Delivered at:: Department of Philology

Course type:: Elective course

When:: 3 year, 1, 2 module

Instructor

Kalinin, Ilya

Полная версия программы учебной дисциплины

Аннотация

В ходе изучения дисциплины Научно-исследовательский семинар ""Советский человек" и культурная революция: Новая субъективность в политике, науке и искусстве студенты получают представление о формах и дискурсивных механизмах культурной революции 1920-1930-х гг.

Цель освоения дисциплины

Ознакомление студентов с основными проблемами исторического описания ранней советской культуры в контексте формирования нового типа субъективности и культурной революции как способа его производства.

Планируемые результаты обучения

Формулирует основные параметры взаимодействия литературы и идеологии в СССР 1920-30х гг.
Дает определение центральным понятиям культурной революции и соотносит их с советскими литературными текстами довоенного периода.
Описывает и оценивает отдельные исторические события и быт советского человека в свете проблемы форм их репрезентации в литературе и культуре.
Определяет идеологему труда и описывает ее функционирование в советскую эпоху, иллюстрирует советскую концепцию труда примерами из литературного быта и художественных, мемуарных текстов.
Объясняет философскую и эстетическую подоплеку взглядов на революционность в искусстве с точки зрения русской теории 1910-1920-х годов (формализм).
Анализирует ситуацию в советской культуре и местом человека в ней с точки зрения политических представлений и теорий эпохи.
Демонстрирует связь между идеологией, художественной и социально-политической практиками советской реальности 1920-30х гг.
Воспроизводит основные факты и интерпретирует разногласия между ранне-советскими культурными институтами в их соотношении с системой власти.
Характеризует общую канву и отдельные подробности становления и сути доктрины соцреализма, объясняет ее идеологическую и практическую основы.
Применяет полученные по итогам курса знания в собственной исследовательской деятельности, изучает исследовательский вопрос и излагает свои соображения в академическом письменном тексте.

Содержание учебной дисциплины

Различные модели описания перехода от революционно-утопической культуры 1920-х к сталинской культуре 1930-х.
«Культурная революция» - это не революция в области культуры. Это исторический этап, характерный для внутренней логики развертывания революции; попытка закрепления ее итогов во всех сферах социальной жизни, и прежде всего в человеческом сознании. Являясь фундаментально многофакторным феноменом, культурная революция требует и принципиально мультидисциплинарного подхода для своего описания. Культурная революция, развернувшаяся на протяжении первых пятнадцати лет советской власти, вступала в сложные отношения с политической революцией, итоги которой она должна была закрепить. Характер этих отношений менялся, но их смысл состоял в выработке таких механизмов субъективации, которые привели бы в соответствие уже свершившееся событие революции -- и человека, который должен был стать его наследником, преобразующим революционную энергию в строительство новой жизни. Находящееся между «человеком» и «революцией» смысловое пространство было заполнено различными версиями того, каким образом должна была разворачиваться символическая синхронизация социалистической революции и советского субъекта. Акцентирование тех или иных оснований этого процесса приводит и к возникновению различных форм и моделей его перидизации.
Культурная революция: формирование нового субъекта (введение в общую проблематику)
«Советская субъективность» и дискурсивные механизмы, стоящие за процессом ее становления, стали предметом интереса западной (и прежде всего американской) славистики начиная со второй половины 1990-х годов. Этот интерес стал результатом особой исследовательской оптики, согласно которой советский эксперимент может быть прочитан как сложное, но внутренне единое пространство взаимодействия различного рода дискурсов (от резолюций партийных съездов до личных дневников обычных людей), перформативный эффект которых был направлен на формирование нового типа сознания и самоосознания. Однако проблема субъективации, реализуемой через приобщение к тому или иному жанру официального дискурса, ставит вопрос о языке, на котором осуществляется эта дискурсивная субъективация -- точнее, о том, кому принадлежит этот язык и насколько он прозрачен для самого говорящего, как в ситуации, когда субъективируемый индивидуум является пассивным адресатом индоктринирующего дискурса, так и в ситуации, когда он представляется личностью, активно формирующей и осознающей свою индивидуальную идентичность.
«Есть у революции начало, нет у революции конца»: проблема репрезентации революции (революционные праздники и первые юбилеи)
На этом занятии речь пойдет о механизмах и задачах репрезентации такого по определению сопротивляющегося репрезентации события (поскольку оно утверждает разрыв существующего исторического, символического, языкового порядка). Более того, необходимо проследить эволюцию как самих этих механизмов, так и смыслового наполнения события революции начиная с первых годовщин и заканчивая первыми юбилеями. На этом уровне основное внимание будет уделяться установлению системных отношений между различными понятиями политической теории и философии революции и формальными структурами репрезентации (нарративной, образной, персонажной, визуальной).
Дисциплины тела: от научной организации труда к идеям новой органики экстатичного труда. Тэйлоризм на службе у пролетариата: НОТ А. Гастева и биомеханика В. Мейерхольда
Интенсивность труда была не только одним из критериев социалистической сознательности и советской политэкономии, но и одним из механизмов субъективации, достигаемой через обретение контроля за собственным телом. В этом смысле интерес к дисциплинарным телесным практикам располагался между разработкой рациональных механизмов организации труда и производства (апроприация методов организации, разработанных применительно к технологическим требованиям конвейера: Тэйлор, Форд) и обнаружении в теле – внешней формы, связанной с работой сознания. Этот интерес носил разнообразный характер: от организации Центрального института труда, создатель которого А.К. Гастев был также и одним из организаторов Пролеткульта до разработки системы сценического движения, превращающего тело человека в средство агитации (студия «Синяя блуза») и в средство выражения концептуальных социальных смыслов, пренебрегающих традиционным для буржуазного театра интересом к психологии индивидуального человека. Различные версии преодоления чисто психологической мотивировки в игре актера предлагали театральные теории, на которые был богат Серебряный век и ранний советский авангард (из этой интенции исходили театральные теории в диапазоне от Александра Таирова и Евгения Вахтангова до Николая Евреинова и Сергея Радлова). И все они так или иначе ставили вопрос о пластике и сценическом движении как центральном механизме производства смысла. Концепция биомеханики Всеволода Мейерхольда эксплицирует эта связь между организацией смысла и организацией тела непосредственно: у Мейерхольда произведением искусства, сочетающем в себе телесный материал и его динамическую композицию, становится прошедшее школу биомеханики тело актера.
Революция как тотальное остранение действительности (русский формализм как теория нового типа субъективности)
Заявленный Шкловским теоретический революционный проект далеко выходил за рамки призыва к обновлению филологического знания и даже обновления искусства как такового, разделяя в этом общий пафос исторического авангарда. Шкловский не только артикулировал уже воспринятый опыт революции, но и антиципировал его. Он переживал революцию как столкновение с силой, способной перехватить у литературы инициативу по остранению привычного рецептивного контекста. Если в пространстве литературы средством остранения было обнажение и обновление стершегося приема, то в пространстве истории и биографии остранение заявляло о себе через некое экзистенциальное потрясение, производя деавтоматизирующий слом и осуществляя радикальное обновление восприятия и привычек мышления. Обсуждение должно начаться с разбора основных понятий русского формализма: остранение, автоматизация/деавтоматизация, закон экономии усилий и закон дополнительной траты. После чего акцент будет сделан на историческом и революционном потенциале этих понятиях и возможности распространить их за пределы собственно литературного поля.
Движение рабкоров и селькоров: «угнетенные должны говорить»
Культурная ситуация 1920-х годов была связана не только с необходимость ликвидации массовой неграмотности. Точнее сама грамотность была больше, чем техническим навыком, являясь условием дискурсивного формирования и самоформирования сознательного субъекта. В этом смысле культурная политика 1920-х годов может быть рассмотрена в перспективе пост-колониальных исследований с характерным для них вопросом: «Может ли угнетенный говорить». Опыт речевой инициации прежде «немого» пролетария отложился во множестве дискурсивных практик в диапазоне от творчества Андрея Платонова до движения рабкоров и селькоров. Его можно увидеть в специально организованных кампаниях по «призыву ударников в литературу» и в возникновении огромного количества литературных студий и кружков, в которых приобщение к нормативной художественной речи являлось важной частью «социального заказа». Во всех этих случаях речь идет о процессе, когда подчинение осуществляется не через вытеснение в социальную немоту, но через настойчивое побуждение к речи; не через лишение права говорить, но наоборот, -- через конституирование обязанности говорить. Однако механизмы вменения этой обязанности и понимание того, что и как должен говорить подвергающийся одновременно и (социальному) освобождению и (дискурсивному) подчинению человек, понимались по-разному. Обсуждение, которое должно развернуться на этом занятии, исходит из того, что литературная политика ранней советской эпохи имела отношение не только к литературе и не только к «формовке писателя». Иными словами, ставка в этой литературной политике была больше самой литературы, больше того, кто должен был стать порождающей ее фигурой.
«Литература факта»: трудовой праксис как основа нового языка
Позиция ЛЕФа, общий смысл которой состоял в движении литературы навстречу газете и непрофессиональному рабочему писателю (рабкору и селькору), дает свою собственную развернутую программу формирования советского субъекта. Лефовская версия культурной революции (которую можно рассматривать как предвосхищение «постколониальной теоретической программы») заключалась в том, что проблема строительства «пролетарской культуры» разрешалась в концепции, утверждающей в освобожденном от эксплуатации труде пролетария основу его собственного аутентичного языка. Таким образом, обходилась характерная постколониальная ловушка, состоящая в том, что само становление угнетенного свободным и «культурным» субъектом разворачивается на чужом для него языке. Не «учеба у классиков» как присвоение культурных форм бывшего гегемона, а «учеба у собственной рабочей профессии», освобождение которой от эксплуатации переводит из плана автоматизированного труда в творческий план культурного производства. Теперь угнетенные могли говорить, обретя язык в той сфере, которая прежде и была эпицентром самого угнетения, -- в сфере их непосредственной трудовой практики. Главным предметом дискуссии на этом занятии должен стать итоговый сборник, суммирующий теоретическую активность Нового Лефа – «Литература факта». При этом проблематика данной концепции будет рассмотрена через соотношение следующих категорий: литература и производства, репрезентация и праксис, труд и субъект.
РАПП: «учеба у классиков» и проблема присвоения культурного наследия
Манифестированная нормативность РАППовской версии советской субъективации ставит вопрос о ее пределах. Если для лефовской «литературы факта» была важна передача непосредственного трудового опыта пролетария, для рапповского понимания «пролетарской литературы» был важен «опыт работы над книжкой». В первом случае субъективация должна была осуществляться на рабочем месте в результате активного осознания рабочим-писателем своей роли в строительстве социализма. Во втором -- она осуществлялась в процессе «повышения политического и культурного уровня», обеспечиваемого «литературной учебой». Последняя опиралась на традиционные практики культурной нормализации, разворачивающейся через образцы и наставников. стратегиях «учебы у классиков» и о том, как разворачивалась дискуссия о том, как художественная форма может быть отделена от своего первоначального социального и идеологического наполнения, и пойдет речь. Центральными проблемами этого занятия будет вопрос о том, каким образом разворачивались процедуры наследования «культурных богатств» прошлого и к каким результатом это привело.
Возниконовение социалистического реализма в контексте "эпического поворота" в мировом искусстве на рубеже 1930-х гг.
Роспуск в 1932 г. всех литературных группировок и объединение всех лояльных деятелей культуры в "творческие союзы" под эгидой Социалистического реализма как объединающего художественного мировоззрения не был чисто прозвольным идеологическим решением. Начиная со второй половины 1920-х годов во всем мире наблюдается "усталость от авангарда", с его императивом фрагментарности формы и отрицанием психологизма реалистического повествования. Повсеместно появляются романы, для которых характерно длящееся повествование и интенсивный психологический и социальный анализ: Стейнбек, Фитцджералд и Драйзер в Америке, Роллан во Франции, Дёблин и Фаллада в Германии, Олдингтон в Англии. Возвращается жанр большой симфонии в традициях Малера - Чайковского и музыкальной драмы. Звуковой кинематограф обретает нарративную континуальность, невозможную в немом кино. Новая эпоха не была ни простым продолжением авангарда в ином обличье (Гройс), ни принудительным традиционализмом (Добренко, Паперный); ее суть удачно сформулировал Девин Фор (Devin Fore) как "реализм после модернизма". В новом эстетическом поле творчество таких художников, как Платонов, Пастернак, Шостакович, Прокофьев, Малевич, Эйзенштейн и явно идеологически ангажированные произведения Катаева, Островского, Шолохова и др. образуют континуум, в котором поиски новых путей в искусстве и брутальное принуждение и конформизм не разделены пропастью и могут быть лучше поняты в соположении друг с другом.
Соцреализм и реальность
Распространенное убеждение, что соцреалистическое повествование происходит в искусственном мире, украшенном в соответствии с идеологическими предписаниями, основано на сочинениях времени упадка жанра и совершенно не соответствует характеру реннего соцреалистического искусства 1930-х годов. Напротив - в романах этого времени конфликты представлены с предельной остротой, нагромождение физических и моральных ударов, постигающих положительного героя, с чисто эмпирической точки зрения скорее напоминает роман ужасов. Обязательной фигурой соцреалистического романа является отрицательный герой, дающий происходящему совершенно объективную и проницательную оценку, с которой читателю трудно не согласиться. Поражение отрицательного и конечный триумф положительного героя имеют не феноменальную, а метафизическую природу. Роман предлагает читателю над-эмпирическое зрение, в котором раскрывается позитивная сущность того, что чисто эмпирическому взгляду представляется хаосом и разрушением. Борьба за обретение этого сверх-зрения служит философской пружиной повествования; вопрос о том, кто в этой борьбе окажется победителем, а кто отступит и потерпит метафизическое (а вслед за ним, в конечном счете, и моральное, и физическое) поражение, составляет главную интригу рассказа. Следя за перипетиями действия, читатель сам включается в эту борьбу, в которой выявляется способность либо неспособность того или иного персонажа совершить трансцендентный прорыв. Если читатель оказывается неспособным расстаться с эмпирической оценкой изображенного мира, он идентифицирует себя с отрицательным героем в качестве "отрицательного читателя", которому закрыт вход в мир метафизических сверх-ценностей. В этом метафизическом напряжении, парадоксально напоминающем о романтическом и символистском поиске абсолютя, заключен ключ той харизматической притягательности, которая была свойственна романам соцреализма, и шире, культуре сталинизма в 1930-е годы.

Элементы контроля

Доклад
Устное сообщение по материалам обсуждаемых работ и собственного исследования. Тема для проведения исследования выбирается из предложенного перечня. Возможно сформулировать тему самостоятельно, в рамках пройденного материала и по согласованию с преподавателем. Длительность доклада 7-10 минут. Источники подбираются студентом самостоятельно.
Аудиторная работа
Аудиторная работа предполагает выступление студентов с устными ответами, участие в дискуссии, ответы на вопросы преподавателя и других студентов во время семинарских занятий.
Экзамен (эссе)
Экзамен представляет собой выполнение студентом итогового эссе по одной из предложенных тем, объемом 3 тысячи слов. Эссе выполняется студентом вне аудитории. Источники для раскрытия темы эссе подбираются студентом самостоятельно.

Промежуточная аттестация

Промежуточная аттестация (2 модуль)
0.24 * Аудиторная работа + 0.56 * Доклад + 0.2 * Экзамен (эссе)

Bachelor’s Programme 'Philology'

Contacts

Research Seminar "The Soviet Man and the Cultural Revolution"

Instructor

Программа дисциплины

Аннотация

Цель освоения дисциплины

Планируемые результаты обучения

Содержание учебной дисциплины

Элементы контроля

Промежуточная аттестация

Список литературы

Рекомендуемая основная литература

Рекомендуемая дополнительная литература