"Границы истории": Олег Хархордин о том, что такое республика

20 февраля 2020 года на очередном семинаре "Границы истории" выступил преподаватель Европейского университета в Санкт-Петербурге, директор центра Res Publica Олег Хархордин.

Границы его деятельности трудно очертить. Олега Хархордина можно отнести и к социологам, и к политологам, и к историкам. Одна из его книг "Обличать и лицемерить" посвящена субъективности и субъективации и включает его в диалог с Игалом Халфиным, раннее выступавшим на "Границах истории", и Йоханом Хелльбеком, представляющим школу советской субъективности. Научные интересы Олега Хархордина касаются формирования государства, гражданского общества и, шире, проблем политического языка.

Прошедший семинар был посвящен новый книге, вышедшей в издательстве ЕУ "Азбука понятий" и рассматривающей понятие "республика". Большая часть доклада представляла собой разбор оппозиции между классическим и "исключающим республиканизмом" (термин введен Дж. Нельсоном). Сущность последнего состоит в несовместимости монархии и республики. Республика превосходит монархию в моральном отношении. Сегодня эта мысль очевидна, но так было не всегда.

Классическая схема форм правления была дана Полибием, описавшим концепцию политического цикла. Следуя Аристотелю, в ней существует три благие и три ущербные формы правления. Монархия относится к благим формам, но может выродиться в тиранию, если правящие начинают управлять в своих интересах или под влиянием страстей. Монархия – это форма res publica. Первым, кто изменил эту схему и противопоставил монархию республике, был итальянец Леонардо Бруни. Контекст этого противопоставления состоит в политическом конфликте между Миланом (тогда Герцогством) и Флоренцией (где сохранялись коммуны). Для полемистов принципаты Севера были удачным предлогом для обвинения в злоупотреблении единоличным правлением. Следом за Бруни можно упомянуть Макиавелли и Патрици, однако, как пишут историки, это противопоставление "не перевалило за Швейцарские горы", так и не став общим местом. Тем не менее, Италия была не единственной.

Второй источник этого противопоставления –трактат Ютса Липсия, нидерландского гуманиста вернувший моду на Тацита. Его "мотив" состоял в обвинении герцога Альбы в подавлении фламандской революции. Третий – Английская революция. После протестантской революции резко возрос интерес к Ветхому завету, следовательно появились и его интерпретаторы. Поэт и мыслитель Джон Мильтон дал свою интерпретацию, которая стала движущей силой британской революции. Речь идет о его прочтении восьмой главы Первой книги завета. Мысль Мильтона состояла в том, что евреи первыми создали гарантированное по чистоте замыслов государство, создали его таким, каким хотел видеть Бог. Однако впоследствии они забыли об этом и тем самым лишились свободы, дарованной заветом. Англия же намеревалась воспроизвести такое государство.

Таким образом, три этих течения сыграли свои роли там, где им было суждено, чтобы в XVIII веке объединиться в один мощный поток под названием Американская, а далее Французская революция.

Согласно Хархордину, для того чтобы понять иной тип мысли, скрытый от нас этой сложной традицией, нам придется взглянуть на реальность иначе, не руководствуясь господствующим либеральным дискурсом, националистическими, консервативными или другими взглядами.

Либерально-демократические институты современной России, скопированные с Запада в 90-х гг., увы, не работают. Политологи называют сложившуюся систему электоральным авторитаризмом, пытаясь обнаружить гражданское общество, которое наполнило бы эти институты энергией. Размышление об обществе обычно доходит до крайностей: народ либо слишком коллективистский, либо слишком индивидуалистский. Так что же все-таки происходит с гражданским обществом? Хархордин полагает, что классические республиканские размышления на этот счет смогут стать свежей отдушиной в дебатах.

Классическая республиканская свобода и античные идеалы оказываются близки России, почти каждый знакомится с ними уже на школьной скамье. Этот республиканский порыв может быть найден у Пушкина, Гоголя или Лермонтова. Республиканские представления о достойной жизни, о том, как прожить ее так, чтобы после тебя что-то осталось ("Я памятник себе воздвиг нерукотворный,/К нему не зарастет народная тропа") с детства входят в представления российского общества. Однако либерализм не интересуется тем, как прожить жизнь достойно. В 90-е гг. верили, что экономическая свобода станет предтечей других свобод, но формальное копирование институтов и создание "свободного" рынка к свободе не привело. Проблема в том, что "механизм" свободной жизни неизвестен. В то время как либерализм говорит нам о том, как создать ассоциацию из свободных граждан, классический республиканизм побуждает к размышлению о том, как стать свободным человеком.