18.03.1690, вт. П. в Кремле.

П. в Кремле, вместе с царем Иваном участвовал в похоронах патриарха Иоакима, из своих хором цари шли переходами к Успенскому собору, а потом за иконами в церковь Двунадесять апостолов, где стояло тело патриарха, а потом шли за телом в Успенский собор, слушали часы и вечернее пение, состоялись похороны[1]*.

Комментарий.

*Важно отметить, что в научной литературе существует довольно обоснованная концепция в оценки переворота 1689 г., согласно которой помимо политической победы П. над Софьей, произошла (помимо воли П.) культурно-духовная победа консервативного, обскурантистского начала (его олицетворял патриарх Иоаким) над приобредшем силу в регенство Софьи «латинствующим», прозападным началом, которое в глазах патриарха и его окружения фокусировалась в деятельности Сильвестра Медведева и его круга. В этом смысле патриарху, после политического переворота П., «удалось совершить и культурный, сугубо реакционный переворот. Сильвестр Медведев был казнен. Его сочинения, как и сочинения его учителя (Симеона Полоцкого – Е.А.), подверглись официальному запрещению. Но это была запоздалая и обреченная на неудачу попытка…».[2] В конечном счете, А.М.Панченко прав - так и было бы но тогда, в конце 1680-х – начале 1690-х гг.,  многое оставалось неясным. Если бы не смерть патриарха Иоакима весной 1690 г., можно предполагать, учитывая решительный характер ревнителя старины Иоакима,  возможное столкновение светской и духовной власти в лице царя и патриарха. Это столкновение не кажется невероятным – вспомним  противостояние Ивана Грозного и Филиппа Колычова, Алексея Михайловича и Никона, да и в «Правде воли монаршей» о таком противостоянии сказано откровенно. Симптомы этого противостояния явно проявлялись: запылал на Красной площади сруб К.Нордеманом и К.Кульманом, заметно было усиления контроля за иностранцами (см. 29.10.1689), собор конца 1689 г. запретил «хлебопоклонную ересь», шедшую из Украины, приговорил к сожжению книгу С.Медведева на эту тему и запретил чтение книг киево-могилянских авторов, включая Симеона Полоцкого и Петра Могилы. Известно также, что накануне своей кончины патриарх резко воспротивился присутствию на «радостном столе» - праздновании рождения царевича Алексея Петровича в Кремле, генерала Гордона и П. был вынужден уступить (см.28.02.1690). Да и завещание Иоакима (которое как раз датируется написанным в промежутке после этого эпизода и до дня смерти) представляется однозначно как охранительное, антизападное[3]. 

М.М.Богословский писал, что смерть патриарха Иоакима, который в своем завещании призывал царей П. иИвана порвать с иноземцами-еретиками и решительно отринуть их обычаи, стала важным этапом на пути «эмансипации» П. Он, «вероятно, вздохнул с облегчением, когда не стало строгого патриарха, ревнителя старины и мог теперь, не боясь его укоризн, дать полную волю своим чувствам к новым друзьям-иноземцам и склонности к иноземному быту, с которым он начал от них знакомится», неслучайно вскоре он появился в иноземной одежде[4]. По поводу оставленного патриархом завещания М.П.Погодин писал, что в «завещании слышится, как будто голос с глубоким вздохом всей старой России, которая устами своего верховного пастыря силилась удержать молодого царя от его стремлений, но, увы, этот вздох не был распознан, этот голос прошел мимо ушей его, слух его и зрение обращены были уже бесповоротно в противную сторону, с Востока на Запад. Он привык уже поступать так, как здесь безусловно порицалося, запрещалося. Прощай, старая, святая Русь!»[5. В.М.Живов считал, что правление патриарха Иоакима, особенно после 1682 г., стало этапом церковной истории, когда патриарх стал играть «роль и центра власти, параллельного власти царей (правительницы Софьи и ее окружения). Можно даже сказать, что в этот краткий период (в правление Софьи) реализуется модель симфонии двух властей»[6]. Соглашаясь с первой частью вывода касательно возросшей силе патриарха, нельзя согласиться с тезисом о симфонии, если понимать этот термин как обозначение некоего единства, согласованности действий и позиций светской и духовной власти (например, такое было в правлении царя Михаила Федоровича и его отца патриарха Филарета). Несомненно, для П. волевой, жесткий, склонный к обскурантизму патриарх был непреодолимым препятствием в реализации царем той прозападной модели жизни, которая ему нравилась. В этом смысле конфликт был бы неизбежен.Да и после смерти Иоакима его «партия», тесно связанная с оппозиционным П. боярством, была сильна – не случайной оказалась победа митрополита Казанского Адриана над митрополитом Псковским Маркелом, несмотря на то, что П. и его мать царица Наталия Кирилловна поддерживали последнего, как наиболее образованного, просвещенного, что априори предполагало его прозападную ориентацию[7]. Напротив Адриан, став патриархом, почти сразу огласил т.н. «Окружное послание», идеи которого были близки идеям Иоакима, объявив войну брадобритию, табакопийству и иностранной одежде[8]. Когда же наступил перелом в этой борьбе двух течений, когда бритый государь в парике, в европейской одежде с пипкой во рту предстал перед патриархом (как на картине Н.В.Неврева) и тот все это проглотил – вопрос сложный, ответ на который, скорее всего, многофакторный.

[1] ДР. IV. Стб. 540-542; ПСРЛ. 31. С. 205.

[2] Панченко. Русская культура в канун петровских реформ. С. 165-166; Акельев. Русский Мисопогон. С. 166 -  167.

[3] Устрялов. Истоия. 2. С.467 -477; Смирнов. Иоаким, патриарх Московский. С. 193, 201.

[4] Богословский. Петр. 1. С. 89.

[5] Погодин. Петр Первый. С. 11.

[6] Живов. Из церковной истории. С. 9.

[7]Гордон. Дневник. 1690 – 1695 гг. С.21-23; Живов. Церковные преобразования. С. 366; Богословский. Петр I. Т. 2. С. 40-41. 

[8] Скворцов. Патриарх Адриан. С. 16-27; Акельев. Русский Мисопогон. С.180-189, 447-463; Богданов. Мятежное православие.

,