Иван Грозный и Царевич Иван: общественная дискуссия сквозь века
«Я тебя породил — я тебя и убью».
Родословная этой звонкой фразы куда почтенней, чем может показаться на первый взгляд. Её вполне мог бы начертать на своём гербе, если бы гербы тогда существовали, греческий бог Кронос. У него не было выбора: пророчество Урана гласило, что один из детей Кроноса непременно свергнет отца. Гестия, Гера, Деметра, Посейдон и Аид — всех поглотил властолюбивый родитель. Но судьбу не обманешь: тайком вскормленный Реей Зевс восстал против отца и низвергнул былого бога в Тартар.
Однако время не стоит на месте, нравы меняются, и та же самая судьба порой благоволит венценосцу. Иван Васильевич Грозный оказался не в пример удачливее своего фантастического предшественника. То ли 14, то ли 16 ноября 1581 года от Рождества Христова, лета 7089 от Сотворения мира случилось… а что, собственно, случилось?
На этот счёт не было единодушия даже тогда.
Летописи немногословны. «Того же году преставися царевичь Иван Ивановичь, в Слободе» – читаем в Псковской II летописи. «Не стало Царевича Ивана Ивановича» —вторит ей летопись морозовская.
«Иван сын разнемогся и нынече конечно болен» — писал Никите Романовичу Захарьину, потомкам которого будет суждено править Россией 300 лет, сам безотрадный отец. Было из-за чего горевать: кроме царевича Ивана, достойных наследников у первого русского царя не просматривалось. Знаменитый Дмитрий, которого потом убьют в Угличе, ещё не родился, Фёдор — инок в миру, блаженный келейник; ему ли водить войска в походы и карать злокозненных бояр?
Несколько определённее высказался Антонио Поссевино, папский легат:
«…жена сына Ивана как-то лежала на скамье, одетая в нижнее платье, так как была беременна и не думала, что к ней кто-нибудь войдет. Неожиданно её посетил великий князь московский. <...> Князь ударил её по лицу, а затем так избил своим посохом <...> что на следующую ночь она выкинула мальчика.
В это время к отцу вбежал сын Иван и стал просить не избивать его супруги, но этим только обратил на себя гнев и удары отца. Он был очень тяжело ранен в голову, почти в висок, этим же самым посохом».
Но что взять с латинян, вековечных врагов Третьего Рима, злостных клеветников на оплот истинного христианства, отступников, погрязших в блуде и сребролюбии? Много ли веры тем служителям Господа, которые сами не постыдились назвать один из периодов своей истории «порнократия» (первая половина X века, значение — власть блудниц)?
Пламя нашего праведного гнева чуть потеряет в силе, если не погаснет совершенно, при знакомстве с Псковской I летописью. Её версия своеобразна: в 1580 царь «остием поколол» царевича, который смел «ему говорити о выручении града Пскова». Да, летопись перетолковывает всё на свой лад, но удар посохом зафиксирован и в ней!
А версию Поссевино пересказывает не изменник, не завистник и не враг, но верный государев человек дьяк Иван Тимофеев: «Говорят, что жизнь его угасла от удара руки отца за то, что он хотел удержать отца от некоторого неблаговидного поступка». Думается, верноподданному сановнику не было нужды очернять царскую семью.
Но как бы то ни было, сын умер раньше отца, и смерть эта чем дальше, тем больше обрастала слухами. Шли годы; очевидцев не осталось; на смену донесениям послов да сплетням придворных пришли споры историков и досужих людей.
XVII век в этом смысле мало что нам оставил. Не до семейных коллизий Ивана Грозного было тем, кто пережил Смуту. Панегирист Фёдор Грибоедов деликатно обходит этот вопрос, Новый летописец начинает повествование слишком поздно — с 1584 года. Сходным образом поступает и Авраамий Палицын.
В XVIII мысли пробуждаются, хотя и с неохотой. Дадим возвысить одинокий голос князю М. Щербатову:
«Российские писатели довольствуются помянуть о кончине сего младого князя, ни мало не изъясняясь о роде его смерти; но и самое краткое их повествование утверждает то, что единогласно повествуют чужестранные писатели, то есть, что он от руки родителя своего был умерщвлён».
То, что так долго скрывалось и стыдливо замалчивалось, было наконец сказано. Начался новый этап.
Ещё меньше робеет, ещё прямее называет вещи своими именами Н. Карамзин:
«Во время переговоров о мире страдая за Россию, читая горесть и на лицах Бояр – слыша, может быть, и всеобщий ропот – Царевич исполнился ревности благородной, пришёл к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: "Мятежник! ты вместе с Боярами хочешь свергнуть меня с престола!" и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать её: Царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им Царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровию. Тут исчезла ярость Иоаннова. Побледнев от ужаса, в трепете, в исступлении он воскликнул: "Я убил сына!" и кинулся обнимать, целовать его; удерживал кровь, текущую из глубокой язвы; плакал, рыдал, звал лекарей; молил Бога о милосердии, сына о прощении. Но Суд Небесный совершился!»
Того же мнения и Костомаров, и Сергей Соловьёв, и Ключевский. Это единодушие легко понять: в век пароходов и фабрик, в век, когда мироздание сверху донизу было объяснено учением Маркса, а что не объяснил Маркс, то объясняла органическая химия — в такой век самодержавие казалось дремучим анахронизмом, и фигура самодержца-самодура сочувствия вызвать не могла. Парадоксально, но у многих из этих шедших в ногу со временем людей в голове продолжалась Эпоха Просвещения. Человек, ежели не угнетён несправедливым общественным устройством, добр по своей природе и стремится к собственной пользе; где же, скажите на милость, польза в убийстве своего сына? Нет! Здесь либо развращенность властью, либо старческое слабоумие.
Но очень скоро этому наивному рационализаторству пришёл конец. Маркс не сдавал позиций, органическая химия вообще развивалась семимильными шагами, но в человеке открылись такие бездны, что о презренной пользе стало неловко даже вспоминать. Открылись и некоторые немыслимые прежде истины: например, что слезинкой ребёнка вполне даже можно пожертвовать, если дело идёт о светлом будущем; что убивать людей нехорошо, но есть такие реакционные элементы, и про них совсем другой разговор, что «начхать — царица вы или прачка», однако ж анкету о происхождении не заполнить нельзя…
Людям, обогащённым этим новым моральным знанием, приходилось нелегко: поди разбери, кто виноват — убийца или убитый? насильник или жертва? Тут ведь надо столько всего учесть: кто из них прогрессивен, а кто реакционен, кто классово близок, кто буржуазный недобиток, кого целесообразно пустить в расход, а кого нет.
Немудрено, что наша проблема предстала в совершенно ином свете. Иван Грозный больше не обезумевший старик, не пресыщенный вседозволенностью властолюбец, а «человек с сильной волей и характером». Опричное войско «прогрессивно», а до 1581 года режиссёр Эйзенштейн не дошёл: уже вторая серия фильма подверглась разгромной критике за неправильное изображение божьего помазанника.
Зато дошёл и до 1581 года, и до полной апологии Грозного Иоанн Снычёв, митрополит той же церкви, что и задушенный опричником Малютой Скуратовым митрополит Филипп. Но людей новой формации, как показано выше, такие противоречия не смущали: они-то твёрдо знали, что противоречия мнимые.
«Высота духовной жизни Ивана была столь очевидна, что <…> недобросовестность версии о "сыноубийстве" и о жестокости царевича ("весь в отца") кажется несомненной» — вот его мнение по нашему вопросу. Круг истории замкнулся.
Митрополит Иоанн был вообще большой оригинал, в искусстве примирения противоречий он не знал равных. Вот некоторые из его тезисов: «под знаком масонской звезды работают все тёмные силы, разрушающие национальные христианские государства», и то же масонство разрушило атеистический, интернациональный СССР; евреи, из которых вышел сам Иисус, заклятые враги христианской веры и в особенности народа-богоносца.
Впрочем, митрополит Иоанн умел не только обличать, но и прославлять. Неиссякаемым источником благолепия служила ему русская история. Он умилялся вечной симфонии властей, обнаружил у самодержавия конституцию в виде Евангелия и даже в Лжедмитрии отыскал божий промысел. Прозревая в глуби веков всё новые и новые вершины духа, митрополит Иоанн предложил причислить Ивана Грозного к лику святых.
Николай Константинов
Источники
- Снычёв, И.М. Самодержавие духа / И.М. Снычёв. - СПб: Царское дело, 1996
- Псковская первая летопись // ПСРЛ. — СПб.: Тип. Э. Праца, 1848. — Т. 4. —
- Костомаров, Н.И. Быт и нравы русского народа в XVI и XVII столетиях / Н. И. Костомаров. — Смоленск: Русич, 2002. — 560 с. — (Популярная историческая б-ка). — 7000 экз. — ISBN 5-8138-0356-4.
- Карамзин Н.М. История государства Российского.
- Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. – МГУ. 1983.
- Лихачев Н.П. Дело о приезде в Москву Антония Поссевина. – СПб, 1903.