The Anthropology of Law

2024/2025

Academic Year

RUS

Instruction in Russian

3

ECTS credits

Delivered at:

Department of Theory and History of Law and State (School of Law)

Course type:

Elective course

When:

4 year, 4 module

Instructor

Zakrevskii, Alexander

Программа дисциплины

Аннотация

Настоящая дисциплина является специальной дисциплиной по выбору, реализуемой на старших курсах обучения в рамках образовательной программы «Юриспруденция» в течение одного модуля. Дисциплина является вводной в проблематику связи юридической наук и ее предметного поля и присущих последнему ключевых проблем теоретико-практического свойства с науками социально-гуманитарного цикла, в области которых во второй половине XX в. состоялись как минимум три признанных научным сообществом парадигмальных «поворота»: лингвистический, когнитивный, прагматический, объединяющим началом которых является человек и его бытие как таковое, а, следовательно, вполне обоснованно можно говорить о произошедшем антропологическом повороте (если понимать антропологию шире, нежели естественную науку или науку о первобытности) как о ключевой характеристике развития философии, а также наук социального и гуманитарного типа, что не может быть проигнорировано юриспруденцией, причем как теоретической, так и практической. Антропология – область знания, начавшая предметно определяться на рубеже XVIII-XIX вв. как, с одной стороны, в контексте продолжения извечных поисков решений философской задачи, успешно сформулированной более 2000 лет назад дельфийским оракулом («Познай самого себя!») и реактуализированной в конце XVIII в. И. Кантом в виде потребности изучения человека, его бытия во всей полноте – в качестве одного из четырех ключевых вопросов философии, так, и с другой стороны, в ситуации зарождения и распространения позитивистского метода и основанных на нем специальных научных дисциплин, среди которых не могла со временем не появиться дисциплина, сфокусированная на пространстве человеческого опыта во всей его многогранности. Нельзя при этом не отметить, что все это происходило на фоне развертывания практик колониализма и возникшей потребности не только успешно управлять соответствующими аборигенами, но и попросту познать «Других», которые, как правило, не имея письменной культуры, пусть и представлялись исследователям с «Запада» «отстающими в плане развития», но вместе с тем в жизни которых те же люди «Запада» увидели свое возможное историческое прошлое, о состоянии которого сложилось много гипотез, требующих верификации. Наконец, становлению антропологического знания способствовали попытки организации новой исторической науки с опорой на герменевтику и принципы неокантианства, когда появился запрос на понимание людей прошлого, их артефактов, поведенческих моделей, репрезентаций, их жизненного мира и работы целеполагающего сознания. Все это привело к тому, что изначально скромная дисциплина естественнонаучного толка с простейшими методами наблюдения, описания и сопоставления, сосредоточенная (подчас в целях обслуживания социологических, философских и исторических теорий) на изучении человека как эволюционирующего в биологическом и культурном отношении существа, к нашим дням превратилась в некую «дисциплину-зонтик», в максимальном пределе одними полагаемую в качестве дисциплины метауровня, mathesis universalis применительно ко всему пространству социальных и гуманитарных наук, а на уровне же минимальных ожиданий других исследователей воспринимаемую в качестве «дисциплины-медиатора» – в качестве области аккумулирования и сплавления поступающего из разных источников социально-гуманитарного знания, в качестве интеллектуального поля, предоставляющего порталы и инструменты расширения и углубления знаний через открытие уникальных перспектив, а, следовательно, организацию новейших исследований в междисциплинарном, синтетическом, когерентном формате, исследований, обогащающих и трансформирующих устоявшиеся представления в тех или иных предметных областях. В связи с этим становится понятным, почему среди, скажем, русскоязычных юристов-теоретиков, которые (и это уникально для мирового пространства исследований права!) активно ведут поиски путей построения постклассической юриспруденции в ситуации отмечаемого ими кризиса юридической науки и констатации неразрешенности до наших дней главнейших, базовых проблем теории права, включая, в первую очередь, проблему «а что же есть право?», столь частыми и настойчивыми в последние десятилетия были и остаются попытки организовать работу, собственно, в антропологическом векторе, в русле «антропологического поворота» с его многообещающими перспективами. Однако, увы, несмотря на это в университетском пространстве, причем как в России, так и за рубежом, не столь часто встречающимся явлением остается непосредственная реализация учебных дисциплин, так или иначе посвященных темам связи антропологии и мира права, антропологическим по своей сути исследованиям, нацеленным на разрешение теоретических и практических проблем в области правового бытия человека, даже попросту – антропологии права хотя бы в ее «дореформенном» виде (до 70-80-х гг. XX в.), в виде комплекса знаний о праве в так называемых традиционных обществах. Конечно, усугубляется это тем, что до сего дня даже в среде самих антропологов единого конвенционального понимания, что такое антропология и как ее делать нет, как нет и однозначного ответа в среде юристов и опять же антропологов, где проходят или могли бы проходить границы того поля практик, символов, артефактов, репрезентаций и т. д., которым должна и могла бы заниматься антропология права. Несмотря на такие затруднения, отмеченное положение дел с, по сути, отсутствием в образовательном процессе юристов обращения к антропологии, в которой можно видеть прежде всего уникальную область знания с возможной постановкой нестандартных для классических парадигм философии и теории права вопросов, не может считаться нормальным. Отсюда именно в надежде встать на путь устранения данного упущения предпринимается попытка организовать настоящую учебную дисциплину. Ведь невозможно в работе с миром права продолжать пребывать только лишь в рамках классических типов правопонимания (легизма, юснатурализма, нормативизма, ранних форм социологии права), которые в своей аксиоматической и аксиологической базе остаются в лучшем случае на уровне представлений, достижений и предположений первой половины XX в., оставаясь, таким образом глухими к тому, что происходит в современной социологии, когнитивистике, языковых исследованиях, исследованиях культуры. Это относится и к антропологии, до сих пор в большинстве случаев игнорируемой в образовательном процессе в стенах юридических факультетов мира, что как минимум необоснованно, учитывая тот багаж знаний, методов и способов постановки вопросов, что накоплен с XIX в. дисциплинами, использующими ярлык «антропология», а также учитывая те не без оснований имеющиеся в научном пространстве ожидания применительно к тому, что следует называть антропологией, в части ее эвристического потенциала, причем ожидания, имеющиеся сегодня не только у специалистов-антропологов, но и у практиков, а также ученых из числа самих юристов. Исходя из отмеченного выше, можно сделать вывод, что настоящая дисциплина «Антропология права» может рассматриваться как дополнение к дисциплинам «Теория государства», «Теория права», «Юридическая методология», «Сравнительное правоведение», «История государства и права зарубежных стран», «История политических и правовых учений», «История общего права», «Юридическая психология», такое дополнение, которое, во-первых, позволяет углубить знания в области теории и истории правовых концепций и практик, во-вторых, по-новому подойти к разрешению ставшими классическими проблем юридической теории и практики, в-третьих, поставить новые вопросы для современных правовых исследований. В заключение, если говорить о технической стороне организации дисциплины – о структуре последней и ее формах контроля, то следует отметить следующее. Так, дисциплина предполагает деление на две смысловые части, включающие отдельные тематические подразделы, наличие которых определяется потребностью достижения поставленных ниже рабочих целей. В плане же организации контроля успеваемости студентов необходимо отметить, что дисциплина обладает пятью элементами контроля: оценкой работы на семинарских занятиях, оценкой выполненных и переданных на проверку преподавателю-семинаристу домашних заданий, двумя контрольными работами в виде теста и экзаменом, причем во всех указанных случаях блокирующие свойства у элементов контроля в контексте всей дисциплины отсутствуют.