Июль 1700 г. П. в Москве или Преображенском.

П. в Москве или Преображенском.

Письма и бумаги П.:Августу II грамота о получении его грамоты от 18.04 в Воронеже, об исполнении обязательств по договору и о Я.Э.Ланге, через которого П. получил и другое письмо (П. виделся с Я.Э.Ланге и на словах нечто передал королю)[1]*.

Комментарий .

* Как уже сказано, союзники были обеспокоены длительным молчанием П. В грамоте Августу II П. заверяет короля в соблюдении им достигнутых ранее договоренностей: «…Напоминаете В.в. о силе союза. На что несумненно надеемся, что то можете рассудить, что какая бы была то истинна и слава твердости, что обретши вас в такую любофь и преднее чаение и оставя то тем, от которых никогда добра видели <…>, трудимся о вашей пользе не только сами, но и курфоршта Брандебурского (Фридриха III – Е.А.) в то привлекаем чрез нарочного давно уже от нас посылшика». Имеется в виду попытка втянуть Бранденбург в союз (посольство кн. Ю.Ю.Трубецкого), но при этом о намерении царя выступить самому не сказано ни слова. Думаю, что есть три главные причины и молчания, и самой задержки: 1. Отсутствие мира с Турцией; 2. Неготовность армии к войне; 3. Опасение, что информация просочится к шведам и момент внезапности исчезнет (собственно говоря, для маскировки внезапного удара и было отправлено посольство кн. А.Я.Хилкова в Стокгольм). В грамоте Августу II обыгрывается и ситуация с просьбой короля насчет того, чтобы в компании П. не спаивали нового посла (см. 15.07.1700). П. развивает любимую им тему. В первой редакции грамоты Августу II сказано: «Любезный брате! Как о покойном Иоганн Карловичче, так и сем [Я.Э.]Ланге писать изволите, чтоб его не неволить горячим питьем, на что ответствую, что сами можете разсудить, что сей [Я.Э.]Ланге не есть Гишыпан, но Саксон и обретается здесь в студеных краех, а чаю и кофе здесь зело мала (зачеркнуто – «и употреблять не здорово»)». Во второй редакции сказано: «… изволите писать, чтоб не нудить их, любезныи брате, горячим питьем, о чем сами можете рассудить, что сии господа не Гишпанцы и не в Хиву приехали. И как мне на то, что уже сколь сот лет завелось, муштук положить? К тому ж и признак доброй имеет господин [Я.Э.]Ланг, подагру» [2]. «Муштук (мундштук?) положить» - видимо, пословица, обозначающая конец дела или занятия.

Из переписки Я.Э.Ланге с И.Р.Паткулем в августе 1700 г. следует, что Я.Э.Ланге (вместе с датским посланником Павлом Гейнсом) всячески уговаривали П. идти походом не на Нарву, а в направлении Риги. Но, как пишет Я.Э.Ланге, «мы нашли его до такой степени упорным, что опасались долее трогать столь нежную струну». При этом саксонцам было выгодно движение П. именно к Риге. И.Р.Паткуль писал, что применяли все усилия, чтобы отвлечь П. от Нарвы, т.к. «не в наших видах допустить его в сердце Ливонии: взяв Нарву, он приобретет надежное средство завоевать Ревель, Дерпт, Пернау, прежде чем узнают в Варшаве, а потом покорить Ригу и всю Ливонию. Опасение ненапрасное, если вникнуть в силы и замыслы царя, как вы хорошо его поняли». Однако, продолжает И.Р.Паткуль, в данный момент у саксонцев и датчан мало сил и «помощь царя нам необходима». Поэтому не нужно раздражать царя, надо только передать ему записку об обеспечении прав Августа II на Лифляндию. И.Р.Паткуль предлагал убедить царя привлечь к войне Речь Посполитую и дать ей «что-нибудь со стороны Киева» (Правобережье): «Дайте ему понять, что приобретением Ингрии и Карелии, в особенности утверждением при Балтийском море, он выиграет так много, что уступки его Польше не могут идти в сравнение»[3].  Вообще, И.Р.Паткуль был умным, прозорливым, опытным дипломатом, опасавшимся сил и возможностей России. В сложившейся ситуации он хотел максимально использовать Россию для освобождении родной Лифляндии от шведов, и явно имел намерение водить П. за нос, наградив его после победы, максимум, Ингрией и Карелией. Но он не понимал, с кем имеет дело – претензии П. росли по мере продолжения войны и успехов русской армии. Вообще, насчет планов П. на будущее нет точных сведений. Несомненно, что он намеревался вернуть «отчины и дедины» (Ингрию и Карелию), но о дальнейшем распространении господства в Прибалтике речь пока не шла.

Первоначальный пиетет, который П. испытывал тогда к «брату» Августу II, и желание втянуть в войну на своей стороне Речь Посполитую – все это позволяет думать, что в начале войны намерения прибрать к своим рукам Лифляндию и Эстляндию у П. не было. Аппетит пришел во время еды – слабость и двуличие союзников, огромные затраченные средства и понесенныежертвы при взятия Ревеля и особенно Риги, наконец, соображения относительно создания  «подушки безопасности» для строившегося Петербурга справа (Кексгольм, Выборг) и слева (Ревель и Рига) сыграли свою роль при определении П. политики, ориентированной на аннексию завоеванных в ходе военных действий территорий, которые - в отличие от «отчин и дедин» - никогда не принадлежали России. В имперском движении России была своя логика, основанная на приоритете силы. В данном случае она и сработала. Но в 1700 же году П. еще действовал в русле политики Августа II, сознавал себя вспомогательной, отвлекающей шведов от Риги силой, даже вопреки своей главной цели – возвращению новгородских земель, на что он позже жаловался английской королеве Анне. Однако в литературе есть и другое широко распространеннее мнение (Р.Виттрам и др.) – мысль, что Нарвский поход (в случае успеха) был нацелен на захват Лифляндии. Впрочем, кроме общих рассуждений, конкретных данных об этом в работе немецкого историка нет[4]. В.Д.Королюк в 1952 г. вступил в полемику с С.М.Соловьевым и Н.Г.Устряловым[5], которые считали, что двинувшись к Нарве, П. нарушил условия заключенного в 1699 г. союза с Саксонией и начал действовать вразрез с планами Августа II  и Паткуля. Действительно, если почитать цитированные выше письма И.Р.Паткуля, такое впечатление и сложится. Однако В.Д.Королюк нашел другие документы, в которых саксонская сторона и лично И.Р.Паткуль, наоборот, поначалу настаивали на том, чтобы русские двинулись именно под Нарву.

Обе стороны спора правы – ведь нужно учитывать, что мы имеем дело с И.Р.Паткулем, который отличался не только умом, но и необыкновенной изворотливостью, способностью перестроиться в зависимости от политического момента и суммы причитавшегося ему вознаграждения. Поначалу И.Р.Паткулю казалось, что участие России будет второстепенным, вспомогательным: что значит взятая русскими Нарва рядом с Ригой – столицей Лифляндии, которая вот-вот поднесет королю Августу II ключи от города? Но с самого начала война пошла не по сценарию И.Р.Паткуля и Августа II. Попытка сходу взять Ригу провалилась, а к длительной осаде саксонцы оказались не готовы. Август II не сумел поднять за собой на войну со шведами Речь Посполитую и даже не смог договориться с литовской шляхтой, готовой выступить на его стороне. В этой обстановке успешное взятие русским Нарвы открывало им перспективу вторжения в Эстляндию и Лифляндию, чего И.Р.Паткуль очень не хотел. Это и определило изменение позиций служившего Августу II И.Р.Паткуля. Но он понимал, что «мы слабы, помощь царя нам необходима и Швеция немало ослабнет, потеряв Нарву. Следовательно, мы не должны торговаться с царем, чтобы не раздражать его», нужно добиться от него согласия на передачу завоеванных им территорий Августу II[6], что П. поначалу охотно и многократно обещал.

Шведские военные историки – авторы коллективного труда о походах Карла XII считают, что все же главной целью П. в 1700 г. было овладение Ингерманландией: «Царь приглашал иностранных офицеров, опытных в военном деле, и не напрасно – вскоре с помощью экспертов он разобрался, что земли, заключенные между Ладогой, Невой, Финским заливом, Наровой и Чудским озером и, казалось бы легко доступные с юга и востока – именно здесь защищены Ниеном и Нотебургом – крепостями шведской постройки – с одной стороны – и особенно Нарвой – с другой. Таким образом, операция была хорошо продуманным первым шагом к завоеванию провинции <…>. Взятие Нарвы прерывало сухопутную связь между Финляндией и Прибалтикой»[7]. В пользу именно этой версии говорит направление последовавших после неудачи под Нарвой ударов П. в 1702-1703 гг. - на Нотебург и Ниен (Ниеншанц), прикрывавшие Ингрию с другой стороны. Завоевание их, действительно, прерывало сухопутную связь между Восточной Прибалтикой и Финляндией.

[1] ПБП. 1. № 320. С. 379-380, 820.

[2] ПБП. 1. № 322. С. 380-381; Бантыш-Каменский. Обзор. 3. С. 166.

[3] Устрялов. История. 4-1. С. 5-6.

[4] Wittram. Peter der Grosse und Livland. 1. S. 233.   

[5] Королюк. Речь Посполитая. С. 268-269.

[6] Устрялов. История. 4-1. С. 6.

[7] Походы Карла XII. С. 58.