09/20.07.1711, пн. П. и Екатерина двигались с армией вдоль Прута не более мили.

П. и Екатерина двигались с армией вдоль Прута не более мили. «Пополудни для великава жара и что люди устали, понеже неприятель был непрестанно кругом и докучал»[1], остановились на отдых у Нового Станилешти (или Хуша) на берегу Прута. Лагерь на треть окопали, остальное пространство защитили рогатками. Турецкая армия подошла ближе к вечеру, заняла противоположный берег Прута, янычары четырежды совершали атаки, но были отбиты*. П. верхом находился с генералами на боевых позициях[2]. Атаки турок продолжались до темноты, ночью же продолжался обстрел русских позиций.

К вечеру 09.07 и в ночь на 10.07 ситуация для русской армии резко ухудшилась. Турки подтянули к русскому лагерю все войска и артиллерию, а главное – они, как позже писал сам П., «зделали с той стороны, где приступали, транжамент и приготовили апроши и батареи, а у нас, кроме рогаток, ничего не было и иные не круг всего войска. Также неприятель и за рекою Прутом на горе имел батареи ж и людей множество, с которых по нашим войскам стрелял и воду из реки брать мешал»[3]. В одном из черновиков «Реляции о Прутском сражении» сказано: «…а потом неприятель, видя, что оружием своим не может нагло ничего учинить, то в ту ночь окопал пехоту и стал апрошами приближаться к нашим рогаткам и построил великия батареи. В 10 день по утру великая стрельба была от неприятеля и от нас из пушек»[4]**. Иначе говоря, турецкое командование начало «правильную осаду» русского лагеря как крепости, которую на самом деле защищали одни рогатки и стащенные по краям лагеря трупы павших лошадей. И, хотя утром янычары в атаку не пошли, артиллерийский обстрел русского лагеря из 200-300 орудий[5] продолжался, причем, как отмечал Ж.Н.Моро де Бразе, обстрел был весьма эффективный, хотя другой очевидец, Ла Мотрей, наоборот, считал, что было больше шума, чем попаданий[6]. По мнению В.А.Артамонова, как раз в это время (ночь с 9 на 10.07 и день 10.07) русская армия и понесла самые большие потери именно от артиллерийского огня турок (включая павших 08-09.07) - 2856 чел.[7] Ж.Н.Моро де Бразе писал, что в 8 часов вечера у него на правом фланге вражеским огнем были сбиты три орудия. П., «посетивший мой пост, как и прочие, приказал их исправить в ночь и к ним присовокупить двенадцатифунтовое орудие. Могу засвидетельствовать, что царь не более себя берег, как и храбрейший из его воинов. Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и рядовыми нежно и дружелюбно (avec tendresse et amitié), часто их расспрашивал о том, что происходило на их постах»[8].

В ставку великого визиря Мехмед-паши приехали представители короля Карла XII и давали советы, как победить русскую армию, но великий визирь Мехмед-паша, согласно ГСВ, поступил по-своему[9]. Положение русской армии становилось, тем не менее, отчаянным.

В ночь с 09 на 10.07 П. собрал военный совет вначале в своей палатке (участвовали Б.П.Шереметев, Янус Эберштедт, Остен), затем пошли к карете раненного накануне Л.Н.Алларта и там провели совещание. Поначалу было решено начать ночью атаку силами нескольких тысяч войск для прорыва блокады, а если атака будет удачна, то на рассвете начать наступление всей армией[10]. Были сделаны необходимые распоряжения, но затем царь отменил атаку «по причинам, – писал Л.Н.Алларт, – ему одному известным»[11]***. После некоей паузы, которую в литературе традиционно связывают с действиями Екатерины****, состоялся новый военный совет «о посылке к великому визирю [Мехмед-паше] трубача с письмом от генерала-фельтмаршала [Шереметева]: не склонится ли он, визирь [Мехмед-паша], с Ц.в. к примирению. И по той воинской думе постановлено ту посылку учинить для пробы. А междо тем учинено в войску все потребное к действам воинским, принадлежащее к генеральной баталии», ибо, как было записано П. в ГСВ, «для худых лошадей при той силе неприятельской ни вперед идти (не имея магазинов), ни отступать было невозможно»[12]. Согласно решению военного совета, если великий визирь Мехмед-паша на перемирие не согласится, предстояло соорудить из повозок вагенбург и начать прорываться из окружения[13]..

Комментарий.

* П. отмечал, что турецкая пехота, «хотя и нестройная, аднакож зело жестоко билась. И ежели б по своему людству фронтом везде отокавали, то б небезопасна было, ибо перед нашим войском <…> множественным числом людей превосходила». Спасло лишь то, что турки не атаковали одновременно со всех сторон, и русское командование успевало перебрасывать в места их атаки свежие силы[14]. В какой-то момент у русской армии даже была возможность для успешной контратаки. П. писал, что после того как атака турок была отбита, «ежели б за ними хотя мало следовали, то б полная виктория нам досталась»[15]. Но П., оставшийся без кавалерии (большая часть из почти 7 тысяч кавалеристов потеряли коней), не решился на контратаку, т.к. обоз оставался неокопанным и неминуемо бы подвергся разгрому со стороны турецкой и татарской конницы[16]. Неудачные атаки, видимо, обескуражили турок. Из нескольких источников известно, что они потеряли 7-8 тыс.солдат и снова идти в атаку не хотели. Английский посланник в Константинополе Роберт Суттон, со слов очевидца сражения писал, что если бы русские в тот момент знали о растерянности в рядах турецкой армии после бесплодных атак и смогли бы перейти в контратаку при поддержке своей артиллерии, то турки были бы разбиты[17].   

** Любопытно, что П. в письме Ф.М.Апраксину от 15.07 расценил земляные работы турок вокруг русских позиций, поставивших армию П. в почти безвыходное положение, как проявление слабости неприятеля: отбитые после нескольких атак, они якобы были «принуждены сами закопатца и апрошами, яко вортецию наши единыя только рогатки добывать»[18]. Между тем, в бою с сильными на поле регулярными европейскими войсками окапывание было весьма эффективным и турки к нему прибегали впоследствие не раз. При этом в обороне турецкие солдаты действовали самоотверженно.

*** Причины отказа от наступления П. объяснил позже, в своих записях о сражении при Пруте: «Видя, при том многолюдстве турецком, а малолюдстве своих войск, особливо ж при слабости своей кавалерии, баталию газардовать и то не токмо лутчее войско российское, а паче в присутствии самих Их высочеств, дражайших высоких особ, но и благополучие всей империи Росийской в отвагу отдать было небезопасно»[19]. Иначе говоря, риск при задуманном прорыве был слишком высок, особенно с точки зрения безопасности царя и царицы. Но и оставаться в прежнем положении было не менее опасно. Словом, как позже П. писал Сенату, это был «смертный пир»[20]. К этому времени обычно относят историю о слабости, проявленной П., и мужестве его супруги Екатерины. Сохранились рассказы очевидцев, что на какое-то время П. впал в отчаяние, потерял самообладание. По словам Ла Мотрея (со слов пленных шведов) П., будто бы, сказал им: «”Я оказался в том же тяжелом положении, как мой брат Карл под Полтавой”, удалился в свою палатку <…>, запретив кому бы то ни было входить в нее», и у него случился нервный припадок. Как рассказывали Юсту Юлю очевидцы, П. «пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар (припадок?)»[21]. Из других источников известно, что П., в моменты сильного душевного волнения, начинал бегать и суетиться.

---

Действительно, причины впадать в отчаяние у царя были: сам П. позже, 15.07, писал Ф.М.Апраксину, что «никогда, как и почал служить, в такой десперации не были»[22]. С этого момента и появляется легенда о Екатерине, которая якобы, в отсутствие П., закрывшегося в палатке, созвала военный совет, выступила с предложением начать мирные переговоры, а потом отправилась в палатку П. и настояла на том, чтобы послать П.П.Шафирова к туркам для переговоров. По другой версии, она тайно от П. отдала все свои бриллианты, чтобы подкупить турок. Еще есть версия, согласно которой генералы приняли совет П.П.Шафирова не рисковать наутро с атакой, а послать его, вице-канцлера, на переговоры с великим визирем Мехмед-пашой. Но чтобы получить согласие П., они просили Екатерину войти к нему в палатку и убедить царя принять это решение. Возможно, что она вошла с советниками к П. У Ж.Н.Моро де Бразе сказано о решении послать П.П.Шафирова, и в этой версии нет упоминания о Екатерине[23]. По еще одной версии она отдала все свои драгоценности для подкупа великого визиря, но у П.Г.Брюса дана более прозаическая картина как она «спасла целую армию и князя Кантемира»:  собрала со всей армии деньги, драгоценные сосуды, украшения под расписку о компенсации и все это было сделано для подкупа великого визиря [24]. Как бы то ни было, роль Екатерины, которая на каком-то этапе событий этой ночи проявила мужество, очевидна. Причем, из «Истории Петра Великого» Ф.И.Соймонова следует, что Екатерина действовала заодно с П.П.Шафировым, который на совете, выполняя волю Екатерины, выступил против готовшегося наступления, «доказывал в совете, что оная их (генералов, сторонников атаки – Е.А.) резолюция десператна и не надобно производить ее в действо, а мнение его, чтобы предложить великому визирю (Мехмед-паше – Е.А.) о перемирии, дабы могли между тем временем или о войне трактовать или какой-либо договор заключить. Государыня (следовательно, по Ф.И.Соймонову, она была на совете – Е.А.), выслушав ту речь, вступила в совет и защищала, с крайнею усердостью, мнение [П.П.]Шафирова»[25]. Здесь есть сильный элемент правдоподобия – ведь недаром П. не раз возвращался к прутскому эпизоду, в котором, как он сказал 24 ноября 1714 г., при учреждении ордена Святой Екатерины с девизом «Трудами сравнивается с супругом», Екатерина вела себя «в такое опасное время не яко жена, но яко мужская персона видима всеми была»[26]. Окончание фразы предполагает публичность поведения супруги П., что в тогдашних страшных условиях, когда в лагере многочисленные офицерские жены «выли и плакали без конца»[27], было, вероятно, немаловажно. Впрочем, в ГСВ сказано, что инициатором начала переговоров с визирем Мехмед-пашой был Георгий Кастриот, который дал об этом совет Б.П.Шереметеву[28]. Подробнее о легенде относительно бриллиантов Екатерины см. книгу Я.Е.Водарского[29].

**** Возможно, что к этому моменту в сражении можно отнести так называемое письмо-завещание П. с Прута, не сохранившееся до наших дней и известное в позднейших копиях. На протяжении почти полутораста лет вокруг него, впервые появившегося в «Анекдотах» Я.Я.Штелина в 1785 г. на немецком языке, идут непрерывные споры. Основная масса критиков подлинности письма считает, что это письмо – подделка, произведение либо самого Я.Я.Штелина, либо кн. М.М.Щербатова. Но известно, что Я.Я.Штелин мог прочитать об этом в книге «История России» французского писателя и путешественника П.Ш.Левека, побывавшего в России в 1770-е гг. Он писал: «П. осознал весь ужас своего положения. Он отправил в Москву курьера, который благополучно пробрался через расположение врага. Петр послал с ним указ, в котором приказывал сенаторам не предаваться унынию, если они узнают, что он оказался в руках врага, но принять необходимые меры для управления делами, строго проверять все его приказы, которые он мог послать из плена, но не давать ходу, если они бесполезны и вредны государству. Еще находясь на свободе, он разрешил им избрать нового монарха, если этого потребует общественное благо, и до своего освобождения он слагал с себя власть императора, которой хотел обладать только для счастья своего государства (Il permettait meme d’élire un nouveax Souverain, si le bien public l’exigeait, et se démettait, pendant qui’il était libre encore, d’un empirе qu’il ne voulait posséder que pour en faire le Bonheur)»[30]. На это обратила внимание Е.К.Никанорова, заметившая, что П.Ш.Левека обвинил в фальсификации другой французский автор, Н.Г.Леклерк, которого отчаянно критиковал И.Н.Болтин, но который в соответствующем месте работы Н.Г.Леклерка отметил, что о письме П., отправленным в Москву с Прута с преображенским солдатом известно давно, то есть признал этот эпизод за всем давно известную истину [31]. Н.И.Павленко, не вдавась в подобные тонкости, обвинил в фальсификации документа Я.Я.Штелина, якобы исходившего из тщеславных устремлений «маленького человека», желавшего прославиться свими анекдотами. Преданный поклонник и публикатор трудов Я.Я.Штелина К.В.Малиновский встал на его защиту, не увидав ни в одной из бумаг Я.Я.Штелина даже намека на желание своего героя прославиться[32]. Наиболее последовательным сторонником подлинности письма выступила Е.П.Подъяпольская. Она посвятила отдельную статью этому сюжету[33] и дала соответствующий комментарий к 11-му тому ПБП. Думаю, что и публикация эта была помещена в 11-ый том под ее давлением. Е.П.Подъяпольская обратила внимание на совпадение мыслей и выражений письма-завещания с мыслями и выражениями П. в безусловно достоверных документах того времени. Так, царь пишет (или якобы пишет): «Я со всем своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четырекраты сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя Божия помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен». Подъяпольская писала, что о главной причине поражения, а именно о ложной информации от Константина Бранковяну, П. высказывался позже. Так, в одном из вариантов ГСВ написано: «О лживом обнадеживании господаря Мултянского [Константина Бранковяну]»[34]. Находят подтверждение в бумагах П. и утверждения о четырехкратном превосходстве турок, о катастрофическом положении с провиантом и фуражом. Встречается в других источниках и упомянутые в письме-завещания опасения П. стать пленником султана. Так, в письме царя П.П.Шафирову от 11.07 сказано: «И ежели подлинно будут говорить о миру, то стафь с ними на фсе, что похотят, кроме шклафства» (т.е. рабства)[35]. Тема страшной альтернативы прослеживается и в записках Ж.Н.Моро де Бразе: Положение «было ужасно. Смерть или рабство – не было средины. Нам было должно выбрать из двух одно» [36]. Далее, в письме П. с Прута сказано: «Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Но если я погибну, и вы верныя известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшаго мне в наследники». Е.П.Подъяпольская считает, что есть основания говорить тогда уже о недоверии П. к царевичу Алексею, тем более, что в проекте договора о браке царевича с кронпринцессой Шарлоттой П. вычеркнул слово «государствование», свидетельствовавшее о признании супружеской пары в качестве наследников престола[37]. Все это, по ее мнению, позволяет сделать вывод: «Анализ содержания письма, сопоставление его со свидетельствами современников, с письмами и словами Петра I показывает, что в письме ничто не противоречит исторической обстановке на Пруте 10 июля»[38]. Противники Е.П.Подъяпольской на это возражали, что историк-фальсификатор мог знать приведенные документы, изучить стиль П. и легко сочинить эту фальшивку. Я.Е.Водарский считал, что П. не мог отдать судьбу престола и России на волю «каких-то» сенаторов. Это, по его мнению, безответственно, и «содержание письма представляется <…> совершенно не соответствующим характеру Петра, всегда сознававшего свою ответственность перед Богом за врученную ему судьбу России»[39]. Как раз подобное решение П. и отражало его повышенную ответственность перед Богом. Не следует  так принижать значение Сената, выполнявшего функцию коллективного регента, как и право выбора царя  – не будем забывать, что русские цари до П. избирались.Поэтому соблазнительна для домыслов насчет наследника фраза письма П.: «…выберите между собою достойнейшаго», ибо в составе Сената был единокровный брат П. И.А.Мусин-Пушкин.  Словом, споры вокруг письма с Прута вряд ли когда-нибудь затихнут. Так, в своей новейшей работе В.А.Артамонов отвергает достоверность письма, но приходит к выводу, что то место, где П. пишет с отчаянием о неизбежности плена, «свидетельствует о том, как прочно врезался в память современников слом воли русского венценосца на Пруте».[40]

 

 

---

---

[1] ПБП. 11-1. С. 565.

[2] ПБП. 11-1. С. 566.

[3] ПБП. 11-1. С. 570.

[4] Война с Турциею. С. 256. ГСВ. 1. С. 174 сн., 175, 371-372.

[5] ПЖПВ. 1711 г. С. 62.

[6] Моро де Бразе. Записки. С. 405-406.

[7] Артамонов. Россия и Речь Посполитая. С. 87.

[8] Моро де Бразе. Записки. С. 405-406.

[9] ГСВ. 1. С. 174, 370.

[10] ПБП. 11-1. № 4563. С. 313.

[11] ПБП.11-1. С. 567.

[12] ПБП. 11-1. С. 571-572; ГСВ. 1. С. 174 сн. 2-2. 

[13] ПБП. 11-1. № 4565. С. 314.

[14] ПБП. 11-1. С. 566.

[15] ПБП. 11-1. С. 566.

[16] ПБП. 11-1. С. 566.

[17] ПБП. 11-1. С. 568.

[18] ПБП. 11-2. № 4592. С. 12.

[19] ПБП. 11-1. С. 570.

[20] ПБП. 11-2. № 4598. С. 16-17

[21] Юль. Записки. С. 314.

[22] ПБП. 11-2. С. 12.

[23] Подр. см. Водарский. Загадки. С. 103-112.
[24] Bruce. Memoirs. P. 44

[25] Соймонов. История. C. 222-223.

[26] ГСВ. 1. С. 427.

[27] Юль. Записки. С 314.

[28] ГСВ. 1 С. 174. сн. 2-2.

[29] Водарский. Загадки. С. 167-180.

[30]  Levesque. Histoire de Russie. P. 291-292

[31] Никанорова. Истрический анекдот. С.132-134.

[32] Павленко.  Три так называемых завещания. С. 138;Малиновский.Записка Якоба Штелина. С. 167.

[33] Подъяпольская. К вопросу. С. 316.

[34] ГСВ. 2. С. 173.

[35] ПБП. 11-1. № 4569. С. 317.

[36] Моро де Бразе. Записки. С. 409.

[37] ПБП. 11-1. С. 574-575.

[38] ПБП. 11-1. С. 574-575.

[39] Водарский. Загадки. С. 151.
[40] Артамонов. Турецко-русская война. С. 174.