Правила жизни преподавателей: Иван Сергеевич Григорьев

"Правила жизни преподавателей" продолжаются. Сегодня мы поговорим с Иваном Сергеевичем Григорьевым и узнаем, почему Брюссель по духу приходится не всем, как важно отдыхать перед сном, и какие три навыка нужны политологам для их работы.

- Как вы оказались в политологии?

- Я по образованию международник - европеист, а вообще-то международники – это политологи, только не всегда догадываются об этом. Вот так и оказался: закончил факультет международных отношений СПбГУ и стал политологом. Но это, конечно, не так всё просто работает. Как европеиста меня в тот момент больше интересовал Европейский союз. А люди, которые изучают Европейский союз, считают, что более теоретизированная политология – это “болтология”, если не знать свой материал как следует. В случае ЕС – знать нужно со всеми его сложными хитроумными организационными деталями и историческими подробностями. Пока я учился, думал, что в знании материала и есть основной политологический профессионализм. Но потом, после целых двух магистратур, которые были именно по ЕС (в Питере и Брюгге), я поступил в Европейский университет в Санкт-Петербурге, переключился на российскую политику, немного подучил политологию и стал политологом.

- Почему именно произошло углубление в теорию игр?

- Есть некий набор умений, необходимый сегодня каждому политологу. Помимо того, что человек должен уметь хорошо писать, нужно знать статистику и знать теорию игр. Теорию игр я не знал и в какой-то момент ее выучил.

- Потому что был интерес изучить именно эту сферу?

- Теория игр – это же не сфера. Это скорее как если вы готовите на кухне и не умеете пользоваться ножом. Очень странно. В какой-то момент я не умел резать ножом (что было простительно, поскольку я был относительно молодым человеком, мог чего-то не уметь), а потом научился. Но сама по себе теория игр ничего не значит, вы ее можете в каких-то случаях применять, а в каких-то случаях нет. Если, например, вам случилось варить кофе, а не резать салат, то умение резать ножом вам не нужно. Кофе или салат – это то, чем вы занимаетесь, а кофемолка или нож – то, как вы этим занимаетесь.

- Какие источники повлияли на формирование Ваших исследовательских интересов?

- “Демократия в многосоставных обществах” Лейпхарта.. Это очень крутая книга. Не у всех, но у многих политологов есть такая первая любовь, которая влияет дальше на вкусы, выбор тем. И вот еще даже до того, как я стал заниматься Евросоюзом, я считал, что все эти международнические штуки, международные организации, Евросоюз, что все это – полная белиберда, а заниматься нужно конкретными странами. Я занимался тем, что называется Low Countries: Нидерланды, Бельгия и Люксембург, и так случилось, что самая яркая, крутая, фундаментальная работа, написанная о политике в Нидерландах и Бельгии, была как раз “Демократия в многосоставных обществах”. Я ее на втором или третьем курсе прочитал. По удачному стечению обстоятельств ее знали наши преподаватели – мне её посоветовала прочитать Ирина Николаевна Новикова. Книга в какой-то момент была переведена на русский язык, ещё в девяностые годы. А я даже добыл оригинал – без каких-то особых приключений: просто заказал ее на «Амазоне», но тогда это было не совсем очевидное дело. Она у меня до сих пор есть.

Это очень крутая, элегантная книга. Там сразу высвечиваются все основные вещи, которые должны быть в любой политологической работе. Дается общеизвестная теория, на фоне которой производится дальнейшая работа, когда обнаруживается, что против этой общепринятой теории есть выбивающиеся случаи. У Лейпхарта это страны, в которых при достаточно большом количестве противоречий внутри общества: языковых, классовых, еще каких-то, – тем не менее поддерживается стабильность. Причём не за счет равномерного распределения этих противоречий в обществе,когда среди, предположим, фламандцев и валлонов было бы поровну рабочих и представителей среднего класса, бедных и богатых, и таким образом нет групп, которые чувствовали бы себя кругом обиженными. Наоборот, когда эти противоречия одно на другое очень ровно накладываются, так что страна начинает выглядеть как шоколадка — всё общество разделено этими fault lines [линиями разлома], и неясно, почему страна по этим разломам просто не разламывается. И вот выясняется, что политическая система устроена таким образом, что наличие этих линий разлома локализует возможный общественный конфликт, разводит потенциально враждующие группы так, чтобы они не пересекались. А на уровне отношений между политическими элитами, представляющими отдельные группы, этот конфликт, более того, сшивается. Страна приобретает дополнительную устойчивость — при том, что она на этих расколах постоянно живет. У Лейпхарта это очень элегантно показано и здорово написано. И замечательно теоретизировано. И там дальше даже есть выход на неевропейскую тематику. Короче, это прям блестящая книжка. Очень крутая!

А ещё в ней правильно зашиты все важные структурно-функциональные посылки, которые должны быть на подкорке политолога, занимающегося сравнительными исследованиями: у любого общества есть какие-то потребности в том, как оно может быть организовано, какие функции в нем должны осуществляться. Если мы сравниваем между собой общества, их политические системы, мы всегда должны понимать это. Если мы это общество немного «поскребем», то увидим там конкретные структуры, которые выполняют конкретные функции.  

Если у кого-то «первая любовь» случилась с какой-нибудь книжкой по теории рационального выбора, например, то на интуитивном уровне у них этого понимания не возникнет. Они будут примерно представлять, как может строиться теория, потому что теория рационального выбора хороша своей аксиоматичностью, логикой построения. Они могут видеть отдельные сюжеты. Но в какой-то момент им все равно нужно сделать дополнительный шаг: понять, что любое общество требует того, чтобы эти функции в нем выполнялись, и понять это нужно именно разом — не по частям. Люди должны знать эти функции и чувствовать их интуитивно. Это важная вещь для профессии.

- Какая книга из художественной литературы повлияла на Ваше мировоззрение, запала в душу?

- Сложно. Художественной литературы очень много. Западает в душу так, чтобы мы могли об этом помнить, то, что мы читали в юности. Для меня такой книгой является “Дар” Набокова, тоже очень крутая книга, потому что Набоков — выдающийся писатель. Нельзя сказать, что он выдающийся стилист — это принизило бы его класс: он не стилизует, у него форма неотъемлема от содержания. Есть более ранние книги, до “Дара” — мне кажется, там тоже про стиль, но меньше про сюжет. Предположим “Машенька” — она с личным сюжетом, но не слишком интересным. “Король, дама, валет” — это книга с более интересным сюжетом, но очень ходульным. “Приглашение на казнь” — очень крутая книга, но с условным сюжетом, кафкианским. А “Дар” — это очень личная книга, личная история, очень переиначенная, «перепридуманная» история Набокова и его жены, Веры, с той бедностью иммигрантской, Берлином. И при этом она написана с выдающимся формальным блеском, когда читатель понимает: вот у книги есть и великолепное начало, и очень крутая концовка, плюс эта вставка про Чернышевского, вообще, сюжет про литературу. При этом эта книга о литературе, но не такая, как у постмодернистов, когда литература сама себя переваривает, а литература в той мере, в которой она и присутствует в жизни у молодого писателя (там главный герой — молодой писатель).

Я помню самую первую книгу, которую прочитал. Помню, как мне ее подарили. День рождения, детский сад, мне 5 лет.Мне подарили книжку Волкова, но не “Силовое предпринимательство”, а “Волшебник Изумрудного города”. Книг вокруг всегда было много, но эта была лично моя,a  а если что-то является твоей собственностью, то оно обладает особой ценностью. С утра мне ее подарили, и к вечеру я прочитал первую страницу, на этом собственническом моторе. И после этого я ее и прочитал. Так я и стал читателем, это меня сформировало. Я совершенно оттуда ничего не помню.

В этом году я прочитал первый том сумасшедшего семитомника Карла Уве Кнаусгорда. Смешная история, как он ее писал: он писал этот семитомник на заказ. Видно, что в этом томе: предположим, он писал его год, и первые полгода он писал первые 50 страниц, остальные полгода он писал остальные 400 страниц, например. И эти первые 50 страниц абсолютно блестящие. Второй том начинается уже не так хорошо.

- Похоже на то, как мы пишем курсовую..

Ну да, введение должно писаться дольше всего.

- Место на земле, которое Вы посетили и никогда не забудете?

Хороший вопрос. Есть места, которые доводилось посещать неоднократно. И в таких местах обнаруживается, что ты туда приезжаешь, и там не так, как ты помнишь. На самом деле, когда люди говорят, что они не забудут какое-то место, подвох состоит в том, что если бы они забыли их, то это было бы честнее. Они бы приехали и по-честному к нему относились. Надо выяснить, где купить хлеб, на каком автобусе куда ехать, а так ты приезжаешь, и выясняется: ты-то думал, что остановка автобуса тут за углом, а на самом деле — в трех кварталах; магазина нет, пляж не песчаный, а галечный. Это я рассказываю про хорватскую Истрию. Ты помнишь такой чудесный город на холмах, крепость, улицы, дома, а выясняется, что это совсем другой город — например, с Черногорией его путаешь. Поэтому таких мест, которые никогда не забудешь, не существует.

- Может, тогда, особенно любимое?

- Тоже нет. Бывают прям особо нелюбимые.

 - И какое особо нелюбимое место?

- У меня сильная эмоциональная привязанность к Брюсселю. И Брюссель довольно симпатичный город, если по-честному. Там есть всякие вещи, которые привлекают туристов, но он удивительно не уютный. Приезжаешь и всегда живешь в какой-то холодной квартире, у них нет горячей воды, стоят газовые котлы, в ванной обязательно окно, поэтому тебе еще и душ принимать холодно. Я очень не люблю холод. По-хорошему, мне положено любить Брюссель, там много чего хорошего со мной произошло, но я его не люблю.

- Каким Вы считаете идеальный отдых после тяжелого рабочего дня?

- Я выяснил, что нельзя работать перед сном. Очень хочется на самом деле, когда вошел в такой рабочий темп — этот рабочий темп ведь может потом не сразу вернуться, и думаешь, вот, надо доделать, пока он есть. И если в этот момент себя не остановить (что сложно), полчаса перед сном хотя бы книжку почитать или выйти вокруг квартала прогуляться, то потом просто не уснуть. Голова не может успокоиться, снятся разные типы распределений, интегралы — это ужасно. И в итоге просыпаешься утром помятый, и никакого настроения. Хорошо почитать перед сном, что-нибудь бумажное. Электронное же нескончаемое, а книжку вроде как читаешь – читаешь, потом, раз, все, хватит, и убрал.

- Какой сверхспособностью Вы бы хотели обладать?

- Не знаю, какие бывают?

- Хм, ходить сквозь стены, летать, читать чужие мысли, или растягиваться, как Эластика из “Суперсемейки”. Чтобы вот так смотреть на экзамене, списывает ли кто, потом раз телефон хвать, и все.

- Преподавателям, вообще-то, все равно, списывает кто или нет, честно говоря. Эти правила существуют только для того, чтобы студенты не думали, что им можно будет списать, и лучше готовились к экзамену. Это единственная причина, по которой нам приходится следить за этим.

Хм, люди, которые ходят сквозь стены, должны были бы проваливаться сквозь пол. Не очень круто. Читать мысли, мне кажется, совсем плохо. Летать, я думаю, было бы очень холодно. Не болеть - вот это очень крутая сверхспособность. Если можно было бы не болеть, было бы очень здорово.

- Кто является Вашим примером для подражания?

- Не знаю. Пусть наши читатели задумаются, как часто им снятся родители. Очень долго не видишь родителей, не разговариваешь с ними, а они все равно снятся каждую ночь — вдруг в каком-нибудь эпизоде сна видишь, как отец красит лодку или еще что-нибудь такое абсурдное. Кто-то из родителей является образцом. Для меня по умолчанию, отец, на самом деле. Это как с книжками формирующими. И я точно знаю, огромное формирующее влияние на меня имела моя мама. Наверно, в каком-то смысле она является образцом, хотя я ей и не подражаю.

В политологии как в ремесле абсолютно непререкаемый авторитет — Григорий Голосов. То, как он работает. Иногда читаешь статьи его учеников, даже публицистические, замечаешь, как люди пытаются воспроизводить его стиль: емкие фразы, не слишком длинные, очень чисто согласованные, любимые обороты. Притом, что сам Голосов довольно трезво оценивает свой стиль. Он видит, что в профессиональной речи, может, у него бывает больше жаргонизмов, чем хотелось, или специальных терминов, которые по-хорошему надо объяснять, или привычных клише (по которым мы его стиль и опознаём). В общем, насколько мне известно, уж совсем себя эталоном не считает. Внутренней рефлексии на его счет нет, поэтому ему и подражаем. Это не только я один, я думаю, таких людей много: более или менее, все, кто у него учились, начинают так делать. Пытаются, буквально, быть как он. Это вопрос именно профессиональный.  Как построить статью, не существует учебника. Но мы знаем, как он выстраивает статью. И чтобы статья была хорошей, начинаешь выстраивать ее таким же образом.

- Ваши пожелания студентам?

- Этот вопрос меня озадачивает, честно, я совсем его не понимаю. Понятное дело, что мы желаем нашим студентам самого лучшего. А дальше? Мне кажется, наши студенты уже очень крутые. Такие «ртутные» создания. Как во втором «Терминаторе»: терминатор из жидкого металла, который может принимать любую форму и перетекает. Мне кажется, наши студенты такие,и это хорошо. Я желаю нашим студентам такой «ртутности»: что бы с ними ни случилось, они упираются в какую-нибудь преграду, обтекают ее, еще что-то придумывают. Могут придумать, что им делать, или понять, что им ничего не сделать уже. Это их личная работа, это их личный труд: что тут ещё можно пожелать?

беседовала Мария Беспалова,
студентка 2 курса ОП "Политология и мировая политика"