За неродное Отечество
Иностранцы среди генералов Отечественной войны 1812 г.
Как мы уже упоминали в первой статье нашего курса, посвящённой российскому контр-адмиралу П.И. Гордону, на начальном этапе создания русской регулярной армии большую часть её командования составляли офицеры иностранного происхождения.
Спустя почти двести лет та же тенденция отразилась и на структуре генералитета эпохи Отечественной войны 1812 г. и последовавших за ней Заграничных походов (1813-14 гг.). Крупнейший исследователь этого вопроса, заведующий экспозиционным отделом ГИМ д.и.н. В.М. Безотосный приводит в своей монографии «Российский генералитет 1812 г. Опыт изучения коллективной биографии» сводную таблицу по происхождению, вероисповеданию и национальности 530 полководцев данного периода.[1]
Среди традиционно многочисленных в имперской России прибалтийских немцев, грузин, поляков, крымских татар и украинцев мы обнаруживаем также по несколько греков, шведов, голландцев, французов, англичан, итальянцев и сербов.
К тому же следует учитывать, что данные о национальности обычно указывались в формулярных списках со слов самих офицеров и не всегда соответствовали их реальному происхождению. Так, начальник артиллерии 1-й армии А.И. Кутайсов, будучи сыном турка, взятого в плен при штурме Бендер (1770 г.), считал себя русским в силу православного вероисповедания и воспитания.[2] К тому же народу относил себя и будущий генерал-фельдмаршал И.И. Дибич-Забалканский, происходивший из семьи немецких (силезских) дворян.[3]
Многие из полководцев, заполняя свои формулярные списки, указывали в одной графе и национальную, и религиозную принадлежность. Так венецианский серб генерал-майор И.П. Ивелич охарактеризовал себя следующим весьма пространным образом: «греческого исповедания бывшего Венецианского владения из графской фамилии г. Рязану[1] состоит в вечном российском подданстве».[2] Национальное самоопределение в те годы было прочно связано с религиозной принадлежностью: русский априорно считался православным, выходец из Западной или Южной Европы – католиком, а скандинав или прибалтийский немец – протестантом.
Какими же путями иностранцы попадали на русскую службу? Офицеры-французы, как правило, принадлежали либо к роялистам, покинувшим свою Родину в ходе революции (например, Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор А.Ф. Ланжерон), либо к преследуемым во Франции по религиозным мотивам протестантам-гугенотам (как погибший под Смоленском А.А. Скалон, чьи предки переселились в Россию ещё при Петре I).[3] Родственники шотландцев, таких как М.Б. Барклай-де-Толли, зачастую попадали в Россию через Германию и Прибалтику.[4]
Многие итальянцы (такие, как брат знаменитого философа-консерватора Ф.К. де Местр) поступили на русскую службу ещё в ходе Итальянского похода А.В. Суворова. В то время Россия была единственным союзником их родного Пьемонта в войне против Наполеоновской Франции.[5]
Довольно многочисленной была группа генералов-сербов (к ней, например, принадлежал убитый в ходе Восстания декабристов Санкт-Петербургский военный губернатор М.А. Милорадович[6]). Их предки, изгнанные из Османской империи из-за христианского вероисповедания, перешли на русскую службу ещё в начале-середине восемнадцатого столетия и успешно ассимилировались на Украине, благодаря языковому сходству.
В заключение этого раздела следует упомянуть о том, что в российской армии, где русские составляли лишь немногим больше половины высшего командования, национальный аспект становился важной составляющей генеральских споров. По воспоминаниям современников, особой нелюбовью к иноземцам отличались будущий военный министр (1815-19 гг.) П.П. Коновницын и организатор обороны Смоленска Д.С. Дохтуров.[7]
Однако первоисточником антинемецких взглядов были не офицерские круги, а высшие штатские сановники, такие как государственный секретарь А.С. Шишков и Московский главнокомандующий Ф.В. Ростопчин.[8] Они распускали слухи о предателях и шпионах среди иностранцев и задавали в те годы вектор всего общественного мнения. На самом же деле, принимая на русскую службу европейских офицеров, российская власть решала сразу же две проблемы. Она давала прибежище влиятельным представителям антинаполеоновских кругов западной аристократии и одновременно комплектовала командный состав своей армии более образованными и опытными кадрами.[9]
[1] Современный Рисан в Черногории.
[2] Там же. С.272.
[3] Безотосный В.М. Указ.Соч. С.274-275.
[4] Нечаев С.М. Барклай-де-Толи. М.,2011. С.6-14.
[5] Там же. С.279.
[6] Нерсесов Я.Н. Русские генералы 1812 г. М., 2012. С.143.
[7] Там же. С.299-300.
[8] Васькин А.А. Московские градоначальники. М.,2012. С.54-56.
[9] Безотосный В.М. Указ.Соч. С.303-305.
Наконец, именно на примере генералов Отечественной войны 1812 года мы сможем наиболее наглядно рассмотреть вопрос о формировании в общественном мнении образов «своих» и «чужих» иностранцев. К первым, безусловно, относился главнокомандующий 2-й Западной армией князь П.И. Багратион. Какие же факты биографии и этапы деятельности способствовали формированию сложившегося вокруг него положительного «мифа»?
Во-первых, он, как и его далёкие предки, по рождению принадлежал к православному вероисповеданию.[1] Во-вторых, его отец, князь И.А. Багратион, поступил на русскую службу ещё в 1760-е гг. задолго до присоединения Грузии к Российской империи (1801 г.).
Сам будущий полководец в молодости участвовал в Итальянском и Швейцарском походах А.В. Суворова, где командовал авангардом союзной армии, лично отличился в сражениях на реках Адда и Требия, при Нови и Сен-Готарде.[2]
Незадолго до этих событий, ещё не достигнув тридцатипятилетнего возраста, он получил чин генерал-майора (IV чин по Табели о рангах). В более поздние годы его репутацию выдающегося полководца упрочили успехи при руководстве Алансдской экспедицией 1809 г. и Дунайской армией (1809-10 гг.). Посмертную славу полководца укрепило его смертельное ранение на Бородинском поле: осколок ядра раздробил князю левую ногу, после чего генерал ещё продолжал командовать войсками.[3]
Его вечный оппонент и антагонист, командующий 1-й Западной армией М.Б. Барклай-де-Толли, напротив, зачастую рассматривался современниками исключительно с отрицательной стороны. Для начала, несмотря на шотландское происхождение, он считался прибалтийским немцем, в виду того, что его предки проживали в Риге с начала XVII века. К тому же, в отличие от многих своих единоверцев-лютеран, он так и не перешёл в православие. Последнее также поддерживало миф о его немецком происхождении. В молодости полководец участвовал в Русско-Турецкой (1787-91 гг.) и Русско-Шведской (1788-90 гг.) войнах, однако высоких чинов за эти баталии не получил.
Немецкое происхождение не смогли загладить ни победы в ходе войны со Швецией (1808-09 гг.), ни успешная деятельность в качестве военного министра (разработка воинских уставов и регламентов, создание продовольственных баз, составление планов военных действий против Франции).[1]
Крест на репутации полководца поставили предложенная им «тактика выжженной земли», при которой отступающие русские войска уничтожали все запасы продовольствия, которые могли достаться врагу, а также вечные споры с П.И. Багратионом (из-за старшинства при производстве в чины) и М.И. Кутузовым (из-за фактического отстранения от поста главнокомандующего).
«Чёрный миф» не смогли разрушить ни героическое командование центром и правым флангом русских войск при Бородино, ни последующие победы под Кульмом и Лейпцигом в 1813 году.
Кирилл Безенков
[1] Корчагова М.Н. Из истории государственного управления (реформы М. М. Сперанского и М. Б. Барклая-де-Толли). // Вестник университета. 2015. №6. С.347-348.
Другие темы курса