09.03.1697, вт. П. в Немецкой слободе. Выезд Великого посольства.

П.И.Гордон сообщает, что был пир у Ф.Я.Лефорта «откуда все отправились до Никольского, за 15 верст отсюда, где я и другие ночевали»[1]. Несомненно, что П. был с ними.

Великое посольство (далее ВП) со всем обозом (1000 подвод[2]) выехало из Москвы, ночевали в с. Никольском[3]. Считается, что П. инкогнито* выехал в тот же день вместе с Великим посольством[4]**. И.А.Желябужский относит выезд П. к 10.03: «Марта в 10 день изволил государь пойти за море, а Москва приказана ближнему стольнику князю Федору Юрьевичу Ромодановскому»[5]***. Продолжение казней сообщников И.Е.Цыклера[6].

Письма и бумаги П.: грамота Голландским Штатам о приеме Великого посольства[7].

Комментарий.

* Генрих Гизен объяснял, почему П. избрал себе инкогнито: «для того, дабы обежать велелепие пристойное лицу так Великого государя и церемонии, которые Ему больше б хлопотны были, нежели полезны и часто б ему мешали в замыслах и намерениях его»[8]. Н.Н.Петрухинцев объясняет это языком современной науки: смена имени была своеобразной сменой сущности, и «давала ему возможность не выступать в данный момент в царской ипостаси. Выступление под оболочкой другого человека делало непубличным нарушение социальных норм. Возникала возможность освободиться от царских одежд, важнейших символических компонентов и маркеров царской власти в восприятии общества и от стереотипов «царского поведения»[9]. Между тем, все было сложнее: с одной стороны, П. требовал, чтобы сохранялось его инкогнито, но при этом, с другой стороны, принимал и даже требовал для себя эксклюзивных царственных почестей. Генрих Гизен по поводу инцидента в Риге писал, что Посольство «не имело желаемого довольства. Ибо не было оно трактовано, ниже принято от губернатора графа [Нильса] Штромберга и магистрата образом пристойным и должным к таковому посольству от государя соседнего, о котором они знали, что Он Сам Своею Высокою Особою в оном посольстве обретался, хотя инкогнито»[10]. Между прочим, демонстративная простота царя служила еще большим поводом для привлечения внимания зевак, чем появление П. в «роли» царя. Как писал французкий дипломат Даво, П. «ходит одетый, как рижский матрос и так как его не позволяют узнавать, то это привлекает любопытство большего множества людей, которые приближаются, чтобы видеть его»[11]. Так уж случилось, что этой хитрой амбивалентности П. не понял рижский генерал-губернатор Эрик Дальберг, что и стало, в конечном счете, поводом к началу Северной войны. И хотя тема оскорбления всплыла почти сразу же, в Митаве, но и потом П. и его дипломаты не исключали дипломатической игры со шведами и даже поездки в Стокгольм, особенно в связи с польским бескоролевьем. Как бы то ни было, придется согласиться со мнением И.Д. и Д.Ю.Гузевичей, писавших о том, что «для сознания самого царя рижские события в данной ситуации (при общей тенденции поворота политики с Юга на Балтику – Е.А.) играют инициирующую и первостепенную роль. А значит, и для начала войны. Перед нами не только предлог. Именно оскорбленное достоинство, месть за страх и унижение могут дать психологическое объяснение вероломным действиям Петра в отношении Швеции в начале войны, при том что в политике он определенную этику старался соблюдать»[12]. Ясно, что оскорбился не «волонтир Петр Михайлов», а государь Всероссийский.

** В истории Великого посольства и П. есть своя тонкость. П. то ехал вместе с Посольством, то опережал его, то ехал другим, чем оно, маршрутом. Поэтому требуется особое внимание при изучении маршрута движения П. по документам Великого посольства, не всегда ясным и четким.  

*** Действительно, уезжая из столицы, П., вопреки московской традиции, не оставил на кремлевском холме боярскую комиссию во главе со столпами Боярской думы, а поручил управление нескольким доверенным людям во главе которых стоял ближний стольник кн. Ф.Ю.Ромодановский. Кн. Б.И.Куракин писал, что царь кн. Ф.Ю.Ромодановскому «дал власть: во время своего отбытия с Москвы и вне государства, как на приклад в бытность свою в Голандии, и в Англии, и в Вене, также и в другия отбытности править Москву, и всем боярем, и судьям прилежать до него, Ромодановского, и к нему съезжаться всем и советовать, когда он похочет»[13]. Позже, по возвращении из-за границы, у П. с кн. Ф.Ю.Ромодановским произошел разговор, из которого следовало, что перед отъездом П. между ними «в сенях» была заключена какая-то устная договоренность, и П., вернувшись, был недоволен тем, как кн. Ф.Ю.Ромодановский ее исполнил. Впрочем, у П. был еще один, типично азиатский прием поддержания контроля за лояльностью в его отсутствие высокопоставленных подданных. Речь идет о системе аманатов-заложников. Примечательно наблюдение французского посла в Швеции графа Даво(Аво д’), писавшего во Францию в мае 1697 г., что П. «везет в своей свите сыновей московских вельмож, как бы в заложниках, чтобы помешать совершить мятеж в его отстутствие»[14]. Напомню, что практика взятия аманатов широко использовалась в системе отношений в Азии и средневековой Европы.

[1] Гордон. Дневник. 1696-1698 гг. С. 73.

[2] Бакланова. Великое посольство. С. 12.

[3] ПЖПВ. 1697 г. С. 1; Гизен. Журнал. 1. С. 24.

[4] Гузевич и Гузевич. Великое посольство. С. 375.

[5] Желябужский. Записки. С. 258.

[6] Желябужский. Записки. С. 258.

[7] ПБП. 1. С. 140-141.

[8] Гизен. Журнал. 1. С. 23.

[9] Петрухинцев. Петр I и Петр Михайлов. С. 128.

[10] Гизен. Журнал. 1. С. 27.

[11] Лавров. Великое посольство. С. 120.

[12] Гузевич и Гузевич. Великое посольство. С. 83.

[13] Куракин. Гистория. С. 77.

[14] Лавров. Великое посольство. С. 120.