«Городские легенды»: историк Екатерина Калеменева о любимых местах в Петербурге

Петербург часто открывается с самых неожиданных сторон: это город писателей, поэтов, архитекторов, рок-музыкантов и их почитателей… Он многослоен, но в нем всегда есть душа. В этот раз мы отправимся на текстовую прогулку по городу с Екатериной Калеменевой, старшим преподавателем департамента истории. В каком районе жил главный битломан СССР,  что общего у Набокова и ленинградских архитекторов и где искать виниловые пластинки — в материале.

Фото НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург

Место, которое вдохновило на исследования

Мне на ум приходит несколько адресов, но прежде всего — Гагаринская, 3, где находится Малый мраморный дворец. Раньше это здание принадлежало Европейскому университету в Санкт-Петербурге. Именно там я начала всерьез заниматься исследованиями. 

Прогуливаясь по Малому мраморному дворцу, ты будто путешествуешь по его истории. Роскошные Золотой и Белый залы отсылают еще к XIX веку. В советское время в здании располагался институт охраны труда, и его частично перестроили. Надо сказать, в некоторых местах дворец до сих пор хранит дух типичного НИИ с фикусами на обшарпанных подоконниках. В постсоветское время некоторые помещения снова изменили вид — но уже на типичный офисный. Так что каждый коридор дворца хранит налет времени, которое его меняло.

Малый мраморный дворец ассоциируется у меня с безудержным весельем студенческих лет. Как такое возможно в пышных залах XIX века? Их пафос довольно сильно сбивали общеуниверситетские праздники, которые там проходили. На одну из дискотек позвали диджеем суперзвезду, которая славится своим оригинальным музыкальным вкусом. И весь вечер он ставил нам сплошное индийское техно! В результате через двадцать минут в зале осталось всего четыре человека… И мы не знали, что делать! Иногда мы заходили обратно постоять — хотя бы из вежливости.

Есть еще места, где я работаю над исследованиями. Дома мне не пишется, надо быть где-то вовне. Я часто прихожу в разные городские библиотеки — например в Российскую национальную, даже когда не использую ее материалы для исследования. С ней у меня особая болезненная любовь. Это те самые тяжелые отношения, завершить которые не получается. Конечно, в читальных залах РНБ много очарования, но встречаются там и странные посетители, которые зовут выпить коньяку и рассказывают о своих гениальных трудах… Но потом к этому привыкаешь, даже начинаешь скучать по этому антуражу.

Любимый дом в Петербурге

Я переехала в Петербург около десяти лет назад. Как и любой снимающий жилье человек — часто меняла адреса и сохранила о них разные воспоминания. Район Черной речки ассоциируется у меня с тихим уютом. Особенно невысокие послевоенные домики в районе Школьной и Дибуновской улиц! Мне вообще обидно, когда Петербург редуцируют до центра города, а к остальному — и к советской застройке в частности — относятся как к чему-то наносному. Да, в центре прекрасная архитектура, много памятников, но в спальных районах больше видимого человеческого измерения. Здесь более нежный и творческий подход к городской среде. Это видно во всех мелочах — в пионах, которые посадила какая-нибудь бабушка, детских классиках на асфальте, даже в полноте дворовых котов.

И напротив, более меланхоличным мне видится район Пряжки, где я одно время снимала комнату. До сих пор прихожу к этой речке, когда хочу побыть одна, раствориться в своих мыслях. Там тишина, которая не перекрикивает,  а наоборот, помогает успокоиться.

В Петербурге очень важна историческая многослойность. Иногда она крайне выразительна — как в районе Пряжки, где музей Блока соседствует с желтым домом. Иногда она менее заметна, как в случае с Петропавловской крепостью. Вот это место я, кстати, очень люблю за то, что там каждый находит что-то свое. Туристам рассказывают про основание города, про крепость, про тюрьму. Местные моржи приходят к стенам крепости позагорать — и сложно сказать, когда они впервые там появились. Там же можно вспомнить и про известную акцию ленинградских художников Олега Волкова и Юлия Рыбакова. Они написали на стенах крепости: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков». Буквы было хорошо видно с другого берега, и их поскорее закрыли от любопытных глаз первым, что попалось под руку. По иронии судьбы это были гробовые крышки. Однако при всем разнообразии пластов истории в этом месте столь же легко от нее отрешиться. Ну где еще можно посидеть на пляже в центре города на берегу Невы?

Место, о котором хочется рассказывать всем и каждому

Мое восприятие города сильно поменялось во время пандемии. Когда ходить было толком некуда, но и в квартире уже не сиделось, я наконец решилась на покупку велосипеда. И жизнь сразу заиграла другими красками — как у почтальона Печкина. А все потому, что я начала ездить по тем районам, где раньше не было повода побывать. Так я полюбила Сосновку — гигантский кусок леса ближе к окраине города. Если свернуть в парке на маленькие тропочки, то через пятнадцать минут пути оказываешься в самом настоящем лесу, где нет ни намека на гул машин.

Как-то я отправилась на Ржевку, чтобы найти дом Коли Васина. Представить, в каких обстоятельствах зародилась глубочайшая любовь к группе The Beatles и как она уживалась с этим местом. А ведь сочетание и правда небанальное. Типичная рабочая окраина, и вдруг здесь появляется главный битломан во всем СССР. 

Коля Васин вообще очень трогательный человек, Это видно по тому, как трепетно он относился к неформальному музею The Beatles, созданному с нуля на Пушкинской, 10. Не будучи музыкантом, Коля Васин стал магнитом для гигантского музыкального сообщества в 1970–80-е годы. Я мечтаю, чтобы кто-то объединил его историю в грамотный аналитический текст — потому что он этого точно  заслуживает.

Для меня история Коли Васина хорошо показывает, что такое безграничная любовь. В его случае — к The Beatles. Кажется, это чувство давало человеку большой свет и заражало всех вокруг. Но будто бы оно привело и к большому разочарованию — в идее, в мире, во всем. Любовь к группе многое давала, но и забирала не меньше. Но конечно, это только мое видение, я не могу знать наверняка.             

Во многом трагичная судьба Коли Васина — один из важных сюжетов про переход позднесоветской культуры в постсоветскую. Нельзя сказать, что после 1991 года произошел взлет неформального движения. Кому-то удалось стать частью новой культуры, кому-то — нет. А кто-то до сих пор не вписывается ни в какие рамки.

Место, которое хочется держать в секрете

Наверное, это три музыкальных магазина с виниловыми пластинками: Play на Караванной, «Диез» на Марата и моя любимая «Фонотека». А вот на Удельный рынок за пластинками пока не хожу. Тут как в компьютерной игре: я пока не на том уровне, чтобы находить общий язык с продавцами. Нужно прокачаться.

В «Фонотеке» мне больше всего нравится наблюдать за покупателями. Кто-то приходит за новинками, кто-то — за хитами юности и берет альбомы Led Zeppelin, кто-то заглядывает просто так, послушать. Отдельная категория посетителей — отчаянные контролеры. Им не нужна пластинка — им нужно проверить, знает ли о ней продавец.

Сейчас я покупаю пластинки, когда какой-то альбом пропадает из стриминговых сервисов, а терять его не хочется. Винил вообще во многом про обладание — как и бумажные книги. Ты немного по-другому начинаешь думать о том, что хочется иметь на своей полке. И для каких-то песен одного клика недостаточно, хочется, чтобы они физически были рядом.

Место с любимой историей

Музей-квартира Владимира Набокова на Большой Морской. Как ни удивительно, это то самое место, из-за которого я не бросила науку во время работы над кандидатской.

Впервые я побывала там в восемнадцать лет. Тогда музей выставлял еще мало экспонатов, и я пребывала в ощущении, что нахожусь в гостях у писателя. Подкреплялось это свежими впечатлениями от «Других берегов» — удивительное чувство! Дом этот я очень полюбила и потом много раз водила в него друзей и знакомых. Но как этот адрес связан с моей диссертацией?

Я писала о ленинградских архитекторах, которые пытались модернизировать советский север, перепридумать, что такое арктический город и как он должен выглядеть. В 1960-е годы они разрабатывали ультрамодернистские проекты, но при работе с ними я в какой-то момент зашла в тупик. Случился кризис темы. Я не понимала, хочу ли доводить исследование до конца, в какую сторону двигаться дальше.

И вот когда я была уже на грани и работала с каким-то архивным документом, нашлась очень любопытная деталь. Я увидела, что ЛенЗНИИЭП — архитектурный институт, чьих сотрудников изучала, —  находился по адресу улица Герцена, 47. Так в советское время называлась Большая Морская, именно в этом доме и находится музей. Это необычное сочетание вдохновило и окрылило меня. «Хороший знак!» — решила я. И тему не оставила — более того, она мне до сих пор нравится.

Любимое место в Ленобласти

Знаю, многим нравится север области, но у меня он быстро размывается с  Карелией и другими территориями. Сама я родом из Архангельска, и севером меня не удивить. Можно сказать, родные пейзажи! Поэтому и с Петербургом прямой ассоциации не возникает. А вот юг… Для меня это большой контраст!

Недавно меня очаровали красные берега реки Оредеж, вдоль которых можно плавать на лодке или сапборде. Отличное место! Там интересна и природа, и история. Неподалеку оттуда находится набоковская усадьба «Рождествено» — правда, сейчас она закрыта на реставрацию. 

В районе Оредежа много заброшенных усадеб, которые относятся к концу XIX — началу XX веков. От некоторых остались одни лишь сады — но и их можно найти, если взглянуть на карту. Некоторые в советские годы превратились в пионерские лагеря — и рядышком там до сих пор стоят гипсовые фигуры пионеров. Это, кстати, была довольно частая практика: инфраструктура есть, помещение — тоже, вокруг зелено, что еще нужно? Добавлялось и идеологическое обоснование: частные владения перешли под общественные нужды, да еще и для детей. Именно в таких объектах здорово наблюдать не учебниковую, а нюансированную историю.

За что вы ненавидите Петербург

«Ненавижу» — это, конечно, очень сильное слово. Дам скорее прагматичный ответ. Мне очень не хватает зелени в центре города, и я злюсь на то, как легко от нее отказались. Почему ее немного исторически — в целом понятно. В XVIII веке было немного нормальных дорог в привычном понимании, зелени это не мешало. С конца XVIII века стали появляться гранитные набережные, и зеленью начали жертвовать ради других нужд. Но и здесь все закономерно: никаких норм о зеленых насаждениях не существовало. В советские времена нормы появились: на единицу площади должно было приходиться определенное количество зелени. И вот, в 1990-е годы, зеленью снова пожертвовали — ради расширения дорог, хотя было понятно, что новой не предвидится. Легкость этого отказа меня огорчает больше всего.

За что вы любите Петербург

За его сложность и в то же время цельность. В каком бы районе Петербурга ты ни оказался, все равно понятно, что это Петербург. Здесь узнаваемо все — и исторический центр, и модерн, и советская застройка. Есть еще довольно смешной троп среди горожан: «Вот, мы же петербуржцы». Со стороны выглядит немного комично, но даже это — важный показатель цельности. 

Цельность образует и история города, хотя она менялась много раз, и ее здорово видно в пространстве. Как и многие города, Петербург переживал национализацию: здания меняли владельцев и жильцов, превращались в коммуналки — с хорошей атмосферой и, наоборот, с кучей неудобств и спорами жильцов. Я сама жила в таких квартирах и часто разговаривала с соседями об их опыте. Спрашивала, как они дальше видят свою жизнь. Кто-то отвечал, что переедет, если предложат нормальную квартиру. Кто-то, наоборот, говорил: «Я здесь родился, и меня все устраивает». И это тоже важная часть города! Я не стану от этого открещиваться и говорить, что настоящий Петербург выглядит по-другому.

Перемены в жизни города меня не сильно пугают — помогает оптика историка. Она в каком-то смысле здорово примиряет с действительностью. Да, обстоятельства бывают переменчивы: у квартир меняются жильцы и владельцы, дома исчезают, на их месте появляются новые… Эти истории бывают трагичными, и таких наверняка будет еще много. Просто они не становятся окончательной точкой. Скорее наоборот — частью более широких процессов.

Блиц: «Слеза социализма» или Первый жилой дом Ленсовета на Карповке

Дом Ленсовета на Карповке, конечно. Он интереснее работает с пространством, которое его окружает. «Слеза социализма» вставлена в улицу Рубинштейна, заняла свой уголок — и стоит. А дом Ленсовета организует пространство, приманивает взгляды. Классический памятник конструктивизма, по которому можно разбирать этот стиль для учебников. И конечно, мне очень нравится, что он находится на Карповке! Рядом с ней приятно ходить. Она бесшумна и прекрасна своей нелинейностью.

Впрочем, со «Слезой социализма» вообще непростая история. Это дом-коммуна, возникший в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века. Конечно, такие коммуны встречались и в дореволюционное время — в студенческих городках. Но они были скорее утилитарными. Здесь была уже немного другая идея. Да, коммуны оставались хозяйственными, потому что жить в складчину иногда было легче. Но появилась и идейная составляющая: утверждалось, что развить социалистическую сознательность можно в том случае, если начать с себя и с маленькой группы людей. В «Слезе социализма» жила поэтесса Ольга Берггольц — и именно ее воспоминания приходят на ум при разговоре об этом доме. Она рассказывала о неудобствах, которые причинял общий быт, о неустроенности и большой слышимости. Часто ее слова воспринимаются как обличение проекта большевиков по созданию таких домов-коммун.