• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Доклад Дениса Каштанова

11 апреля 2024 г. в Департаменте истории Санкт-Петербургской школы гуманитарных наук и искусств НИУ ВШЭ состоялось очередное заседание Летописного семинара НИУ ВШЭ. С докладом на тему «Был ли летописец на Босфоре?» выступил независимый исследователь Денис Викторович Каштанов.

Доклад посвящен пересечениям в древнерусских текстах. Автор отталкивается от «Слова о перенесении мощей Николая Мирликийского», в котором говорится о событиях 1087–1089 годов. Два места в нем пока не получили ясного объяснения.

Во-первых, речь о границах атакованных турками-сельджуками, которые названы «трокмени», византийских территорий. Они обрисованы следующим образом: «об ону страну моря, от Корсуполиа наченше и даже и до Антиохиа и до Ерусалима». В значительном числе списков фигурирует «Корсуньполь», поэтому ряд исследователей по созвучию с Корсунем видел в нем крымский Херсон. Соответственно, возникал вопрос, каким образом в ментальной карте мира древнерусского книжника Херсон мог оказаться на той же стороне моря, что и Антиохия и Иерусалим. Этот вопрос решался по-разному. А.И. Соболевский считал, что тот жил в Константинополе, Л.С. Чекин полагал, что он осознавал родство сельджуков и тюркских кочевников восточноевропейских степей, по мнению же К.К. Акентьева, повествование ведется непосредственно из города Бари. В отличие от них, Д.Г. Хрусталев предложил понимать под «Корсуньполем» полуостров Херсонес (Галлиполи), который был избран в качестве места соединения сил печенегов и сельджуков.

Я считаю оригинальной формой название «Корсуполь», а не «Корсуньполь», так как последнее является искажением непонятого топонима под влиянием другого, хорошо известного названия «Корсунь», в процессе бытования текста. «Корсуполь» — это константинопольский топоним, который встречается в нескольких памятниках переводной письменности и соответствует в греческому Χρυσόπολις оригиналов. Это — Хрисополь на азиатской стороне Босфора, позднее Скутари, современный район Стамбула Ускюдар. Он расположен на выходе из пролива Босфор в Мраморное море и представляет собой западную оконечность Малой Азии, хорошо видимую из Константинополя и его северных предместий над Золотым рогом. Форма «Корсополь» / «Корсуполь» / «Курсуполь» фигурирует в переводах Хроники Георгия Монаха с продолжением (8 мест), «Жития Василия Нового» (1 раз) и Синаксаря (под 25 января).

Для южнославянских памятников XI–XIII веков обычна форма «Хрусополь» (месяцеслов Енинского и Охридского апостола под 22 сентября, память строительства церкви Богородицы в Хрисополе), ее же передает Антоний Новгородский, отражая ситуацию рубежа XII–XIII веков. Она встречается также в другом месте в «Житии Василия Нового». Ни в одном другом переводном памятнике, где фигурирует данный топоним (Хроника Синкелла, Сербская Кормчая, южнославянские переводы хроник Симеона Логофета, Георгия Монаха и Константина Манассии), он не встретился в форме, начинающейся с «К».

Существовал и второй способ передать это название – буквальным переводом «Злат град». Так поступил один из переводчиков Хроники Георгия Монаха (один случай, обусловленный рассказом о раздаче Александром Македонским золота своим солдатам), его же встречаем в месяцеслове Лавришевского евангелия и в синаксарном тексте, сопровождающем Акафист в субботу 5‑й седмицы Великого поста.

В отличие от этих названий, происхождение формы «Корсуполь» непрозрачно (что и демонстрируют попытки позднейших переписчиков переосмыслить ее через топоним «Корсунь»), а ее употребление было явлением редким и ограниченным как во времени, так и в пространстве. Ее появление в оригинальном древнерусском тексте может говорить о том, что автор «Слова о перенесении мощей» заимствовал ее из непосредственно из славянского языка постоянных жителей окрестностей византийской столицы.

Второе проблемное место — это этноним «трокмени». Помимо «Слова», он встречается в ограниченном числе древнерусских памятников. Это «Слово Григория изобретено в толцех»1, приписка дурным почерком на рукописи ГИМ Син.478, которая явно носит вторичный характер, и статья 6604 года «Повести временных лет», содержащая известный этногенеалогический экскурс о происхождении половцев. Согласно выводам А.А. Гиппиуса, он написан составителем основной редакции ПВЛ, появившейся между 1113 и 1116 гг. На том же этапе, по мнению исследователя, появилось этногеографическое введение к «Повести временных лет». Оно также имеет пересечение со «Словом о перенесении» в виде упоминания венецианцев («венедици»), присутствие которых в летописном списке потомков Иафета выглядит не совсем органично и требует объяснения.

Производные этнонима «türkmen» не были к рубежу XI-XII веков распространены в христианском мире, насколько можно судить об этом по нарративным источникам. В византийских текстах он фигурирует у Анны Комнины (работала в 1130-40-е годы) и Иоанна Киннама (начало 1180-х годов). В латинских – в «Bella Antiochena» Galterii Cancellarii (рубеж 1110-20-х годов), а затем у Вильгельма Тирского (1170-80-е годы). Только арабские и персидские тексты дают более ранние фиксации (ал-Мукаддаси, ал-Бируни), но и в этой традиции достаточно представителен лишь корпус упоминаний, относящихся к второй половине XI и первым десятилетиям XII века (Низам аль-Мульк, Гардизи, Бейхаки, Махмуд Кашгарский, ал-Марвази).

Получается, что «трокмени» древнерусских текстов – это наиболее раннее употребление этого этнонима в христианском мире2. Поэтому никак нельзя согласиться с А.В. Назаренко, что «прямое, помимо византийского посредства, знакомство русского автора с ними представляется малоправдоподобным», если исследователь имеет в виду книжное посредство (из текста это не совсем ясно). Напротив, он мог воспринять его только «с натуры», передавая свои или своего информатора впечатления от наблюдения за враждебными отрядами, расположившимися на азиатской стороне. Надо полагать, они были хорошо видны из того места в Пере, где обитала русская колония и где около 1117 г. появилась церковь Бориса и Глеба3. Если встать на точку зрения наблюдателя, находящегося на Галатском холме, тогда полностью понятным становится и словосочетание «оная сторона» моря в «Слове на перенесение» – это вся Малая Азия, находившаяся по ту сторону пролива и Мраморного моря.

Таким образом, автор «Слова о перенесении», останавливаясь в Константинополе по Пути в Бари или обратно, находился в славяноязычной среде, которая обитала в Пере к северу от Золотого Рога4. Он оценивает ситуацию вокруг византийской столицы именно из этой локации, употребляя при этом топоним «Корсуполь» в просторечной форме и некнижный этноним «трокмени».

Еще один текст, называющий «трокмен» – «Слово Григория изобретено в толцех» – также был написан на территории Византии, когда его составитель путешествовал по морю по направлению к Константинополю, а затем сделал остановку на Афоне. Об этом прямо свидетельствует авторская ремарка, сохранившаяся в одном из списков. Таким образом, «Слово о перенесении» и «Слово святого Григория» роднят не только обстоятельства жизни их создателей, но и употребление редкого этнонима «трокмени». Ничто не мешает предположить, что их автором был один и тот же человек.

Этот же человек доставил в Киев информацию о новом народе, появившемся в виду Константинополя, а, возможно, и лично принял участие в составлении этногенеалогического экскурса статьи 6604 года «Повести временных лет». Во всяком случае, у киевских книжников не было реального шанса столкнуться с сельджуками где-либо еще, помимо Константинополя. Препятствием, на первый взгляд, может быть большой временной разрыв между летописью и «Слова на перенесение мощей». Если придерживаться датировки «Слова» годами непосредственно после перемещения мощей Николая в Бари в новый собор в 1089 году, то от создания «Повести временных лет» его отделяет около четверти века. Однако никакой необходимости относить создание «Слова на перенесение мощей» к концу 1080-х – началу 1090-х годов нет. Высказанные на этот счет соображения не носят доказательного характера, как и попытки связать появление «Слова» с перипетиями византийско-русский и римско-византийской дипломатии именно этого времени.

Выводы:

  1. «Слово о перенесении мощей Николая» написано древнерусским автором с учетом впечатлений, полученных непосредственно в Константинополе.
  2. Главным из этих впечатлений было знакомство с неведомым, но грозным народом «трокмени», захватившим обширные территории христианской империи и угрожавшим самой столице.
  3. Его упоминает и составитель «Слова святого Григория», также находившийся на византийской территории.
  4. Немногочисленные упоминания этого этнонима в древнерусских литературных текстах («Слово на перенесение», «Слово святого Григория» и статья 6604 года «Повести временных лет») являются маркером, указывающим на одну интеллектуальную среду киевских книжников, а, возможно, и одного автора.

  1. И связанные с ним пассажи в компилятивном этногенеалогическом трактате.↩︎
  2. Оставляем за скобками арабо-христианскую традицию, а также грузинские и армянские источники, использование которых нам недоступно.↩︎
  3. Кстати говоря, неподалеку находился еврейский квартал, в котором проживали и хазары — такая близость может заставить по-новому взглянуть на хазарские сюжеты древнерусской письменности и на место, где происходило славяно-еврейское литературное сотрудничество.↩︎
  4. В этой среде уже обращались сказания о чудесах Николая Мирликийского, записанные в 1040–1050-х годах и затем доставленные в Киев.↩︎