• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Доклад Сергея Полехова

10 октября 2024 г. состоялось очередное заседание Летописного семинара НИУ ВШЭ. С докладом на тему «Ещё раз о датировке „Повести о Подолье”» выступил канд. ист. наук, старший научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Сергей Владимирович Полехов.

В центре внимания доклада находился вопрос о том, когда была написана «Повесть о Подолье» — небольшой текст, призванный обосновать права Великого княжества Литовского на этот регион. Согласно точке зрения С.В. Полехова, аргументированной в статье 2014 г., это произведение было создано в 1431–1432 гг., вскоре после перехода Западного Подолья под власть Польского королевства, тогда как О.В. Лицкевич в монографии о летописании Великого княжества Литовского (2019) отнес возникновение этого памятника к 1446 г., одному из этапов польско-литовских переговоров в начале великого княжения Казимира Ягеллона и кануну его краковской коронации, как «вспомогательного материала» для переговоров литовской делегации с польской.

С.В. Полехов суммировал уже высказанные и привел дополнительные доводы, подкрепляющие его датировку. Это сведения о польско-литовских переговорах о принадлежности Подолья и других проявлениях борьбы за этот регион (пограничные столкновения, пожалования правителей, их контакты с подданными и должностными лицами периферийных владений). Докладчик подчеркнул значение исследований С. Роуэлла, убедительно показавших безосновательность отнесения к 1446 г. документа, в котором затрагивается вопрос о судьбе Подолья и других спорных владений (значимость этого момента недооценил Г. Блащик, а вслед за ним и О.В. Лицкевич). Был затронут и вопрос об аудитории и цели создания «Повести о Подолье». Хотя известно, что ее сведения использовались литовской стороной на переговорах 1453 г., ее стилистические особенности и система аргументов указывают на то, что она была адресована не только (и, может быть, не столько) дипломатам, но и более широким кругам общества Великого княжества Литовского как инструмент пропаганды. Это сближает ее с русскими летописями, которые также могли служить источниками аргументов для дипломатических переговоров и политической борьбы.

В ходе обсуждения О.В. Лицкевич повторил свою аргументацию, подчеркнув ключевое значение концепции «границ Витовта» из земского привилея Казимира Ягеллона 1447 г. для отстаиваемой им датировки «Повести о Подолье». По его мнению, апелляция ко временам Витовта в этом документе позволяет объяснить, почему «Повесть о Подолье» заканчивается событиями конца 1430 г.; выделяемые же О.В. Лицкевичем ссылки «Повести» на документы, которые могли храниться в литовской великокняжеской канцелярии, позволяют ему связать ее, как и другие памятники литовского летописания, с личностью писаря этой канцелярии Якуба. В свою очередь, Г.А. Берестовой поддержал соображения С.В. Полехова, отметив такие моменты, как затихание польско-литовских споров в 1446 г. накануне коронации Казимира Ягеллона, старобелорусский язык «Повести», не очень подходящий для переговоров с поляками, и малочисленность конкретных исторических фактов в системе аргументации «Повести». С.В. Городилин отметил значение документов как средства политической аргументации даже при наличии литературных произведений, приведя пример деятельности дьяка Стефана Бородатого в связи с присоединением Новгорода к Московскому государству.