Доклад Анатолия Турилова и Алексея Чернецова
9 июня 2023 г. состоялось очередное заседание Летописного семинара. С докладом на тему «„Кроник Псковский” 1689 г. в контексте „баснословной” российской историографии XVII — XVIII вв.: источники, содержание, соотношение с другими памятниками» выступили ведущий научный сотрудник Института славяноведенения РАН, канд. ист. наук Анатолий Аркадьевич Турилов и главный научный сотрудник Института археологии РАН Алексей Владимирович Чернецов.
Рассматриваемый памятник дошел в единственном, практически современном дате создания списке (ОР ГИМ, собр. И.Е. Забелина, № 460/468 (129)-Q). В реальности «Кроник» как памятник исторической мысли практически был введен в научный оборот только в 1990-х гг. усилиями докладчиков. В его основу, как нетрудно заметить, был положена обработка древнейшего и популярнейшего текста русской «баснословной» историографии (первая треть XVII в.), известного как Повесть о Словене и Русе, или Сказание о Великом Словенске. Списки этого памятника исчисляются, по всей видимости, большими десятками, если не сотнями (он встречается как в составе исторических сборников XVII — середины XIX в.), так и в конвое летописей, хронографов и Степенных книг, приписывается в начале / конце более ранних кодексов. Дополнительным фактором, запутывающим восприятие сказания / повести, является помета в конце заглавия: «выписано из История (!) печ[атного?] Киевского». Впервые памятник был помещен в начале текста официального Летописного свода 1652 г., возникшего в Новгороде при дворе митрополита Никона (будущего патриарха).
Еще более запутывает вопрос о датировке и сказания / повести и самого «Кроника» два момента: 1) ошибочная датировка составителем этого последнего летописного известия о построении в 6925 (1427) г. в Пскове и округе храмов «казною Ольги Изборсковны» в начале повествования. В опубликованных (и вообще в известных) псковских летописях данная статья не читается, но ее подлинность подтверждается употреблением в дате написания цифры 900 как «юс малый», а не Ц, фиксируемой в новгородско-псковских памятниках по крайней мере до 1460-х гг. Книжник, работавший над созданием «Кроника», не знал о цифровом значении «юса малого» и читал его как окончание формы «6000-ная» — отсюда невероятное смещение датировки событий в памятнике на 900 (!) лет назад. В придачу к этому хронологическому казусу антропонимы, топонимы и этнонимы текста снабжены знаками, аналогичными содержащимися в гадательной книге «Рафли», одна из редакций которой возникла именно в Пскове около 1579 г., однако в данном случае их значение откровенно неясно (гадательная историческая книга?!). Кроме того, в дополнение ко всему текст «Кроника» снабжен поглавным алфавитным псевдоакростихом / «краегранесием» (начала чтений не имеют к нему никакого отношения.
Имена правителей в тексте едва ли не в большинстве случаев восходят к топонимам. Отдельные большие темы «Кроника» составляют описание Псковской земли, своеобразное, вполне легендарное житие княгини Ольги, описание освоения Русского Севера с элементами лоции и т.д., и т.п. Последний момент заставляет видеть в составителе памятника псковича или изборца, служившего на севере (дьяка или подьячего, менее вероятно священнослужителя) и данный факт вселяет надежду на установление его личности в будущем. На вероятную связь автора псковича / изборца с Холмогорами указывает, возможно, наличие в собрании Псковского музея-заповедника двух рукописей соловецкого происхождения, одна из которых является автографом прославленного монастырского книжника Сергия Шелоннна. Возможно, рукописи связаны с разграбленнем книжного фонда обители после так называемого «Соловецкого сидения» в 1676 г. Число нестандартных моментов этого «баснословного» псевдоисторического повествования может быть многократно увеличено и это несомненно свидетельствует о необходимости его дальнейшего изучения.
Значительные искажения событий начальной истории Руси (по сравнению с более авторитетными рассказами раннего летописания) позволяют поставить вопрос о природе тех общественно-политических тенденций, которые могли стоять за этими искажениями. Речь идет о наличии в тексте памятника отражений местного и общерусского патриотизма, а также амбиций великодержавного плана.
Псковский Кроник, как об этом свидетельствует его название, отражает исторические взгляды и пристрастия псковского населения. Можно даже отметить наличие более узколокальных интересов. Речь идет об особом внимании летописца к Изборску и Изборскому уезду. По-видимому, в качестве естественных границ Псковской земли выступает бассейн Чудского озера, а также побережье Балтики. Речь идет об исторических воспоминаниях о даннических отношениях чуди (эстонцев) к русским князьям. В отличие от «Сказания о Псковском взятии», воспоминания о независимости и особых вольностях Псковской земли отсутствуют.
Исторические предания о становлении русской государственности связаны в Кронике не с Псковом, а с предшественником Новгорода легендарным Великим Славенском. Древнерусский юг с столицей империи Рюриковичей — Киевом — не играет практически никакой роли в этом тексте. Украинцы (малороссы) характеризуются как чуждые в вероисповедном плане. Их предписывается не впускать в православные храмы. Не упоминаются и такие политические центры, как Москва и Владимир, несмотря на явную связь рассматриваемого текста с «Сказанием о князех Владимирских».
Вместе с тем географические интересы летописца много шире, чем территория Новогордчины и Псковщины в узком смысле, и включают обширные территории Русского Севера, в том числе маршруты приполярного мореходства. Наряду с этим в рукописи наличествуют следы архаического панславизма в духе Кирилло-Мефодиевской традиции. В числе подданных Гостомысла упоминаются поляки, болгары и сербы, а также ряд неславянских племен. Сомнительный с точки зрения местного и общерусского патриотизма поступок Гостомысла — призвание варягов, в известном смысле уравновешивается другим его поступком – отправкой своего сына Славена Младого княжить в землю чуди в ответ на приглашение тамошнего населения.
Славянским племенам приписывается очень большая древность. При этом по средневековой традиции они вписываются в генеалогию потомков Ноя; сообщается о взаимоотношениях древнейших славянских князей (в частности древлянских) с Александром Македонским.
Сразу же следует отметить, что в памятнике присутствуют разнородные, зачастую противоречивые мотивы, объясняющиеся сложным компилятивным характером рассматриваемого текста. Поэтому характеристика отмечаемых тенденций, выявленных до того, как был проделан исчерпывающий текстологический анализ памятника, является предварительной.