В начале был хедсет
Как VR расширяет границы творчества, что предлагает искушённому зрителю и каково место виртуальности в реальности — рассказала VR-художница Анна Матиец в беседе с Полиной Казусевой.
автор телеграмм-канала «О культуре некультурно» и sketchfab-канала ahopps, куратор проекта «Диалог» на выставке «На бумаге из бумаги» 2020
Расскажи, с чего для тебя начался VR-мир?
Моё знакомство с VR состоялось дважды. Первая встреча была скорее шуточной, сейчас просто забавно вспоминать об этом. В далекий Новый Год, когда я была маленькой, компания, в которой тогда работал отец, подарила детям сотрудников VR-очки. Конечно, это было не что-то навороченное, а просто — не лучшего качества шлем-холдер для телефона: выдвигаешь ящичек, кладёшь туда телефон с загруженной программой-фильмом 360° — и все, смотри. Ни о каком взаимодействии, играх, рисовании и иммерсивности речи не было. Так ещё и картинка битая-битая, но было весело.
Если говорить о настоящем знакомстве, то оно состоялось в студии ARTFOR пару лет назад: учителя, Майя и Владимир, привезли горячую новинку — Oculus Quest 2 — и всем давали возможность опробовать. Это уже был настоящий VR: с контроллерами, управлением, перемещениями, с 3D средой, а не просто 360° видео. Я тогда и порисовала в VR впервые, и в какой-то хоррор-квест зашла — визг был на всю студию.
Ты упомянула студию ARTFOR. Чем занимается эта студия и как ты там оказалась?
Это студия современного искусства, творческая мастерская для школьников. В основном мы там работали с фотографией, видеоартом, 2D/3D графикой, саундартом, анимацией. Вели скетчбуки и играли со словами. Создавали инсталляции — но тогда прямо всем Артфором собирались. Порой работали с традиционными медиа, вроде красок или пастели, но все равно это было далеко от классического искусства. В целом у нас была проектная система, у каждого был почти индивидуальный план. Оказалась я там лет в двенадцать; мне в это время было уже скучно в художественной школе. Моя мать заметила, что я увлекаюсь фотографией, погуглила современные творческие студии, нашла Артфор и привела меня туда. Первое воспоминание — противогаз на стене.
Натюрморты с противогазами могли показаться весьма… новаторскими. Да и сама сфера VR — новое явление по сравнению с живописью или скульптурой. Оно уже закрепило свои позиции в современном искусстве или пока что остаётся «сложным ребёнком» в большой семье?
Сразу хочется сказать: это субъективная оценка, и я могу ошибаться, но я чувствую, что, если еще пару-тройку лет назад VR была «сложным ребенком», то сейчас становится все более любимым и признанным. Чтобы не быть голословной, приведу два ярких примера: Венецианская Биеннале с 2017-ого года ввела программу «VR Expanded», а Каннский Фестиваль (не помню, с какого года) — «Cannes XR». Думаю, это что-то значит!
Звучит довольно оптимистично! А если говорить о самих работах, что попадается чаще — эстетически красивое шоу для наслаждения или некие психологические, личностные переживания, выраженные в виртуальном формате? Какие вообще есть тенденции?
Все, ящик Пандоры открыт… Действительно, в VR присутствуют и более эстетские, и более вдумчивые вещи — как и в любом виде искусства. Но всё-таки значительно превалируют работы, в которых за красивой картинкой есть проблема, идея. Мне кажется, это связано с особенностями медиума, который превращает пассивного зрителя в активного участника истории, ставит его на место «лирического героя». То, с чем мы знакомимся на своей шкуре, всегда как-то сильнее врезается в память — почему бы это не использовать? Не знаю, насколько уместно будет сейчас разбрасываться авторами-названиями, но, думаю, это поможет очертить круг тем, которые затрагивает VR.
В «Психозе» AES+F поднимается проблема депрессии, в «Голиаф: играя с реальностью» Бэрри Мёрфи и Мей Абдаллы — шизофрении. «Память/Место: мой дом» Сары Ротберг — о ностальгии и воспоминаниях. Её же «Вещи» — о консьюмеризме. В «The Becoming» Павла Сельдемирова — рефлексия над 2020-ым годом. Круг затрагиваемых тем (почти всегда остросоциальных, кстати!) очень широк, и я привела лишь малую часть.
Конечно, есть работы, в которых лично я проследила только эстетику, но и их я очень люблю. Хотя, на мой взгляд, читаемость или нечитаемость идеи в том числе связана с разноформатностью внутри самого VR. Никто же не будет сравнивать скульптуру и кино, а ведь и кино, и скульптура могут затрагивать острые темы — только происходить это будет по-разному, и по-разному нужно настроить свое восприятие. А VR — это и скульптура, и кино 360°, и компьютерная игра, и тотальная инсталляция. И даже «поэма» (серьезно, Сара Ротберг пару своих VR-работ так и назвала). Поэтому, вполне возможно, часть «эстетских» работ куда глубже, чем мне сейчас кажется.
Если зрителю VR предлагает интерактивность и эффект новизны, то что нового и оригинального виртуальная реальность предлагает самому автору?
Хороший вопрос! Сложный. Думаю сейчас над ответом, вспоминаю и свои чувства, и впечатления от VR других художников. Они часто произносили слово «контроль». И не просто так. Представь, что вокруг тебя нет ничего, только проекции двух контролеров с инструментами на них. И это «ничего» ты начинаешь заполнять.
От всех других медиумов и видов искусства VR отличается тем, что в нем ты совершенно не зависишь от мира.
Холст или скульптурный станок стоят в мастерской, и помимо особенностей материала, тебя ограничивают размеры мастерской, законы физики. В архитектуре есть ограничение в виде природы, городского ландшафта: ты не можешь не учитывать особенности почвы, облик города, климатические условия. Тотальная инсталляция — уже ближе, но и она будет сильно зависеть от места, где выставляется, как бы монтажники и архитекторы не изменяли пространство по требованию художника. Очень близко в этом плане 3D-моделирование, но оно обычно производится на компьютере, экран которого плоский, и художник, даже будучи свободным от всех условностей мира, не погружен, не окружен средой, в которой творит. А в VR творец внутри среды. Но на самом деле 3D-моделирование и VR — это такие две подружайки, Шерочка с Машерочкой, некоторые 3D-программы позволяют перегонять проекты с компьютера в VR-очки и наоборот. В общем, VR предоставляет художнику контроль над ситуацией и свободу от всего мира.
Есть VR-объекты, представляющие из себя перенос реально существующих картин или пространств в диджитал-среду — например, «The Night Cafe», где полотна Ван Гога «ожили». Имеет ли смысл провести обратную операцию и попробовать воплотить виртуальный объект в реальности?
Технически, такой финт возможен не во всех случаях, но если VR объект больше похож на скульптуру, а не на фильм или тотальную инсталляцию, то почему бы и нет? Я, правда, не знаю, в чем был бы смысл такой операции… Если бы это сделало VR-искусство доступнее, я была бы за! Мне жаль, что большинство пока не может вживую познакомится с VR. В лучшем случае это видео в интернете, а в худшем — скрины и описания. Экс-VR скульптуры дали бы возможность оценить произведение в объеме, как надо... Есть ли в этом смысл, зависит от того, где бы их ставили (город или музей). Плюс, скульптура в отличие от VR тесно связана с окружающим пространством, что внутри стен, что на открытом воздухе. И если вдруг получится как с несчастной «Большой Глиной №4» [1], то обидно будет. Впрочем… Есть VR-произведения совершенно самодостаточные, вроде «Вурдалаков» и «Дружищ» Лиз Эдвардс. Они выставляются в MOR («Museum of Other Realities», VR-музей) так же, как выставляются скульптура в традиционном музее. И ничего, им не мешает пёстрое соседство с другими экспонатами. Вот их я бы даже рядом с ГЭС-2 после «Глины» поставила!
А, еще момент — масштаб! VR позволяет играть с масштабом как в процессе создания, так и при просмотре. Например, «Треугольный космический корабль» («Spaceship triangle») Эдвардс в MOR можно посмотреть в двух форматах: извне, как небольшую скульптурку в рамках экспозиции, и изнутри, как самостоятельное пространство. И тут уже, переводя VR-объект в irl, сам автор может столкнуться проблемой: какой масштаб он считает более презентабельным?
Получается, у VR сейчас есть проблемы с доступностью? Чисто теоретически, есть ли у этого направления шанс рано или поздно стать более распространенным?
И снова мой ответ будет оптимистичным — да, шансы есть! Возможно, в индивидуальном пользовании VR будет доступен не скоро: хорошее оборудование недешевое, да еще некоторые компании не делают доставку в Россию, и приходится выкручиваться. Однако музеи все активнее внедряют VR в свои программы: «VR Expanded» можно было посмотреть в ММСИ, «XR Cannes» выставлялись в центре современного искусства М’АРС. Но VR появляется не только на специальных, но и на обычных выставках и экспозициях. В «Гараже» на «Спекуляциях…» была VR-игра, в М’АРСЕ почти всегда есть VR-работы (кажется, некоторые на постоянном экспонировании), «Электромузей» тоже хорошо дружит с VR, на выставках часто присутствует виртуальное. Так что экспансия VR уже началась, а вот её дальнейший темп — вопрос скорее экономического характера.
За VR-художников можно только порадоваться! А если говорить о тебе самой – ты сейчас занимаешься чем-нибудь, связанным с виртуальным искусством?
А то! Мне разбили сердце, трижды отказав в курсовой по VR, и я ради сублимации стала вести телеграмм-канал «О культуре некультурно». Там есть посты просто про диджитал-арт и современное искусство, про искусство Кипра, про нуар, про некоторые визуально шоковые работы, и VR там тоже есть и будет! Еще я сама рисую в VR. Но из-за того, что я постоянно смотрю на крутые работы, дико комплексую, что не выходит так же. Если интересно — парочка есть в инста-аккаунте.
Кроме того, я в процессе работы над одним крупным проектом по VR. Пока не буду раскрывать все карты — там всё очень нервно и хрупко, но надеюсь, что свет увидит его.
Абстракционист Кевин Мак называет свои VR-композиции «The Mysterious Mystery of The Mystery of The Mysterious». Если бы ты могла предложить своё определение VR-искусства, каким бы оно было?
В начале был хедсет и контроллеры. А затем родилась новая вселенная.
Беседовала Полина Казусева.
Редактор Юлия Воробьёва.
Примечания
[1] — «Большая Глина №4» — скульптура швейцарского художника Урса Фишера, символизирующая акт творения и преображения. Работа представляет собой размятые куски глины, увеличенные в 50 раз и отлитые в алюминии. В 2021 году её установили рядом с бывшей электростанцией ГЭС-2, что сразу вызывало полемику среди москвичей, многие из которых не оценили замысел автора.