Русификация русских в армии и флоте в России, XVIII – начало XX века

2  апреля в Департаменте истории состоялся очередной семинар «Границы истории», гостем которого стал Владимир Викентьевич Лапин, профессор факультета истории Европейского Университета в Санкт-Петербурге, ведущий научный сотрудник Института истории РАН.

Представленный доклад «Русификация русских в армии и флоте в России, XVIII – начало XX века» был основан на материалах готовящейся монографии «Армия в империи, империя в армии», посвященной исследованию организации и комплектования вооруженных сил дореволюционной России в имперском контексте. 

Несмотря на то, что в центре доклада  находились сюжеты, связанные с армейской тематикой, автор намеренно дистанцировался от подавляющего корпуса литературы, посвященной истории военных действий из разряда «кто куда пошел». Докладчика в гораздо большей степени интересовал более антропологический подход к  русской армии, рассмотрение ее как института специфической социализации (провокативно названной в докладе «русификацией») большого количества населения империи. В центре доклада находился плотный анализ внутреннего положения и устройства русской армии на протяжении «длинного» XIX века, а именно, по формулировке В.В. Лапина, «что происходило с русским простолюдином, когда он надевал солдатскую шинель».

Автор последовательно рассматривал различные практики, в которые вовлекался солдат в полку, являвшемся хозяйственной, административной и символической единицей русской армии. С одной стороны, представители разных социальных слоев  рассматривали полк как продолжение своих прежних социальных пространств, перенося соответствующие практики. Однако, именно полк был главным институтом «русификации» армии. При этом, важно различать русификацию как определенную политику, направленную на формирование национальной идентичности, и обрусение – как спонтанную деформацию или результат политики русификации. Таким образом, армия может быть рассмотрена как своеобразный конструкт между властью и обществом. С самого начала автор обозначил определенные сложности и ограничения материала, с которым он работает: если о политике власти источников достаточно, то масштабно проследить и оценить ее эффективность практически не возможно. Потому основное внимание в выступлении было уделено именно практикам русификации, а в качестве кульминационной точки, позволяющей оценить их действенность, рассматривалась Первая мировая война и революция 1917 года.

В глазах администраторов различных уровней армия выступала эффективным образовательным и воспитательным учреждением. При этом, сами чиновники, в том числе военные, нередко именовали этот процесс русификацией, трактуя термин как «приучение к порядку и гражданственности». Обрусение как объединение всех рассматривалось некоторыми из их как панацея от многих проблем, потому русификация рассматривалась как инструмент достижения лояльности в среде вооруженных сил. При этом важно учитывать, что подавляющим элементом в армии являлись русские представители низших слоев населения.

Одним из важных шагов в процессе русификации явилась организация военных поселений, что может быть рассмотрено как попытка европеизации определенной части населения на ограниченной территории. Казалось бы, в концепции военных поселений были соединены уже существующие ранее явления, однако попытка их четкой регламентации и собрания воедино не привели к ожидаемым результатам.

Политика русификации имела крайне многообразные измерения. Человек в армии оказывался в полностью иноязычной терминологической среде. Более того, в армии полностью изменялся режим мобильности, человека окружал новый режим жизни, иная одежда, бытовые условия, новые разнообразные обязательные практики. Эти практики были четко регламентированы, курьезным примером чего можно считать инструкции по пользованию туалетом. По мнению Владимира Викентьевича Лапина, (велико) русский народ  не имел военной народной культуры, в сравнении с поляками, финляндцами, жителями кавказского региона. Но подобная ситуация армейскими чиновниками воспринималась в позитивном ключе, поскольку русского крестьянина в армии не было необходимости переучивать. Именно поэтому армия выступала институтом повторной социализации, позволяя сделать крестьянина частью военной машины империи.

Там же происходило погружение в совершенно иную социальную среду, что трансформировало представления о социальном разнообразии империи. Однако многочисленные примеры, приводимые в ходе выступления, свидетельствуют, что эти трансформации происходили не без затруднений: к примеру, говорящий на немецком русский офицер на окраинных регионах мог быть застрелен часовым, принявшим первого за врага. Менялась также культурная среда – низшие слои населения погружались в малознакомую для них городскую среду, религиозные церемонии становились обязательными. Военное воспитание и различные коммеморативные ритуалы в армии влияли на представления обо всем мироустройстве, о родине и долге солдата перед ней. При этом, понятие «русскости» было весьма гибким: при успешном исходе тех или иных операций русским могли назвать почти любого (так, Багратиона могли считать неоспоримо русским), а при неудачах тут же всплывала нерусская принадлежность виновника. 

Однако, в очередной раз, в данном случае  крайне сложно проследить то, насколько все эти «уроки» усваивались непосредственно солдатами. Потому особого внимания заслуживает вопрос, через какие явления можно оценить действенность всех этих трансформаций. В качестве одного из таковых автор предлагает рассматривать события Крымской войны. До тех пор, пока служба в армии рассматривалась как практически бессрочная, проблем с лояльностью не возникало. Однако когда появился феномен бессрочно отпускных, что подразумевало иной подход к формированию обученных резервов, именно бессрочно отпускные составляли большинство во время беспорядков 1854-1856 годов.

Кульминационным «экзаменом», позволяющим оценить эффективность подобной русификаторской политики в армии, автор считает революционные события 1917 года: когда армия в силу особенностей войны и призывов не прошла должным образом повторную социализацию, 10 миллионов носителей традиционной культуры, получившие лишь примитивные навыки военной организации, привыкшие убивать и быть убитыми, стали основной движущей силой событий 1917 года. В конечном итоге, в этих условиях российская армия крайне слабо справилась с мобилизацией возможных ресурсов и с русификацией по казенному образцу. То есть в военном отношении империя оказалось неспособной поставить даже титульную нацию на службу империи.

Доклад Владимира Викентьевича Лапина завершился крайне насыщенной дискуссией, в ходе которой были нюансированы многие аспекты, затронутые в докладе. Так, большое внимание было уделено раскрытию динамики обозначенных процессов обрусения армии: в 18 веке процент нерусского населения в армии был минимален, большие проблемы возникают с введением всеобщей воинской повинности. Особый интерес вызвала проблема, во многом так и оставшаяся открытой в ходе доклада, – как услышать молчащих агентов как в лагере верховного армейского командования, саботировавшего или исполнявшего приказы, так и в среде рядовых солдат.