09/20.09.1717, пн. П. в Берлине.

09/20.09, пн.

П. в Берлине, был у Фридриха-Вильгельма I в Берлинском замке и виделся с королевой Софией-Доротеей и всей королевской семьей[1].

В СПб было наводнение, нанесен ущерб Адмиралтейству («великая погода с моря и торговых кораблей несколько разбило»)[2].

Письма и бумаги П.: 1. Кн. В.Вл.Долгорукову письмо с выговором по поводу действий Долгорукова в Гданьске «за их афронт»[3]*; 2. Б.П.Шереметеву  о движении и размещении армии, о конвое для П. и пр.[4].

Разные письма и бумаги: 1-2.А.Д.Меншиков – П. о получении письма под № 24 из Амстердама о подставах подвод и его исполнении и пр.; он же – Екатерине о благополучии в царской семье[5]

Комментарий.

* Это письмо кажется мне весьма типичным для П. и можно понять многих сподвижников царя, которые приходили в ужас, получая подобное послание. Неслучайно в ходу была пословица: «Гнев государев – посланник смерти». Типично также и зловещее молчание государя, который мог долго не отвечать на письма прогневавшего его подданного. Как писал А.И.Заозерский, «прекращение личной переписки, было, действительно, признаком сильного гнева со стороны Петра и приводило в отчаяние его сотрудников. Подвергшийся в этой форме неудовольствия Петра кн. Г.Ф.Долгорукий в таких словах выражал свое душевное состояние в письме к Ф.А.Головину: “Воистинно, когда сие писал, от великих слез с трудом бумагу видел. Может, меня от того мнения избавит <…> токмо терпеть невозможно: чаю, от такой безмерной печали в таком злом отлучении скора дойтить смерти”. Другой сотрудник Петра сенатор П.М.Апраксин при аналогичных обстоятельствах поражен был параличом»[6]. Конкретно П. писал кн. В.Вл.Долгорукову: «Многия писма я ваши получил и понеже оныя противно указу, вам данному и интересу нашему, того ради доселе не ответствовал, чая либо опамятуешься, но когда непрестанно, даже доселе оное продолжаешь, то принужден писать к вам следующий ответ, понеже вам, как на письме указ дан, так и на словах приказано о числе денег, чтоб взять триста тысяч, объявя прежде болшее число за их афронт нашим людем и противность, также и за убивство салдата, а буде невозможность какая будет, то писать, а о капорах, чтоб им не быть о том неотменно положено, ибо более наш интерес оных требует, неже денег, дабы последнее сие место сим от неприятеля отлучить откуды б мог живитца, а ты ныне советуешь, чтоб капоры у них принять, а не им употреблять, чего и в мысли нет, хотя б милион давали но мы доволны будем их деклерациею прошлогоцкою, мало что переправя, а денгами объявленным ныне числом полтораста тысяч и когда сие подпишут, тотчас всему войску надобно итить к своим границам, а ныне для знаку полякам [кн.А.И.]Репнину с третью пехоты велено маршировать и указ к фелтьмаршалу при сем послан, более сего ответу не жди, но ежели так слабо будешь делать, как доселе, то тяжело будешь отвечать, о провозу матрозов определю при приезде»[7]. Неслучайно, во время следствия по делу царевича Алексея выяснилось, что кн. В.Вл.Долгоруков, этот, казалось бы, вернейший сподвижник П., якобы позволил себе такие слова: «Кабы на государев жестокий нрав, да не царица (Екатерина – Е.А.), нам бы жить не льзя, я бы в Штетин первый изменил»[8]. См. также письмо П. Б.П.Шереметеву от 23.09.1717.

[1] ГСВ. 1. С. 623.

[2] ПЖПВ. 1717 г. С. 36; РИО. 34. С. 245; Беспятых. Наводнения. С. 112-117..

[3] РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Кн. 11. Л. 133 об.; КПБ. 85. Л. 118-119.
[4] РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Кн. 11. Л. 134.

[5] Переписка князя А.Д.Меншикова. С.328.
[6] Заозерский. Фельдмаршал. С. 141.

[7] КПБ. 85. Л. 118-119.

[8] Устрялов. История. 6. С. 195.