02/13.01.1707, чт. П. в Жолкве.

П. в Жолкве.

Письма и бумаги П.: 1. Кн. М.С.Вишневецкому письмо о своем прибытии из «Питерсбурка по отправлении в тамошних странах воинской компании», приглашает приехать в Жолкву[1]. 2. Кн. Г.А.Огинскому письмо с приглашением в Жолкву[2]. 

   Комментарий.

* Кн. М.С.Вишневецкий из Гродно отвечал, что не может приехать в Жолкву. Позже, после Полтавы, подобное поведение польских аристократов было бы невозможно. Несомненно, П. испытывал досаду и огорчение от того, как у России складываются внешнеполитические дела. Это видно по грамоте датскому королю Фредерику IV от 01.10.1707, где сказано, что Россию постигло «безчастье вдруг от всех наших союзников безо всякой причины оставленными себя видеть»[3]. Словом, Жолква для П. была последней попыткой сохранить и удержать на своей стороне хотя бы таких слабых и ненадежных союзников, какими, по мнению русской стороны, были поляки и литовцы, ранее приверженные Августу II. Высшие чины Речи Посполитой, приехавшие в Жолкву, тотчас предъявили П. «Пункты публичные» и «Секретные статьи», которые содержали уже ставшие привычными требования к России унять «жесточайшими указами» злоупотребления русских войск в отношении мирного населения и добиться, чтобы русские войска не требовали провиант и фураж с местного населения. Особые претензии вызывали действия казаков и калмыков, которые «грабежем церкви и шляхецких дворов многих поляков сердца от партии Е.ц.в. отлучили». П. вообще считал, что от присланных с Украины казаков «ничего добра, разве худа есть <…>, толко на грабеш и тотчас домой уйдут»[4]. Поляки просили вообще на территорию Польше эти соединения не вводить. И, наконец, было еще два «дежурных» сюжета русско-польских отношений: возвращение Польше Правобережной Украины и финансовая помощь (И то, и другое пришлось обещать)[5]. Министрам царя предстояла сложная работа за столом переговоров, не говоря уже о закулисных действиях и взятках[6]. Но при этом П. понимал, что остается, в сущности, один на один против шведов и нужно думать об обороне собственно России, особенно если опытный и быстрый неприятель отрежет армию от России и устремится вглубь ее территории. Об этом он писал Ф.М.Апраксину 03.01: «Сия война над однеми нами осталась, того для ничто так надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал <…> и внутреннего разорения не принес»[7]. Особенно беспокоило П. положение СПб и вообще Северо-Запада. Он писал А.Д.Меншикову 09.01, что, узнав о движении А.Л.Левенгаупта к Друе, весьма встревожился - это было как раз самое уязвимое северо-западное направление: «И того я зело боюсь, чтоб оные не напали на Псков, которая крепость как слабая, о чем вы сами известны»[8]. Единственным способом защиты, по мысли П., будет создание режима «оголожения провианта»: «Ничем так чаю сему забежать, что от границы на двесте верст поперег, а в длину от Пскова чрез Смоленск до Черкасских городоф, дабы в начале весны хлеб ни у кого явно не стоял, ни в житницах, ни в гумнах, також и сена, но в лесах или в ямах, или инако как (а лучше в ямах) спрятан был, тако для скота и своего людем собрания в лесах же и болотах заранее, не в ближних местах, от больших дорог, каждой место себе уготовил, того для: ежели неприятель (как выше написано) похочет, обошед войско, впасть внутрь, тогда везде ничего не найдет, а потом войском ззади будет захвачен, тогда сам не рад будет своему начинанию». Об этом следовало объявить заранее, чтобы люди поняли опасность и приготовились к нашествию без страха, но пока сообщить только «несколким персонам, кому надлежит ведать», и указы послать в начале апреля[9]. К этому времени нужно отнести генеральный совет, упомянутый в ГСВ, с примечательной повесткой: «…давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах, где положено, чтоб в Польше не давать, понеже, ежели б какое несчастие учинилась, то б трудно иметь ретираду. И для того положено дать баталию в своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше на переправах и партиями также оголожением провианту и фуражу, томить неприятеля, к сему и польские сенаторы многие совет свой дали»[10]. Положение было в высшей степени неясное, ибо инициатива была полностью отдана в руки Карла XII, действий которого никто не мог предугадать. Вместе с тем, жила надежда, что, вторгшись в Саксонию, Карл XII вступит в войну с Империей и тогда уже окончательно увязнет в Европе. П. писал Ф.М.Апраксину: «Здесь еще все дела как брага, и не знаем еще, что будет постоянно, все здесь заподлинно говорят и писма приходят, что швед, конечно, намерен против империум, дай Боже, чтоб правда то было»[11]. Но надежды эти не оправдались.

[1] ПБП. 5. № 1488. С. 3-4, 356-357.

[2] ПБП. 5. № 1489. С. 4.

[3] ПБП. 5. № 1487. С. 2.

[4] ПБП. 6. С. 44.

[5] ПБП. 5.  С. 357-372; Кочегаров. Русско-польские отношения конца XVII - начала XVIII вв. С. 79..

[6] Подр. см. Гербильский. Русско-польский союз и Жолкевский стратегический план. С. 63-90; Kamiński. Piotr a wojsko koronne w prededniu szwedzkiego uderzenia na Rosję w 1707 r. S. 41-59.

[7] ПБП. 5. № 1490. С. 5.

[8] ПБП. 5. № 1505. С. 18.

[9] ПБП. 5. № 1490. С. 5-6.

[10] ГСВ. 1. С. 134, 275.

[11] ПБП. 5. № 1490. С. 5-6.