27.07/06.08.1697, вт. П. в городке Гилдесейм.

Великие послы из Бокенема проехали 3 мили до городка Гилдесейма, где живет «бискуп Юдокус Этмундус де Гиндесейнской» (Йобст Эдмунд фон Брабек)  и, проехав город, остановились на загородном дворе. Епископ встретил послов и «принял честно» и за столом пили за здоровье П. и епископа, была музыка, за столом «разговоры любильные» (епископ «говорил, что он бытие их приемлет за великую себе радость»). Лейпцигская газета позже сообщала о приеме у епископа: «Среди множества благородных князейи бояр можно было увидеть также двух человек в красных сюртуках, какие носят голландские шкиперы: одного со светлыми короткими волосами, другого со смуглым лицом, который вероятно и был царь, о чем можо было догадаться  по его свободным и непринужденным манерам»[1]. После обеда поехали в путь, и проехали от Штойервальда проехали 3 мили до местечка Копенбрыгина (Коппенбрюкен), и стояли в замке Fürstliches Ambthauß , и в том замке «ожидала посольского приезду курфюста Бранденбургского Фридриха III жена княгиня (София-Шарлотта Бранденбургская – Е.А.) с матерью своею, курфюста Ганноверского (Эрнст-Август Брауншвейг-Каленбергский – Е.А.) женою (София Ганноверская – Е.А.) и звала великих и полномочных послов ужинать. И <…> послы с курфюстынею ужинали и за столом сидели: в первом месте один Преображенского полку начальной человек, по правую сторону его – курфюстрыня (София-Шарлотта – Е.А.), по левую мать София Ганноверская – Е.А.) ея, подле матери ея – курфистрынин дядя арцух Целский Георгий Вилгелм (Георг-Вильгельм, герцог Целский – Е.А.), подле его <…> послы, подле курфюстрыни братья ея Георгий-Людовик (Георг-Людвиг, кронпринц Ганноверский, в будущем Георг I, король Англии – Е.А.), другой Максимус, воевода цесарских войск (Максимилиан-Вильгельм, брат Георга-Людвига – Е.А.), третей Эрнестус-Августус (Эрнст-Август Брауншвейг-Каленбергский) да царевич Меретинской (Александр Арчилович – Е.А): при столе стояли жены и девицы высоких домов. И за столом и по столе пили про здоровье В.г. Ц.в и благовернаго государя царевича (Алексея Петровича – Е.А.) и всего его Государского дому и про курфюстово и про курфюстрынино и детей их про здоровье, а потом была музыка и танцы. И по довольном подчивании курфюстрина (София-Шарлотта – Е.А.) и все при ней будучие из того замочка поехали до некотораго дому в полумиле»[2].

    ПЖПВ: группа «десятника» из Солгета двинулась в путь, проехала городок Менбурх, был на правой стороне, проехали город Мариинбурх, проехали городок Илдесвин, приехали в г. Штырварлт (Штойервальд), здесь кушали, были часа с 3, переменяя лошадей, поехали в путь, приехали в город Копанбурх, отъехав 6 миль, ночевали, здесь была курфюрстина Ганноверская София и ее дочь курфюрстина Бранденбургская София-Шарлотта[3]*.М.Шиппан считает, что П., после встречи с епископом в замке Штойервальд, ехал через Хайерзум, сменил лошадей в дер. Малертен (Шиппен. Петр. С. 59).

Комментарий.

* Накануне с П. более часа шли переговоры относительно этой встречи, причем П. наставивал на незначительном числе участников встречи. София-Шарлотта заранее послала П. письмо с приглашением[4]. Царь приехал около 8 часов вечера в деревню Коппенбрюгге и остановился в крестьянском доме, посольство остановилось в господском доме, т.е. в замке. К П. прислан камергер Коппештейн с приглашением на ужин. П. прошел туда черным ходом. В зале его приветствовали курфюрстины (София-Шарлотта и София Ганноверская – Е.А.), за П. отвечал Ф.Я.Лефорт, пили с тостами. Г.Ф.Лейбниц писал, что на встрече П., «говорящий немного по-голландски или по-немецки <…> сказал курфюрстинам», что он намерен построить 75 военных кораблей, чтобы действовать с ними на Черном море. «В настоящую минуту он думает только о войне с турками. Главное удовольствие его – морское дело, которое он изучил хорошо и хочет изучить в совершенстве, так как имеет намерение овладеть Черным морем». Ужин начался в половине одиннадцатого и кончился в 3 часа ночи. Вначале П. заставил кавалеров выпить пять больших стаканов рейнского вина, сам царь им подносил. После стола были танцы, П. танцевал польский. Дальше Г.Ф.Лейбниц писал:  «Он – государь великого ума, судя по ответам, которые он давал через переводчика, так как говорил только на своем языке <…>. Я его видел мельком: однако смогу, пожалуй, изобразить его портрет. Он роста выше обыкновенного, с гордым и в том числе величественном взглядом, глаза полны огня и находятся в постоянном движении, как и все его члены, редкие волосы, маленькие усы, одет по-матросски в красное сукно с несколькими небольшими золотыми галунами, белые чулки и черные башмаки»[5]. В письме курфюрстины Софии-Шарлотты тайному советнику Паулю Фуксу сказано, что П. сел между курфюрстинами и поначалу смущался, но потом разговаривал непрерывно, старшая задавала ему много вопросов и он быстро отвечал. Он делал гримасы, «заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать как дома, позволил вначале войти кавалерам, а потом и дамам, которых сначала затруднялся видеть, затем велел своим людям запереть дверь, поставил около него своего фаворита, которого называл своею правою рукой (А.Д.Меншиков – Е.А.), с приказанием никого не выпускать, велел принести большие стаканы и заставлял каждого выпить их по три и по четыре зараз, давая понять, что делает это, чтобы оказать честь каждому. Он сам подносил стаканы», слушал итальянскую музыку, она ему понравилась, и он поднес стакан музыканту Фернандо. За столом просидели 4 часа «и пили по-московски, т.е. выпивая зараз и стоя за здоровья царя», а также курфюрста Фридриха III. «Впрочем, царь пил мало», были позваны московские музыканты, но вначале он попросил, чтобы были показаны немецкие танцы. «Он не хотел начинать, потому что у него не было перчаток, и велел их искать по своему поезду, но напрасно». Московский танец всем понравился. «Все были довольны царем, и он казался также очень доволен <…>. Шут царя был также, он очень глуп и мы умирали со смеху, видя, как его хозяин, взяв метлу, стал его чистить»[6]. София Ганноверская сообщает, что Ф.Я.Лефорт служил переводчиком, и пишет далее: «Царь очень высокого роста, лицо его очень красиво, он очень строен. Он обладает большой живостью ума, его суждения быстры и справедливы. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы. Мы тотчас же сели за стол. Г.Коппенштейн, исполнявший обязанности маршала, подал его величеству салфетку, но это его очень затруднило: вместо салфетки в Бранденбурге ему подавали после стола кувшин. Е.в. сидел за столом между моей дочерью и мною, имея переводчика с каждой стороны. Он был очень весел, очень разговорчив и мы завязали с ним большую дружбу. Моя дочь (София-Шарлотта – Е.А.) и Е.в. поменялись табакерками. Табакерка царя была украшена его инициалами, и моя дочь очень дорожит ею. Мы, по правде, очень долго сидели за столом, но охотно остались бы за ним и еще дольше, не испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переставал с нами разговаривать. Моя дочь (София-Шарлотта – Е.А.) заставила своих итальянцев петь; их пение ему понравилось, хотя он нам признался, что он не очень ценит музыку. Я спросила: любит ли он охоту? Он ответил, что отец его очень любил, но что у него с юности настоящая страсть к мореплаванию и фейерверкам. Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы. После ужина Е.в. велел позвать своих скрипачей, и мы исполнили русские танцы, которые я предпочитаю польским. Бал продолжался до четырех часов утра. У нас было намерение провести ночь в одном соседнем замке. Но так как уже рассвело, то мы тотчас поехали сюда, совсем не спав и очень довольные нашим днем <…>. Г. [Ф.Я.] Лефорт и его племянник [м.б. П.Б.Лефорт] были одеты по-французски, тот и другой очень умны <…>. Царь, не знавший, что помещение не позволяло нам там оставаться, ожидал нас увидеть на следующий день <…>. Это человек совсем необыкновенный. Невозможно его описать и даже составить о нем понятие, не видав его. У него очень доброе сердце и в высшей степени благородные чувства. Я должна вам также сказать, что он не напился допьяна в нашем присутствии, но как только мы уехали, лица его свиты вполне удовлетворились. Коппенштейн действительно заслужил превосходную соболью шубу, которую они ему подарили за то, что он одолел их в состязании. Он нам, однако, сказал, что и, напившись, они были очень веселы и учтивы, но он получил почести победителя: трое московских послов совершенно потопили свой разум в вине перед отъездом <…>». Позже она писала: «В его стране женщины обычно белятся и румянятся, румяна входят непременно в состав брачных подарков, которые они получают. Вот почему графиня Платен особенно понравилась московитам. Но, танцуя, они приняли наши корсеты из китового уса за кости и царь выразил свое удивление, сказав, «что у немецких дам чертовски жесткие кости <…>. В Амстердаме Е.в. развлекается, посещая кабачки вместе с матросами. Он сам работает над постройкой корабля, он знает в совершенстве 14 ремесел. Надо признать, что это необыкновенная личность <…>. У них четыре карлика, два из них очень пропорционально сложены и отлично воспитаны. Он то целовал, то щипал за уши своего карлика-фаворита. Он взял за голову нашу маленькую принцессу (София-Доротея Ганноверская – Е.А.), и два раза ее поцеловал, смяв совершенно ее бант. Он поцеловал также ее брата (16-летний принц Георг). Это государь одновременно и очень добрый и очень злой, у него характер – совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума»[7]. Г.Ф.Лейбниц (вероятно, со слов курфюрстины Софии-Шарлотты) описывает П. примерно так же как рассказано в других источниках, упоминает, что два переводчика стояли за стульями гостей, бал продолжался до 4 часов утра[8]. Схожая с вышеизложенной информация о феноменальной встрече попала и Париж[9]. Замок графов Шпигельберг, где произошла встреча, не сохранился, сохранились лишь цокольный этаж и музей с комнатой, посвященной П., считается и липа Peterlinder на валу с мемориальной табличкой[10]. 

Подр. о встрече в Коппебрюгге см.: Шиппан. Петр. С. 59-65. Примечательно то, что уже тогда П. устроил застолье, выходить из которого было запрещено всем, включая дам, притом, что царь заставлял всех почти насильно пить спиртное до дна. Как писал датский посол Отто фон Менкен, танцы продолжались до четырех утра, «при этом никто не осмелился выйти, чтобы справить нужду. Но всем была предоставлена возможность делать это в помещении или в окно». Курфюрстина Бранденбургская, «которая по своей красоте ангел, не в силах противостоять естественным позывам, была вынуждена приказать своим дамам окружить себя, чтобы справить дело, не имеющее в себе ничего ангельского». Герцогу Георгу-Вильгельму фон Целле принадлежит шутка: «он дал бы 1000 талеров, чтобы увидеть царя, и 2000, чтобы больше никогда его не видеть»[11].

[1] Шиппан. Петр. С. 58.
[2] ПДС. 8. Стб. 893-894; Гизен. Журнал. 1. С. 44.

[3] ПЖПВ. 1697 г. С. 19.

[4] Герье. Лейбниц. С. 587; Richter. Leibniz und seine Ruslandbild. S. 41-45.

[5] Богословский. Петр I. 2. С. 115.

[6] Богословский. Петр I. 2. С. 115-116.

[7] Богословский. Петр I. 2. С. 117-119; Герье. Сборник писем. С. 21; Герье. Отношение Лейбница к России. С. 18-19.

[8] Герье. Лейбниц. С. 598.         

[9] Лавров. Великое посольство. С. 126.

[10] Бройтман. Петр. С. 44.
[11] Шиппан. Петр. С. 62.