Публикации

В начале XIX в. в русской литературе появляются тексты с жанровыми рефлексивами «легенда» и «предание», входящими в состав заголовочного комплекса. Сформированность канона жанров к концу века позволяет предположить, что данные рефлексивы являются сигналом зарождения жанра. В статье сопоставляются художественные тексты, обозначенные В.Ф. Одоевским, Н.А. Полевым, Н.В. Кукольником как легенды и предания. Цель исследования – определить, есть ли принципиальные различия в жанровых стратегиях, выбираемых авторами при создании легенд и преданий. Принимаются во внимание модальность повествования, повествовательные инстанции, хронотоп, сюжет. В творчестве Одоевского легенды выполняют роль интекста, в то время как предания являются законченными произведениями. Это противопоставляет два жанра с точки зрения модальности: легенда представлена как менее достоверное повествование, предание – как истинное. Выбор повествователя, в легенде персонифицированного, а в предании всезнающего, усиливает эффект. Хротоноп легенды историчен и близок читателю: легенда представляет мифопоэтическую трактовку исторических событий. Хронотоп предания экзотичен и условен, а сам текст является стилизацией под миф. Полевой выстраивает легенды и предание вокруг исторических событий, но цели его различны. В легендах конструируются некоторые эпизоды из русской и византийской истории, информация о которых почерпнута из письменных источников и дополнена авторским вымыслом. Полевой стремится осмыслить историю и проследить ее логику. Легенды лишены драматизма, так как содержание и развязка их известны из претекстов. Цель предания – развлечь читателя, рассказав авантюрную историю, основанную на устных рассказах. Это подчеркивается личностным отношением к пространству и времени рассказа, и взглядом в прошлое из настоящего. Легенды и предание Кукольника также принадлежат к исторической прозе. Легенды основаны на действительных источниках и доносят до читателя какой-то забытый или утраченный текст. Предание предлагает читателю альтернативную версию истории, не совпадающую с официальными документами. В отличие от легенды, которая, несмотря на элемент мистики, преподносится как истина, предание не претендует на достоверность, так как автор не приводит никаких свидетельств и не опирается ни на какие источники. Одоевский, Полевой и Кукольник по-разному трактуют понятия «легенда» и «предание». Тем не менее очевидно, что в творчестве каждого из них тексты, названные легендами и преданиями, демонстрируют использование различных жанровых стратегий.

Статья впервые рассматривает повесть И. Тургенева «Клара Милич» в качестве претекста новеллы А. Франса «Лесли Вуд». Опора Франса на тургеневский текст реализуется на трех уровнях: сюжета (мотивы непорочного брака, физической любви героя и его умершей возлюбленной, смерти героя), системы персонажей и речевого оформления (прямые цитаты из речи тургеневских героев). Обнаруженные текстуальные совпадения доказывают, что Франс сознательно ориентировался на текст Тургенева. Столь обширные заимствования позволяют рассматривать «Лесли Вуда» как своеобразную художественную трактовку «Клары Милич». При этом представляется, что Франс воспринял повесть Тургенева несколько иначе, чем критика конца XIX в. Его не привлекали ни культурно-исторический контекст, ни психоаналитический аспект повести. Франс сосредоточивается на теме мистической любви, взаимоотношений мужского и женского, причем акценты в его трактовке расставлены иначе, чем в претексте. В то время как «Клара Милич» выводит на первый план главную героиню, в «Лесли Вуде» сюжет движется поступками и душевными движениями мужчины. Главная героиня Тургенева является яркой, в чем-то демонической личностью, героиня же Франса, напротив, лишена своей воли и следует за супругом. При этом Франс акцентирует не столько гибельность загробной любви, сколько роль этого чувства в становлении, развитии души. Попадая в цикл «Перламутровый ларец», другие рассказы которого также затрагивают тему любви и смерти, непорочного брака, тургеневский сюжет становится еще одной точкой зрения в сложной повествовательной системе цикла. В то же время прочтение «Лесли Вуда» в контексте «Клары Милич» ослабляет иронию, свойственную другим произведениям цикла, придает персонажам драматизм и трагизм.

В статье анализируются произведения, названные В.Ф. Одоевским преданиями, легендами и сказаниями. Цель исследования – определить, строятся ли обозначенные таким образом тексты по схожим или различным принципам. Проведенный анализ говорит о том, что предание – самостоятельный жанр в раннем творчестве Одоевского, сообщающий древнюю восточную истину и построенный как двуплановая аллегория. Легенда и сказание отличаются от предания, но граница между ними менее очевидна. Главное отличие от предания заключается в повышении роли читателя.

The world ‘legend’ enters the Russian language in the 19th century, and by the early 20th century the corresponding notion plays an important part in Russian culture. The paper analyses the notion of legend within Russian symbolism with a view to defining its meaning and the milestones in its semantics development. It is argued that symbolists construe legend, unlike the previous age, as a universal, eternal truth bestowed upon a poet, who embodies it into words and communicates to the world.

Раздел очерчивает концептуальную рамку проекта и представляет его результаты, полученные в ходе полевых экспедиций в Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Норильске, Перми, Томске, Тюмени, Челябинске.