Доклад Тимофея Гимона
10 апреля 2025 г. в 18:00 в Департаменте истории Санкт-Петербургской школы гуманитарных наук и искусств НИУ ВШЭ состоялось очередное заседание Летописного семинара НИУ ВШЭ. С докладом на тему «Статус новгородской летописи в конце 1110-х – начале 1130-х годов» выступил д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Центра «Восточная Европа в Античном и Средневековом мире» Института всеобщей истории РАН Тимофей Валентинович Гимон.
Новгородская летопись начала регулярно и последовательно пополняться погодными записями со второй половины 1110-х годов. Для периода начиная с 1130-х годов (и вплоть до XV в.) нет сомнений, что летопись была владычной (архиепископской). Это видно не только из ее содержания, но и из продемонстрированной А.А. Гиппиусом корреляции между сменами авторов, пополнявших летопись, и сменами новгородских (архи)епископов. Первая из таких прослеживаемых границ приходится на статью 6640 (1132) г. А.А. Гиппиус осторожно интерпретировал эту границу как переход летописи из княжеских рук во владычные (от летописца князя Всеволода Мстиславича к летописцу архиепископа Нифонта), с чем в ряде работ соглашался и я. Эту идею развил и уточнил П.С. Стефанович, который показал, что анти-Всеволодовские фрагменты в статьях 6640 (1132) и 6644 (1136) гг. являются вставками летописца архиепископа Нифонта, а значит – предшествующий летописец с высокой вероятностью работал вплоть до изгнания Всеволода из Новгорода в 1136 г.
Однако, как бы ни решать вопрос о том, в какой момент в 1130-х годах сменился летописец, оснований считать летопись до этого момента «княжеской» не так уж много. Вообще говоря, «княжеские» летописи (как нечто противоположное церковным – епископским, монастырским) – историографический фантом. Применительно к раннему летописанию, как кажется, нет ни одного случая, когда бы мы могли бы уверенно говорить о том, что та или иная летопись являлась «княжеской» (не в том смысле, что прославляла князя, и не в том смысле, что князь спонсировал работу, а в том смысле, что она велась под непосредственным патронатом и в интересах князя, а не духовной инстанции). Случай Новгорода первой половины XII в. тоже на поверку таковым не оказывается. Изменения в летописании в 1130-х годах отразили общие изменения в политической жизни Новгорода, однако следует ли из этого, что предшествующая летопись была «княжеской»? Говоря так, мы, кажется, просто проецируем наши представления о векторе развития Новгорода на летописание: роль князя уменьшается, роль епископа увеличивается.
Между тем еще в 2016 г. М.В. Печников предложил другую гипотезу: местом ведения новгородской летописи в конце 1110-х – начале 1130-х годов был Антониев монастырь. В докладе были приведены дополнительные соображения в пользу данной гипотезы.
Примечательно, что развитие новгородского летописания в это время шло параллельно с развитием летописания на юге Руси. Даже поверхностный взгляд на статьи Лаврентьевской и Ипатьевской летописей за эти же годы показывает: при Владимире Мономахе и отчасти при его ближайших преемниках (в отличие от предшествующего периода) южнорусское летописание свелось к достаточно кратким записям о событиях, круг которых, впрочем, был довольно широким – и весьма схожим с тем, что мы видим в Новгороде. Это обстоятельство позволяет по-новому взглянуть на место новгородского летописания конца 1110-х – начала 1130-х годов в общерусском контексте.