Как застраивали северные города в XX веке — вахтовый метод и ультрамодернистские проекты со стеклянными переходами

Представление историков о том, что значит «освоить Арктику», за последнее время изменилось. Теперь исследователи интересуются не только геополитическими вопросами, но и тем, какие модели обживания этого региона существуют, какие из них — удачные, а какие — нет. Поговорили с Екатериной Калеменевой, старшим преподавателем департамента истории, о том, как люди застраивали Арктику в XX веке, почему некоторые планы переустройства северных городов так и не были воплощены и что это может рассказать об эпохе.

Фото из личного архива Екатерины Калеменевой

— Екатерина Алексеевна, расскажите, пожалуйста, почему Арктика так привлекательна для разных стран? Какими ресурсами богат этот регион?

— Есть распространенное представление о том, что Арктика — это неосвоенное пространство льдов и диких медведей, которое пустовало долгое время. Однако это стереотип — Арктика была и остается домом для большого количества коренных народов Севера.

С другой стороны, Арктика веками привлекала пришлое население — вот их как раз интересовали ресурсы. Важность арктических ресурсов менялась в зависимости от того, что было ценным для экономик разных временных периодов. Это и пушнина, морской зверь и рыболовный промысел. Позднее важным ресурсом становится древесина, а еще позднее — уголь, олово, золото, нефть и газ, которые там начинают добывать.

Интерес к Арктике бывал и «романтически-психологическим». Он строился на представлении людей о том, что необходимо осваивать неизведанные территории. Путешественники и ученые XIX и XX веков отправлялись в Арктику отыскать край Земли, поставить там свой национальный флаг и почувствовать себя первооткрывателями.

Сейчас важным  ресурсом стал арктический туризм: люди тратят состояния, чтобы попутешествовать и воочию увидеть ледники, белых медведей и прекрасных арктических птиц.

— На чем строятся представления об Арктике? Они же тоже откуда-то взялись…

— Образ Арктики создавался по описаниям путешественников — путевым запискам, в которых Арктика представала далекой прекрасной принцессой, которую нужно разбудить. В XIX веке появляются массовые публикации о различных научных открытиях, но экзотизация региона не проходит.

С конца XIX — начала XX века в Арктике начинают добывать уголь, строить специальные поселения для добычи этих полезных ископаемых. Описания Арктики тоже меняются — она становится суровым краем, который нужно покорить. В советской риторике 1920–30-х годов это особенно хорошо видно: в газетах появляется много упоминаний об освоении «сурового» пространства, о необходимости его дисциплинировать и о том, каким образом советский человек может его менять. В 1950–60-е годы акценты снова меняются — отныне в описаниях Арктики постоянно подчеркивается, что даже на этой территории построены обычные города, где люди живут обычной жизнью. Появляется ставка на то, что Арктика — это нормальная территория. Да, она другая, не похожа на южные регионы, но здесь протекают те же процессы в обществе и население волнуют те же вопросы, как и в более густонаселенных районах.

Сейчас одни трактовки образа Арктики сосуществуют с другими. Стало намного больше разговоров о нормальности этого региона и желания жить там. С другой стороны, появляются дискуссии о том, как арктический климат влияет на сообщества, чем они отличаются в социальном плане от жителей крупных южных городов, где можно большую часть года проводить на улице.

— Насколько исследовано прошлое Арктики — что уже известно, а что еще предстоит выяснить?

— Изначально историков волновали геополитические вопросы: кто первым высадился на тот или иной остров или открыл территорию — здесь сюрпризов ждать уже не приходится. Однако совсем недавно изменилось отношение историков к тому, что значит «освоить Арктику». Освоить Арктику — это не только поставить национальный флаг на ее территории, но и изучить, какие разные модели обживания этой территории существуют, кем они вырабатывались, насколько они были удачными.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее об этих моделях.

— Населенные пункты строились в разной логике. В начале XX века они были, в основном, ресурсными точками, которые помогают обеспечить доступ к полезным ископаемым.

В советское время представление о том, что нужно создавать постоянные города для добычи ресурсов, усиливается. В 1930-е годы в добыче полезных ископаемых на Севере нередко используется труд заключенных. Появляются арктические лагерные поселения, которые позднее получают статус города. Воркута, Норильск, Магадан и некоторые другие поселения в Арктике были изначально населены заключенными и вольнонаемными сотрудниками лагерей. 

В 1950-е годы при постепенном сворачивании ГУЛАГа эти поселения трансформируются в обычные советские города. В этот период у советских экономистов возникает вопрос — а как теперь осваивать Арктику и создавать там постоянные города, побуждая людей добровольно переехать в суровый климат. Примерно через двадцать лет появляется вахтовый метод — люди приезжали в Арктику поработать на время в вахтовые поселки, а потом уезжали обратно. В первую очередь речь идет о нефтегазовых месторождениях, потому что для их добычи не требовалось такого большого количества населения, как, например, для угля и других полезных ископаемых.

Сейчас мы наблюдаем сочетание разных принципов. Есть поселения, функционирующие по вахтовому методу, есть растущие города с постоянным населением. Например, в том же Норильске сейчас проживает более 170 тысяч человек. В отдельных городах идет дискуссия о том, что делать старикам в арктических промышленных городах — ведь пенсионеры уже не работают, а арктический климат суров, здоровье портится. Создаются программы по переселению пенсионеров в южные регионы, но есть контраргумент, что это как раз подчеркивает неполноценность северных городов. Потому что полноценный город — это город, где могут быть все человеческие циклы. Так что регион очень разный!

— Как на регионе отразился период использования труда заключенных в освоении территорий?

— Есть хорошая книга Алана Баренберга Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta, где он изучал трансформацию Воркуты из лагерного поселения в полноценный советский город. На примере этого исследования мы видим, что после реформы системы лагерей многие заключенные оставались в Воркуте наемными работниками. У кого-то не было возможности вернуться в родной регион, от кого-то отказались родственники, кто-то, прожив десять лет в этом регионе и получив профессию, не хотел уезжать. Баренберг показывает и психологическую сторону желания остаться — в любом другом месте ты будешь бывшим заключенным, а в этом городе нет необходимости прятать свою биографию или выдумывать новую.

Но нельзя сказать, что этот опыт определяет профиль современной жизни в этих городах. Власти и местные жители не забывают этот период истории городов, но и не зацикливаются на нем. С 1930–50-х годов сменилось несколько поколений жителей — для них это города их обычной жизни, детства, первой влюбленности. Поэтому очень важно для них не сводить восприятие этих городов только до лагерного периода, а смотреть шире.

— Вы исследуете незавершенные советские проекты застройки Севера. Что повлияло на ваш интерес к этой теме?

— Когда я писала магистерскую диссертацию, моя научная руководительница Юлия Александровна Лайус предложила мне присоединиться к большому международному проекту по изучению Арктики. Я могла выбрать любую тему, главное — чтобы исследование было связано с Арктикой, советским периодом и образами  будущего. Я пошла в библиотеку, заказала подшивку журнала «Проблемы Севера» за 1950–60-е годы и долго ее листала. До сих пор помню эти часы фрустрации, потому что я ничего не понимала из того, что там было написано по океанологии или картографии. Но вдруг я нашла картинку города, центр которого был накрыт стеклянным куполом, а дома соединены стеклянными переходами. И это 1964 год, на минуточку!

Я этим очень заинтересовалась, и чем больше я работала, тем больше понимала, что в 1960-е годы таких проектов было очень много. А через десять лет это течение куда-то схлынуло, и сейчас об этом уже никто ничего не знает. Я поняла, что это ужасно интересно, и занялась арктическими городами и попыткой их переустройства, которой занимались советские архитекторы в 1960-е годы.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашем исследовании.

— Мне было важно показать пересечение нескольких контекстов появления таких проектов. С одной стороны, в 1950-е годы меняется принцип освоения Арктики и возникает вопрос, как строить новые города без использования труда заключенных и мотивировать людей туда переезжать. С другой стороны, в этот период разворачивается жилищная реформа Хрущева, благодаря которой появляются те самые хрущевки. Возникает вопрос, как строить панельные дома в Арктике и технически адаптировать их для местного климата. В Ленинградском филиале Академии строительства и архитектуры создается специальный сектор архитекторов, сотрудники которого  должны были поездить по Арктике, изучить климат и предложить идеи по застройке региона. Главная цель — создать город с нормальными условиями для жизни.

Архитекторы очень ответственно подходят к этому заданию: они долго ездят по северным поселениям, тщательно изучают климат и территории, параллельно фактически выполняя роль социологов — общаются с местными жителями, узнают об их предпочтениях. В результате они предлагают либо ультрамодернисткие города со стеклянными арками и переходами, либо города, которые состоят из трех крупных девятиэтажных домов, чтобы люди лишний раз не выходили на улицу. В каком-то смысле снова происходит экзотизация региона — необычная территория становится оправданием для необычности этих проектов.

Некоторые проекты даже утверждал Госстрой, строительство начиналось, но не было доведено до конца. Каждый раз я как исследователь сталкивалась с проблемой — как это интерпретировать. По документам я вижу, что такие проекты были утверждены к воплощению, но в результате так и не были реализованы. Можно было бы сказать, что это была неудавшаяся попытка модернизировать Арктику и задаться вопросом, почему она не удалась. Но я предпочитаю другой подход — для меня важнее видеть современность, в которой эти проекты создавались, и амбиции, которые через них пытались воплотить. Более того, нельзя сказать, что эти проекты ушли бесследно. Стеклянные купола так и не построили, но эта группа архитекторов сильно повлияла на то, как стали застраивать арктические города в 1970-е годы. Например, на чертежах того времени видно, что здания в северных городах специфическим образом расположены и у них скруглены углы — все это препятствует ветру.

— Вы часто бывали в Арктике? Что оказалось для вас самым удивительным во время ваших экспедиций?

— Я бы сказала, что ездила в Арктику не так часто, как хотелось бы, но, конечно, была в разных ее частях, и многое меня удивило. Но я бы вынесла, что в какой бы части Арктики ты ни бывал, всегда поражают люди — своим очень теплым и душевным отношением. Это немного общее место — говорить о северной душевности, но каждый раз, когда ты ее на себе испытываешь, понимаешь, что это не пустые слова.

Например, во время своих исследований я месяц жила в Якутске, а потом еще в Мирном — это первый алмазный город. Я была аспиранткой, никого там не знала и боялась — а как я туда поеду и что там буду делать. Но мне кажется, эта поездка превратилась в один из самых важных уроков в моей жизни. Этот опыт помог мне научиться принимать незнакомых людей, потому что на пути мне попадалось очень большое количество и коллег, и просто незнакомцев, которые помогали мне и с которыми мы стали впоследствии друзьями. Это ощущение того, что ты приезжаешь на Север не ко льдам, и не к песцам, а к прекрасным людям — мне кажется, общая часть Арктики в любой ее части.

Погрузиться в современные методы и дискуссии в истории можно на магистерской программе «Глобальная и региональная история». На программе 10 бюджетных и 5 платных мест. Узнать подробнее о траекториях обучения и изучаемых курсах можно в интервью с академическим руководителем Николаем Ссорин-Чайковым. 

В Питерской Вышке при поддержке Tele2 работает контакт-центр для абитуриентов. Задать вопрос о поступлении можно по телефону +7 (812) 980-00-30. Также абитуриенты могут обратиться в Приемную комиссию по номеру (812) 644-62-12 или по почте abitur-spb@hse.ru.