем десанте время пропущено, итако не для соизволения на первое вся сила неприятеля сюда оборочена, для другаго только разорим людей, а делать неколи, и как возможно статься, чтоб зиму всю сидеть в ретранжаменте. И когда Е.в. трех кораблей в азард для такого великаго дела дать не хотел, то для чего нас нудят с лучшим войском в вящий раздор. Того ради, иного лучшаго способа не обретается, чтоб отложить до будущей весны»[9]. Ф.И.Соймонов писал, что шведы хорошо знали о готовящемся десанте, в том числе из показаний бежавшего к ним боцманмата с «Полтавы», но «потом скоро открылося, что деснту не будет для того – 1-е что время было уже поздно, а 2-е ь- провиантом обнадежены были от датского еороля, а от него в том невозможность оказалось. И хотя король всеми мерами старался, чтоб десанту быть, толко Е.в. больше опасался, что в провианте их неисправность была, того азарту принять не изволил и для того все полки опять на судах пошли к померанским берегам»[10]. Из записки П. следует, что никакого плана наступления на шведской территории П. и не задумывал. Вся операция сводилась, в сущности, к диверсии, ставящей цель «утеснения» и «приведения к благополучному миру». Позже, в 1719-20 гг., подобные диверсии (уничтожение жилья, строений, ценностей, захват и угон скота и пленных с последующей эвакуаций десанта с трофеями), были осуществлены в окрестностях Стокгольма. По-видимому, так предполагалось действовать и в Сконе. На большее П. и не рассчитывал. Недаром в записке есть фраза: «…привесть к благополучному миру, а не в десперанс в азард вдаваться (понеже нужды в том не имеем)», то есть заставить шведов сесть за стол переговоров, а не очертя голову рисковать, в чем у России нет необходимости. Обвинение датчан состояло в том, что Фредерик IV не выделил несколько кораблей для помощи аландской группировке Ф.М.Апраксина, что, по мнению П., растянуло бы шведские силы, не позволило бы противнику сосредоточить их в Сконе.

Действительно, датчане, думавшие об обороне своих берегов, не собирались выделять для Восточной Балтики корабли. Но эта их позиция была хорошо известна русскому руководству задолго до событий лета-осени 1716 г. И П., дав приказ Ф.М.Апраксину двигаться к Аландам, не имел согласия датчан о выделении кораблей для прикрытия апраксинского десанта. Вероятно, П. рассчитывал при личной встрече убедить Фредерика IV в том, чтобы он послал корабли флота к Аландам. Но убедить короля не получилось, и поэтому он, в глазах П., стал виноватым в срыве русского «безопасного десанта». Здесь нужно учитывать, что П. винил не столько короля Фредерика IV, сколько его окружение, видя происки ганноверских агентов. Отчасти это так. Мекленбургская история сделала Ганновер и Англию недругами России и в русско-ганноверских отношениях к 1716 г. возникло недоверие и Ганновер не хотел развития успеха России. Но нужно учитывать и то, что датская монархия не была самодержавной, в окружении короля существовали не только интриги (отрицать которые нелепо), но и различные мнения советников и группировок о происходящем. И к этим мнениям король прислушивался, совсем не потому, что он был ничтожной и безвольной личностью, а потому, что не мог не учитывать эти мнения в своем правлении. Иначе дело обстояло у П. В его окружении было полное единодушие по главным стратегическим вопросам, царь, хотя и советовался с приближенными, но во всем поступал самодержавно, но думаю, что у части его опытных генералов наверняка были критические соображения по поводу бездарного плана десантирования в Сконе. Другой момент: важно учесть различия в менталитете, характере союзников. П. во всем спешил, действовал стремительно и если этого не делали другие, то царь грозил, понукал, требовал, обижался. Фредерик IV же был другим человеком, у него, как и у руководства Дании вообще, было иное видение проблем.

[1] ПЖПВ. 1716 г. С. 44, 90.

[2] РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Кн. 10. Л. 120; КПБ. 82. Л. 155;Переписка князя А.Д.Меншикова. С. 153-154.

[3] РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Оп. 2. Ч. 1. Л. 27-29; МИРФ. 4. С. 117-118.
[4]РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Оп. 2. Ч. 1. Л. 33-34.
[5]Переписка князя А.Д.Меншикова. С. 154.

[6] МИРФ. 4. С. 117.

[7] МИРФ. 4. С. 117-119.

[8] Фейгина. Алландский конгресс. С. 97.

[9] МИРФ. 4. С. 117; КПБ. 82. Л. 152, 156-157; Стерликова .  Попытка союзного десанта в Сконию в 1716 г.

[10] Соймонов. Рукописное наследие. С. 348.